Огюст Лемонье в 2032 году окончил Парижский университет имени Пьера и Марии Кюри по специальности "квантовая физика". В 2039 году он работал в Лелексе, небольшом городке в тридцати километрах от Женевы.
В Лелексе, как сейчас все знают, располагался Институт межмировых исследований.
Жанетта Бертольд годом раньше развелась с мужем, писателем Анри Кумаром, автором нашумевшего тогда романа "Большой обман". Молодая женщина, ничего, в принципе, собой не представлявшая, ушла от человека, способного создать ей прекрасную жизнь в обществе, поездки по всему миру, когда пандемия вируса "двари" была еще далека от окончания и колесить по планете могли лишь счастливчики, такие, как Кумар, объяснявший вдумчивым читателям, что нынешнюю пандемию, как и прошлые, создало тайное мировое правительство с целью проредить население до пресловутого "золотого миллиарда".
Роман выдвигали на Гонкуровскую премию, и Кумар непременно ее получил бы, если бы не неожиданный, а для литературной карьеры автора губительный развод.
Дело было, конечно, не в самом разводе (творческие люди редко ограничивают себя в числе браков), а в том, какие обвинения предъявила мужу мадам Бертольд. До суда дело не дошло, скандал замяли, но премию Кумар не получил. Второй его роман "У бездны на краю" оказался много хуже первого и провалился в продаже, несмотря на ударную рекламу.
Жанетта не имела специального образования, кроме курсов программирования для работы в деловом секторе. Уйдя от мужа, она устроилась в одну из мелких фирм, расплодившихся вокруг Большого Адронного Коллайдера и снабжавших эту монструозную структуру необходимой мелочью. Офис фирмы находился в Лелексе. Случайность, которая чаще, чем многим кажется, играет роль в жизни, определяя ее на много лет.
Лемонье занимался исследованиями в области "квантовой ретрансляции", новой области науки, очень интересной для молодых, романтически настроенных научных работников, каким и был в те годы Огюст.
Жанетта Бертольд в фирме по поставкам научного оборудования была "фиксатором-распределителем" - принимала заявки и определяла по списку, не ею, естественно, составленному, кому из субподрядчиков отправить заказ. Звучит серьезно. На деле Жанетта не принимала никаких решений, все было расписано процедурой, и работу ее мог исполнить любой искусственный интеллект, но, опять же, согласно процедуре, на некоторых этапах предписано было присутствие человека, который мог доложить непосредственному начальству, что заказ можно направить другому субподрядчику.
Лемонье, явившись однажды подписать документ, который не выдавали в бумажной форме, но лишь в виде файла, куда заказчик должен был внести - непременно лично, а не по мейлу - свою подпись, оказался у стола мадам Бертольд, взял у нее из руки тонкое стило и приготовился ткнуть им в сенсорный экран.
- Сюда? - спросил Огюст.
- Куда ж еще, - отозвалась Жанетта, не глядя на посетителя. На всех смотреть - глаз не напасешься.
Огюст подписался и, вместо того, чтобы попрощаться и уйти, сказал:
- Почему мне кажется, что я вас где-то видел?
Более банального повода завести знакомство в природе, как известно, не существует. Огюст, в отличие от женщины, не знал, насколько вопрос банален и попросту неприятен. Жанетта действительно показалась ему похожей на девушку, с которой он завел однажды дискуссию о роли феминизма в мировой истории, с треском проиграл спор и вынужден был купить победительнице шляпку, для чего сопроводил ее в гипермаркет, где ему пришлось, ко всему прочему, выпить с ней кофе, который он в те прекрасные студенческие годы терпеть не мог, потому что от кофе его неудержимо клонило в сон, и он становился невыносимо скучен как собеседник и, тем более, как мужчина.
- Вас зовут Карин?
Так звали девушку-феминистку, которая, выпив кофе, сказала, что платить будет за себя сама, и провожать ее не нужно, поскольку женщина может без помощи мужчины добраться до дома, хотя и живет в тридцати километрах от Парижа. Это был, конечно, намек, но от феминистки Огюст подобной каверзы не ожидал, а потому попрощался и отправился дочитывать книгу Кумара "Большой обман". Но девушку запомнил - память на лица у него была отменной. Проблема заключалась в том, что лица он запоминал на всю жизнь, но не мог соотнести лицо с именем и потому всегда путался, называя Ингу Марной, а Стеллу - Магдой.
- Нет, не Карин, - отрезала Жанетта, но все-таки подняла взгляд и посмотрела на клиента.
Ничего особенного: за рабочий день Жанетта успевала насмотреться на мужчин, проходивших через кабинет, как посетители музея через главный зал, куда заглядывают все, но не задерживается никто. Лицо у Огюста было, кстати, симпатичным, в отличие от характера, о котором Жанетта в тот момент не имела, естественно, никакого представления.
- Жаль, - сказал Огюст.
- Почему? - Вопрос Жанетта задала автоматически. Так спрашивают, если вам говорят, что кофе следует пить непременно с долькой лимона, а не с ложечкой горячего молока.
Вопрос был естественным, и потому Огюст не смог на него ответить. На слишком простые и естественные вопросы у него никогда не находилось быстрого и правильного ответа, потому что в простом вопросе ему чудился непременный подвох. В жизни - он был убежден - простых вопросов не бывает, об этом позаботилась эволюция за четыре миллиарда лет существования жизни на планете.
Подумав, Огюст сказал:
- Потому что Карин я видел лет девять назад, а вас вижу впервые, хотя вы на нее похожи.
Бессмысленность ответа произвела на Жанетту впечатление. Она любила парадоксальных мужчин. Проблема в том, что парадоксальность так же относительна, как чувство юмора. Парадоксальное для одного может не являться таковым для другого. Парадокс Ахиллеса, к примеру, кому-то может показаться несусветной глупостью и попыткой неудачно пошутить. Ответ клиента заставил Жанетту внимательнее всмотреться в его лицо, ставшее вдруг задумчивым и похожим на лицо роденовского Мыслителя, которого Жанетта, конечно, видела - не в музее, впрочем, а на постерах, висевших в каждом третьем кабинете офиса, где она работала.
- Я вас тоже видела, - заявила Жанетта, удивившись нелепости собственного ответа. Подумав, она так не ответила бы, но она не подумала. Вот, кстати, существенная разница между мужским и женским мышлением. Мужчина обычно сначала думает, потом говорит и в большинстве случаев попадает пальцем в небо. Женщина, напротив, сначала говорит, потом думает и в большинстве случае оказывается права - если не в прямом, то в переносном смысле, что в реальной жизни важнее правдивой прямоты.
Жанетта не стала объяснять, что видела Огюста сидевшим на куске мрамора, подперев рукой подбородок. Огюст же стоял в полной растерянности - подпись в документе он поставил и, согласно правилам офисного этикета, должен был покинуть помещение, вежливо попрощавшись и притворив за собой дверь.
Слова Жанетты, однако, выбили Огюста из колеи, и вывод он сделал для него очевидный, для Жанетты - неправильный, а для жизни на Земле - судьбоносный.
- Значит, вы тоже учились в Париже. Университет Париж-шесть.
Жанетта была польщена. Шестой университет - точнее, факультет окружающей среды - она действительно однажды посетила: приходила на интервью, хотела устроиться секретаршей, но была отвергнута, о чем ей сообщили не сразу, а через неделю, которую она провела в растрепанных чувствах, воображая себя раздающей задания профессорам и даже членам Французской Академии.
Фразу Огюста Жанетта сочла комплиментом. А комплименты в ее мыслях однозначно соответствовали приглашению на чашечку кофе. Ближайший кафетерий находился на первом этаже, и потому Жанетта успела выпить кофе уже не с одним десятком сотрудников. Отвечая на собственные мысли, Жанетта сказала, глядя в роденовские глаза Огюста:
- Почему бы нет? Через полчаса я буду свободна.
Свободна она была уже третий год, но свобода свободе рознь - Жанетта имела в виду всего лишь конец рабочего дня.
Даже Огюст при всей задумчивости и сосредоточенности на проблемах квантовой физики не мог превратно понять сделанное предложение. Оба, конечно, ошиблись: Огюст до конца жизни считал, что в кафе его пригласила Жанетта, а Жанетта была уверена, что приглашение исходило от посетителя с роденовским взглядом.
- Встретимся в кафе. Первый этаж.
Жанетта была уверена, что назначает место и время в ответ на ясно (для нее) высказанное предложение клиента.
- М-м... - протянул Лемонье, ощущая некую недоговоренность и интуитивно преодолевая последний рубеж. - Я Огюст.
- Я Жанетта.
Он хотел сказать "Разве не Карин?", но вовремя прикусил язык.
Так они познакомились.
Жанетта не собиралась заводить с Огюстом отношений - с чего вдруг? Посидеть в кафе, поговорить о погоде и любимых фильмах - бога ради. Не больше. Больше, кстати, ей никто после развода не предлагал. Больше не собирался предлагать и Огюст - он не представлял, как сказать Карин, что она вовсе не Жанетта, зрительная память у него прекрасная, и еще...
Что еще - он обдумать не успел, поскольку мысли его были заняты предстоявшим экспериментом. На следующей неделе инженеры закончат сведение квантовых пушек Гейка-Мартина в единую систему, и в среду в лаборатории начнется эксперимент, к которому готовились полтора года.
Об этом он и начал рассказывать Жанетте, когда они сели за столик и заказали по двойной порции латте плюс круассан для Жанетты и два для Огюста.
Тогда Жанетта и поняла, что это - судьба. Огюсту, чтобы это понять, потребовалось два года.
Откуда и как некоторые женщины понимают, что мужчина, сидящий напротив, пьющий кофе мелкими глотками и увлеченно рассказывающий о работе, поскольку говорить о чем-то ином не привык, так я спрашиваю, откуда женщины вдруг понимают, что именно этот мужчина станет ее судьбой, хотя сам мужчина об этом не подозревает? Женская интуиция, понятно. У мужчин тоже есть интуиция, но мужская интуиция - следствие долгой работы подсознания. Между тем, женщина способна с одного взгляда представить, станет ли этот замухрышка великим человеком тридцать лет спустя, и стоит ли связывать жизнь с красавчиком, который внутри пуст, как гнилой орех.
- Очень интересно! - воскликнула Жанетта после второй чашки латте и сумбурного рассказа Огюста о том, как устроена квантовая пушка Гейка-Мартина, и как с помощью этого гениального аппарата он и его коллеги на следующей неделе отправят пробное тело в параллельную вселенную, которую правильнее назвать расходящейся эвереттовской ветвью, поскольку...
- Неважно! - воскликнула Жанетта, взмахнула рукой и пролила остатки кофе. Не на себя, естественно, а на Огюста. На белой рубашке, только вчера взятой из стирки, расплылась клякса Роршаха, в которой Жанетта разглядела всю свою будущую жизнь. Описать увиденное она не смогла бы, но ощущение удивительного и властного приключения возникло у нее мгновенно и завладело сознанием настолько, что она, не подумав извиниться за оплошность, сказала с убеждением в голосе:
- Нужно немедленно отстирать!
Жанетта подхватила Огюста под руку, оставила на столе купюру, стоимость которой она потом не смогла вспомнить, потащила нового знакомого на улицу, остановила такси, привезла к себе домой, заставила снять рубашку и надеть халат, оставшийся от отца, умершего позапрошлой осенью, закинула рубашку в машину и села рядом с Огюстом, еще не пришедшим в себя, на диван, попросив гостя подвинуться, чтобы не создалось впечатление, будто она сидит непозволительно близко.
Так все и произошло. Я не имею в виду ничего сексуального. Они сидели и разговаривали. Разговаривали и смеялись. Смеялись и рассказывали грустные истории из жизни. Потом никто из них не мог вспомнить, о чем они говорили. Был второй час ночи, когда Огюст надел чистую рубашку, впервые за весь вечер взглянул на часы, ужаснулся и вызвал такси, поскольку эмобиль оставил на стоянке у Института и понятия не имел, как добираться автобусом из этого неизвестного ему района Лелекса.
Закрыв за гостем дверь, Жанетта прибралась на кухне и легла спать на диване, где, как ей казалось, сохранилась аура странного молодого человека, будущего мужа. Она была уже тогда твердо уверена, что сыграет в жизни Огюста роль, которую в свое время сыграла Милева Марич в жизни Эйнштейна, а Эмма Гамильтон в жизни адмирала Нельсона.
Что касается Огюста, то, вернувшись к себе, он понял, что уже не уснет из-за странного, ранее им не испытанного, волнения, а потому сел за компьютер и до утра пытался решить проблему запутывания системы атомов, расположенных частично в нашем мире, а частично - в ответвленном. Не решил, конечно, но к нашей истории это не имеет отношения.
***
На следующей неделе произошли два события. На первый взгляд, они не были связаны друг с другом, хотя на самом деле в жизни Жанетты и Огюста и в истории цивилизации сыграли равно важные роли.
Эксперимент по перебросу свинцово-кобальтового кубика массой два миллиграмма в "параллельный мир" увенчался успехом, о чем два месяца спустя, когда результат был обработан, вышла статья за подписью восьми авторов, одним из которых был Огюст. В физическом мире статья произвела ровно тот эффект, на который была рассчитана: проходная работа, ничего не доказавшая, поскольку кубик, отправленный неизвестно куда, неизвестно откуда не вернулся, что соответствовало начальной гипотезе о квантовой декогеренции.
Эксперимент провели в среду, а в четверг, пятницу и субботу Огюст и Жанетта встречались в кафе - каждый день в разных. Так хотела Жанетта, любившая многообразие в природе и постоянство в личной жизни. В одном кафе кофе был лучше, в другом хуже. Идеального не было нигде, и потому в воскресенье, когда можно было посвятить друг другу весь день, Жанетта предложила сварить кофе сама.
На том же диване они сидели теперь так близко друг к другу, что не было ничего более естественного, чем придвинуться еще ближе и поцеловаться. Огюста поцелуй заставил подумать о вечном, а Жанетта представила, как они стоят в кабинете мэра, свидетели хлопают в ладоши, и Огюст надевает ей на палец колечко с брильянтом, которое она сама выбрала, хотя никогда о таком не мечтала.
До колечка с брильянтом, впрочем, было еще далеко, и, к тому же, брильянт в любом случае оказался бы стразом - откуда у Огюста могли быть деньги на дорогие кольца? Поцелуй, однако, был настоящим. В тот вечер - и последним, поскольку Огюст был так ошеломлен случившимся, что отодвинулся на противоположный край дивана, мысленно ругая себя за безрассудное нахальство, уверенный, что сейчас получит от ворот поворот.
В отличие от Огюста, Жанетта, мечтая о колечке, понимала своего нового знакомого больше, чем он себя. Она приготовила еще кофе, заказала пиццу, которую доставили через три минуты, даже раньше, чем закипел кофейник (ничего удивительного - пиццерия находилась напротив дома), и, дав Огюсту время прийти в сознание после поцелуя, попросила его рассказать подробнее, чем они занимаются в лаборатории. В общем-то, ей было все равно, но она знала, что мужчины охотнее говорят о работе, чем о чувствах нежных, тонких и не всякому мужчине понятных.
Огюст принял просьбу за чистую монету и, откусывая от свежей пиццы, - рассказал. Тогда Жанетта окончательно решила, что нашла свою вторую половинку, и жизнь без Огюста потеряла для нее смысл. Она, конечно, мало что поняла из его рассказа - ее поразила вдохновенность. Огонь в глазах, взгляд, каким Огюст на нее смотрел, слова, которые он произносил, как произносят имя любимой девушки. Любая другая женщина не увидела бы этого тождества. Жанетта - почувствовала. Любая другая женщина заскучала бы, слушая о "квантовой незавершенности", "многомировом эскапизме" и "психоидных коэффициентах ". Жанетта мысленно переводила эти слова на свой язык, и получалось "ты самая хорошая", "ты замечательная", "нет в мире никого лучше тебя". Слова, переведенные с чуждого языка науки, звучали подобно филармоническому оркестру, исполнявшему как-то по телевизору щемящую мелодию, названия которой Жанетта не знала.
- Понимаешь, - говорил Огюст, расправляясь с третьим куском пиццы, - если все получится, мы сможем не только отправлять предметы в другую ветвь многомирия, но и возвращать обратно, что совсем не тривиально. Когда производишь пуск, не можешь знать, в какой именно ветви из их бесконечного числа окажется отправленный предмет, и останется ли он там связанным, как в нашей ветви. Это как стрельба дробью по облаку в надежде, что облако отразит каждую дробинку, они вернутся обратно и, более того, окажутся опять в стволе ружья. Понимаешь?
Жанетта кивнула. Она понимала, что теперь от нее зависит, станет ли Огюст нобелевским лауреатом, а она - женой самого гениального ученого на планете.
- Ты ж представляешь, - продолжал Огюст, - насколько это маловероятно. То есть практически невероятно, если использовать обычные пушки Гейка-Мартина. Но у нас-то, во-первых, новая идея - о том, что в уравнение Шредингера нужно ввести так называемые психоидные компоненты, и тогда ситуация меняется принципиально. А во-вторых, наша пушка отличается от обычной, как атомоход от парусника.
Сравнение показалось Огюсту таким ярким, что он несколько раз повторил его, будто пробуя на вкус. Жанетта запомнила.
В тот вечер Огюст ушел окрыленный - естественно, свою роль сыграл и поцелуй, но впоследствии оказалось: гораздо больше он думал, как сфокусировать пучок запутанных фотонов, чтобы и на выходе в другой эвереттовской ветви фокусировка сохранилась, и не произошла декогеренция.
Правда, на следующий день идея уже не казалась Огюсту такой ошеломляюще красивой, а доктор Вайнберг, с которым он поделился, на раз-два показал "на пальцах", что идея пшик и лучше бы Огюсту о ней никому больше не рассказывать. Огюст и не стал. Но запомнил - как Жанетта запомнила его сравнение с парусником.
Биографы Лемонье описывают годы работы Огюста в Институте, будто пересказывают скучный сценарий, не принятый ни одной киностудией по причине отсутствия конфликтных ситуаций. Да, работал. Много. Правда, на работе задерживался редко, чтобы не опоздать на свидание с Жанеттой. Опаздывать могла только она, что и делала каждый раз с изяществом и странным знанием, на сколько минут раньше договоренного времени пришел Огюст. Как она могла это знать, если сама появлялась минут через двадцать? Этой бы тайной заняться биографам, но такие милые бытовые загадки исследователей жизни Лемонье не интересуют.
Они встречались, сидели в маленьких кафе, где никто не мешал разговаривать, бродили по улицам и паркам Лозанны и Лелекса. Ни Огюст, ни Жанетта никогда никому не рассказывали об этих днях, неделях и месяцах. Поэтому в биографических очерках можно найти только общую информацию: "Огюст Лемонье и Жанетта Бертольд заключили 28 октября 2041 года брак в мэрии города Лелекс. Через три месяца после оформления брака Жанетта ушла с работы и посвятила жизнь мужу".
Это обстоятельство имеет огромное значение для зарождения жизни на планете Земля.
***
Весной 2042 года супруги Лемонье купили домик в лесном поселке неподалеку от Лелекса. Замечательное место, где по утрам пели за окном птицы, воздух был свеж - редко где еще оставались в Европе оазисы чистой природы. Жилье в таких районах было, конечно, очень дорогим, но Огюсту с Жанеттой повезло - домик по жребию попал в программу "научных новоселов" и по другому жребию достался Огюсту за сущие гроши, как сотруднику лаборатории, связанной с ЦЕРНом. То есть, за такие небольшие деньги, которые даже Огюст мог себе позволить.
Соседом четы Лемонье оказался профессор Жан Клодель, известный молекулярный биолог. Было Клоделю в то время чуть больше шестидесяти, у него годом раньше умерла жена, с которой он, впрочем, много лет разводился, но так и не успел довести процесс до конца. Дети давно разъехались, к отцу приезжали на Рождество. Клодель не то чтобы привык к одиночеству, но воспринимал его как нечто, данное природой, и следовательно, неизбежное, как закон параллельного переноса генов.
Прогуливались они втроем - почти каждый вечер, перед сном: Клодель, Огюст и Жанетта, сопровождавшая мужа всюду - она бы и на работу с ним ходила, но в лабораторию не допускали посторонних.
- Вчера, - рассказывал однажды Клодель, собирая с тропинки мелкие камешки, подбрасывая их в воздух и стараясь поймать, - я читал студентам лекцию об эволюции и панспермии. Надо было показать зарождение, жизнь и смерть научных идей, которые сначала выглядят удивительно красивыми, а в результате приводят к фиаско и разочарованию.
Огюст, читавший, естественно, об идеях Сванте Аррениуса, нежно сжал локоть жены, на что Жанетта не обратила внимания и продолжила:
- Интересно. Это разве связано с эволюцией?
Клодель поймал подкинутый камешек и ответил:
- Конечно.
- Я тебе потом объясню, - быстро сказал Огюст, но теперь уже Клодель не обратил внимания на реплику соседа.
- Еще как связано! - воскликнул он. - Скажите, Жанетта, что вы знаете о происхождении жизни на Земле?
Вопрос был задан прямо, и Жанетта, естественно ответила быстро и точно:
- Ничего. А что, биологи знают больше?
И пояснила Клоделю, обидевшемуся за биологов, простую, но очевидную мысль:
- Мы в школе учили, что никто не знает, как из неживого получается живое. Ну... - Она заметила напряжение в лице Клоделя, почувствовала, как пальцы мужа сильнее сжимают ее локоть, и продолжила: - Сначала были вирусы, потом клетки, потом... В общем, началась эволюция, и в конце концов появились мы с вами. А как жизнь возникла? Где - я помню. В океане. Или нет - в теплых лужах. Но - как? Из чего? Разве это кто-нибудь знает?
Она хотела сказать (точнее - биографы считают, такое желание у Жанетты должно было возникнуть), что жизнь на Земле создал Бог в пятый день творения, но, искоса посмотрев на хмурое лицо мужа, промолчала и тем спасла не столько свою репутацию, сколько репутацию Огюста.
- О том и речь, - подхватил ее слова Клодель. - Из чего? Аррениус в конце девятнадцатого века предложил замечательную, как тогда казалось, идею: жизнь на Землю занесли метеориты. В метеоритах содержались живые структуры - может, протобионты или что-то, еще более примитивное, но живое. Метеориты падали в океан, закуклившиеся в космосе организмы попадали в питательную среду, оживали...
- Но панспермия проблему не решила, - поспешно вставил Огюст, предчувствуя, что следующая фраза Жанетты станет концом разговора, а, может, и хороших отношений с соседом.
- Нет, - согласился Клодель и, обращаясь все-таки к Жанетте, а не к Огюсту, сказал: - Возможно, Аррениус был прав в том, что жизнь на Землю занесли метеориты. Но тогда вопрос: откуда жизнь в метеоритах? С других планет? А там жизнь как появилась? Тоже метеориты занесли? А на той планете, откуда прилетели метеориты? Понимаете, Жанетта? Эта цепочка вопросов должна где-то когда-то закончиться. То есть на какой-то планете, а может, в космическом пространстве живое должно было возникнуть из неживого. Как? Идея Аррениуса выглядела замечательно, но проблему все-таки не решала и была такой же ошибкой, как в свое время гипотеза теплорода и мирового эфира. Понимаете?
Жанетта кивнула и тихо попросила Огюста отпустить ее руку, что он сразу и сделал, так же тихо извинившись - Огюст всегда извинялся, если чувствовал, что сделал жене неприятное.
Приведенный выше разговор процитирован в любой биографии Лемонье. Можно подумать, что кто-то слышал беседу, спрятавшись в кустах ежевики, которые росли по сторонам тропинки. Сам Огюст не оставил в своих записях ничего, наводившего на мысль, что такой разговор состоялся. Жанетта вообще не вела дневниковых записей. Кто-то из биографов, как часто бывает, этот разговор придумал, а остальные ссылались даже не на первоисточник, а на более поздние повторения. Как бы то ни было, разговор, в принципе, мог состояться - почему нет?
И стал причиной последовавших событий.
***
Детей у четы Лемонье не было. Многие считают это странным и объясняют то женскими болезнями Жанетты, то мужской неспособностью Огюста. И то, и другое - фантазии, поскольку ни в каких медицинских источниках нет свидетельств чего-то подобного. Более вероятна версия Рене Провида, полагавшего, что Огюст не хотел ребенка, поскольку был поглощен работой и справедливо считал, что ребенок потребует заботы, а это скажется на научной деятельности. Точнее, ребенок потребовал бы забот Жанетты, и она не смогла бы уделять мужу должного внимания. Жанетта же была поглощена мужем настолько, что, видимо, подавила в себе женский инстинкт продолжения рода. Муж был для нее самым близким человеком, а также сыном, отцом и, наверное, Святым духом. Во всяком случае, ничто этой гипотезе не противоречило.
В лаборатории тем временем продолжались эксперименты в попытках получить надежное доказательство взаимосвязи эвереттовских ветвей реальности. Простая, по сути, идея, но в исполнении чрезвычайно трудная. Одна из тех научных идей, которые высказываются значительно раньше, чем возникают технические возможности для экспериментальной проверки.
Согласно уравнению Шредингера, ветви многомирия друг с другом не взаимодействуют, и получить информацию из другой реальности невозможно, как невозможно материальному телу превысить скорость света в вакууме.
Поэтому в экспериментах с пушками Гейка-Мартина пробные тела, отправленные в "параллельный мир", никогда не возвращались обратно: они попросту исчезали - не всякий раз, а примерно, в одном случае из полутора тысяч, что позволяло считать явление реальным, но не давало возможности провести надежный статистический анализ.
Огюст за несколько лет после женитьбы добился того, чего ему не удавалось в предыдущие годы. Биографы считают - надо полагать, справедливо, - что без поддержки жены Лемонье так и оставался бы рядовым научным сотрудником рядовой научной лаборатории, одной из многих, созданных вокруг Большого Адронного Коллайдера. Уйдя с работы, Жанетта опекала мужа, но, согласитесь, множество жен опекают занятых мужей, ведут хозяйство, жертвуют независимостью ради того, чтобы муж достиг чего-то выдающегося - движет ими любовь или честолюбие, в общем-то, неважно, был бы результат.
После знаменательного разговора с Клоделем Жанетта для себя решила, что должна мужа не просто холить и лелеять, но прежде всего - понимать. Не в бытовом и даже не в романтическом смысле, а в сугубо научном. Когда муж приходит домой и начинает рассказывать, как прошел сегодняшний эксперимент, какие "квантовые объекты" направляли на мишень, какие задавали начальные параметры и какие получили результаты, она должна не слушать, хлопая ушами, а представлять, о чем идет речь. Не поддакивать и кивать, думая о другом, а знать, чем отличается инговый комплект от сальминового, какими параметрами должен обладать пробный объект, и много еще такого, что Огюст произносил естественно, оставляя вне рассказа многие подробности.
Однажды Огюст с удивлением узнал, что Жанетта сдала тест и поступила на физический факультет Открытого университета в Лозанне. Удивление Огюст скрыл за поцелуем, ни словом не возразив - он-то знал жену: она все равно поступит так, как считает нужным.
Разумеется, Жанетта всегда была рядом с Огюстом на всех вечеринках, которые устраивали сотрудники или руководство лаборатории, она была знакома с каждым, знала характер всех, с кем муж работал, подсказывала Огюсту, как поступить в не очень понятных для него ситуациях.
Была Жанетта идеальной женой? Огюст так не считал, судя по одному из его электронных писем, направленных Клоделю, с которым он подружился и обменивался посланиями, если не было физической возможности встретиться лично и обсудить ту или иную проблему. Письмо, сохранившееся в компьютерном архиве Клоделя, стало известно биографам Огюста, когда ни одного участника этой истории уже не было в живых и, следовательно, ничьи чувства не могли быть задеты, а для истории представляла интерес любая, в том числе интимная, информация.
В упомянутом письме Огюст жаловался, что Жанетта порой берет на себя слишком много и разговаривает на повышенных тонах, обходится с ним, как с нашалившим ребенком, и семейных отношений это не улучшает. Многим биографам кажется странным, что Огюст при этом нежно любил жену и не то чтобы покорно сносил ее не всегда удобный характер, но исподволь оказалось, что именно характер Жанетты воспитал в Огюсте научную стойкость и, в какой-то мере, нетерпимость, которые помогли ему сделать то, что он сделал. Точнее - не сделать того, что он, как потом определил суд, сделать был обязан.
***
Летом 2048 года в жизни семьи Лемонье произошли два события. Жанетта успешно сдала экзамены на степень бакалавра, а Огюста назначили руководителем группы. Должность он получил, поскольку за прошедшие годы вырос не только как инженер, способный разобраться в устройстве любой сложной аппаратуры и найти изящный и достаточно простой способ усовершенствования, но и в теории начал разбираться на высоком научном уровне.
Назначение Огюста супруги Лемонье отметили, отправившись в первое и единственное кругосветное путешествие на лайнере "Ориент". Круизное судно вышло из порта Неаполя, прошло через Гибралтар, на подводных крыльях пересекло за двадцать один час Атлантику, затем в авиарежиме облетело Южную Америку, продолжило плавание в Тихом океане, проехало по Большой трассе через Китай, совершило стратосферный прыжок над Россией и затем в обычном режиме проплыло по Черному морю и через Босфор и Дарданеллы вышло в Средиземное. В Неаполь "Ориент" вернулся через четырнадцать дней после начала круиза.
Я так подробно описываю маршрут путешествия четы Лемонье, потому что места стоянок лайнера странным образом совпали с местами локализации биотехнологических лабораторий и коллабораций, на что сначала никто не обратил внимания, и что потом, после суда и вынесения приговора, стало предметом научных дебатов - с изучением видеозаписей встреч, аудиозаписей дискуссий и даже - в случаях, разрешенных судом, - личных писем. Ничего, компрометирующего Огюста, во всем этом многообразии информации обнаружено не было, из чего мировая общественность сделала справедливый вывод: свои тайные планы Огюст давно лелеял, но скрывал настолько тщательно, что не оставил никаких следов. Иными словами: отсутствие улик - очень важная улика!
На самом деле Огюст - и в немалой степени Жанетта, поскольку они, по сути, составляли единое целое - использовал путешествие, чтобы проконсультироваться с компетентными людьми, и это ему удалось в превосходной степени.
Через некоторое время после круиза в двух биологических нерецензируемых, а потому мало кем читаемых интернет-журналах появились небольшие статьи, где Огюст излагал свое видение проблемы происхождения жизни на Земле. Это обстоятельство впоследствии послужило на суде аргументом обвинения в злостном и преднамеренном саботаже, повлекшем гибель людей и значительные разрушения.
Обе статьи затерялись в огромном количестве таких же по научному уровню публикаций, на которые ученые и эксперты если и обращают внимание, то из-за недостатка времени читают лишь заголовки и резюме. В данном же случае резюме (в стиле, кстати, можно было разглядеть руку Жанетты, обычно редактировавшей работы мужа - не в научном смысле, конечно, а в литературном) было составлено таким образом, что, хотя и содержало основную информацию о заложенных идеях, но без дополнительного авторского объяснения добраться до сути не смог бы ни один читатель.
В 2049 году в четырнадцати институтах проводили эксперименты по доказательству многомировой интерпретации квантовой механики - эвереттики, как эту науку называли в широких кругах. После возвращения из круиза Огюст получил приглашения из семи лабораторий, где пытались найти достаточно убедительные доказательства существования взаимодействий между ветвями реальностей.
Посоветовавшись с Жанеттой, Огюст принял приглашение профессора Эстеса из Кёльна, и супруги Лемонье переехали в Германию.
***
Огюст (с Жанеттой, конечно; без жены он никуда не ездил) побывал в Лелексе за полтора месяца до катастрофы. Посидел на семинарах. В 2058 году, когда пандемия Дивид-49 с ее последствиями и мини-пандемиями сошла на нет, семинары "живьем" возобновились и - как обычно при таких "откатах" - стали более популярны, чем в прежние "золотые" годы. На семинаре, где присутствовали супруги Лемонье, делал доклад молодой доктор Симмонс, будущий нобелевский лауреат 2065 года. Тема выступления: "Взаимодействие ансамбля идентичных эвереттовских реальностей: уровни и последствия".
Представлял Симмонс коллег из коллаборации Будапешта: там работали физики из Венгрии, Германии, Польши, Дании, Швеции и России. Огюст с Жанеттой, как видно на фотографиях, сидели в предпоследнем ряду, а на общем видео участников конференции стояли сбоку, с правого края, ничем не выделяясь, разве тем, что Жанетта, как обычно, держала мужа за руку, будто непослушного ребенка. Стенограмма зафиксировала вопрос, который задал докладчику Огюст, когда прения были уже закрыты и председатель готовился назвать имя следующего оратора.
"Какой у вас максимальный разброс в выходных параметрах?" - поинтересовался Огюст. "Я имею в виду - в пространстве и времени", - пояснил он, увидев, должно быть, некоторое смущение докладчика. "Ну... - протянул тот, не очень поняв, о чем спрашивает коллега. - Разброс... Это зависит, знаете ли, от условий в точке выхода. Это, кажется, очевидно. А у нас нет никаких данных об этих условиях, и поэтому..." Он сделал паузу и даже плечами пожал, показывая, насколько вопрос неуместен. "Понятно", - сказал Огюст и сел, произнеся фразу, которую микрофоны записали, но произнесена она была так невнятно, что ни одна программа распознавания речи не смогла ее, как выражаются специалисты, актуализировать.
Разумеется, спрашивали у Огюста - в ходе расследования и на судебном заседании. Ответить Огюст не смог или не захотел. "Не помню". И все. И Жанетта не помнила. Она вообще никогда ни единым словом, жестом или движением не противоречила мужу. Правда, она и говорила мало, если говорила вообще. Но держалась так, что у многих складывалось впечатление: не она при муже, а муж при ней. Не она поддерживает Огюста во всем, а Огюст, не раздумывая, следует ее советам. Конечно, так быть не могло - при всей своей образованности, Жанетта не была специалистом в квантовых теориях многомирия, не говоря о том, чтобы конкурировать с мужем в умении обращаться с любой аппаратурой и конструировать приборы самой высокой степени сложности.
Вопрос Огюста оказался - как выяснилось впоследствии - единственным, что хотя бы отдаленно могло связывать его со случившейся полтора месяца спустя "Лелекской катастрофой".
***
Ничто не предвещало. В тот день на трех пушках в Институте проводили плановые ремонтные работы. Четвертую пушку собирались использовать для очередного переноса физического объекта в "параллельный мир" с попыткой возвращения в нашу реальность. Штатный эксперимент, какие проводили трижды в неделю - всякий раз с нулевым результатом. Пробное тело исчезало из детектора - при этом аппаратура нагревалась, вплоть до испарения некоторых частей конструкции, которые немедленно заменяли. Было понятно (и соответствовало стандартной СК-теории эвереттовских склеек), что "исчезнуть" материальное тело могло только в "параллельный мир", иначе пришлось бы заключить, что нарушаются фундаментальные законы сохранения массы и энергии-импульса.
В тот день, 18 августа 2058 года, в качестве пробного тела служил "цинкдипропил, масса 4,1 миллиграмм". Вот уже больше года для попыток переноса использовали поочередно специально отобранные предметы из чистых металлов, сплавов и разной органики. Разумеется, перед экспериментом "тела" тщательно исследовали, фиксировали физико-химические, геометрические и прочие свойства.
В 9 часов 18 минут мирового времени "пробный объект" положили в передающее устройство пушки, и экспериментаторы заняли места за пультами и компьютерами. В лаборатории находились 29 сотрудников, включая руководителя эксперимента, доктора Джулиуса Винглера, научных сотрудников Пола Весталку, Жаклин Бакстер и Ингрид Хоннекер, а также технический персонал, обеспечивавший работу систем.
В 9 часов 43 минуты эксперимент начался и закончился, а четыре часа спустя, в 13:51, взрыв разнес лабораторию и ближайшие здания в пыль. Ударной волной разрушило шесть строений - в основном, хозяйственного назначения. Образовалась воронка диаметром 47 и глубиной 11 метров. Было повреждено и уничтожено 54 автомобиля на ближайшей автостоянке, повалено 78 деревьев. Но самое печальное: погибли 137 человек.
Не было зафиксировано ни повышения уровня радиации, ни жесткого излучения, ни высокоэнергичных частиц.
***
Не прошло и часа, как была создана комиссия по расследованию "кошмарного инцидента", как назвали катастрофу в вечерних новостных выпусках.
Вечер того дня - это известно точно - Огюст и Жанетта провели у себя дома. Днем Огюст работал в лаборатории, шла юстировка аппаратуры, в конструировании которой он принимал участие. О взрыве в Лелексе Жанетта узнала через полторы минуты после того, как случилась трагедия, сразу позвонила мужу, который попросил не мешать. Впоследствии запись разговора также была представлена в суде.
Неизвестно, обсуждали ли Огюст с Жанеттой трагедию в Лелексе, когда он вернулся домой.
Утром следующего дня они отправились в Лелекс на эмобиле. Огюст впервые нарушил рабочий график и позвонил с дороги доктору Эстесу, руководителю лаборатории. Эстес на следствии сообщил, что разговор шел исключительно о том, на какой срок Лемонье намерен взять отпуск за свой счет. Эстес прекрасно понимал чувства Огюста: Лемонье работал в Лелексе девять лет, лучшие годы жизни.
Когда Жанетта увидела разрушения, на глаза ее навернулись слезы. Огюст отправился к месту взрыва, его не пустили, и он вернулся к жене. В те минуты мало кто обращал внимание на супругов Лемонье. Никаких мыслей о возможной причастности Огюста к взрыву ни у кого в то время, конечно, не возникло.
Разобраться в причинах катастрофы оказалось не просто трудно, но практически невозможно. Уничтожен был весь корпус - три этажа с лабораториями и оборудованием, включая подземные помещения и коммуникации. Получить информацию о проходившем эксперименте, разумеется, удалось в полном объеме, поскольку запись велась не только на стационарные носители, но и в облаке. Если верна была сохраненная в облаке информация, прошедший опыт ничем не отличался от сотен предыдущих, прошедших без каких бы то ни было инцидентов. То есть отличия, конечно, были - каждый эксперимент имел особенности, просчитанные на компьютерных моделях. Не было выявлено никаких нарушений техники безопасности, никаких отклонений от штатного режима. В лаборатории попросту нечему было взрываться.
В комиссию по расследованию вошли ведущие физики и инженеры - сорок три человека. Об Огюсте никто не вспомнил.
По крайней мере, в течение нескольких первых суток.
Известен лишь один случай - разумеется, он тоже был приобщен к делу.
На третий день после катастрофы один из членов комиссии, доктор Шимон Шейн (Институт Вейцмана, Израиль), шел к месту, где разбирали завалы, и увидел стоявших поодаль Огюста с Жанеттой. Шейн был знаком с Огюстом - бывал в Лелексе, когда Лемонье руководил инженерными работами. Шейн выразил свою скорбь и поинтересовался, нет ли у Огюста каких-то идей - ведь он в свое время участвовал в разработке аппаратуры.
- Экспериментов, - заметил Шейн, - теперь долго нигде не будет. Пока не разберемся в причине взрыва. Но даже подступиться не получается. Не было причины, понимаешь? Никакой.
Должно быть, Шейн, будучи в растерянности, несколько раз повторил "никакой", потому что Жанетта, с которой физик, конечно, был знаком, взяла его под локоть и мягко проговорила: "Какая-то причина должна быть. И вы ее найдете. Обязательно". Вероятно, она хотела подбодрить Шейна, но Огюст отреагировал неожиданно резко. "Не дави на Шимона, Жанетта", - сказал он. Жанетта отдернула руку, виновато посмотрела на мужа и отвернулась.
- Тогда у меня возникло ощущение, - говорил впоследствии Шейн на дознании - не в суде, куда не был приглашен, поскольку лежал в больнице с вирусом. - Что-то, знаете... Интуиция? Не могу сказать, но чувство, вскоре перешедшее в уверенность: Лемонье имел отношение к произошедшему.
- Почему вы говорите об этом только сейчас? - спросил следователь.
- А что я мог сказать? - удивился Шейн. - Ощущение? Предчувствие?
- Нам помогла бы любая информация, - стоял на своем следователь.
- Но не домыслы!
- Которые на самом деле...
Следователь не закончил фразу. Конечно, Шейн был прав.
Наверняка кто-то еще из членов комиссии в те дни видел Огюста с Жанеттой среди наблюдавших. Возможно, кто-то еще с ними разговаривал. Однако, кроме Шейна, никто больше о таких встречах не заявил.
***
Если бы Огюст сам не раскрыл свою роль, случайно или намеренно обмолвившись на заключительной конференции, человечество, вероятно, и сейчас не имело бы представления о том, как из неживых аминокислот возникают живые клетки.
Кто-то из выступавших на суде "свидетелей" сравнил поступок Огюста с поступком Галилея и других ученых Возрождения, которые, сделав открытие и не будучи уверены в его реальности, зашифровывали суть. В газетах они публиковали анаграммы и раскрывали смысл лишь после того, как убеждались, что открытие - не плод фантазии. Так Галилей зашифровал открытие кольца у Сатурна, опубликовав анаграмму, которая после расшифровки читалась: "Высочайшую планету тройною наблюдал".
Две ставшие эпохальными статьи Огюста анаграммами не были. Нормальный английский язык - с единственной особенностью: ни единого научного термина, который можно было бы найти прямым поиском или в контексте. Тем не менее, специалист - если он уже сам пришел к такому же мнению - смог бы понять, о чем написал (и о чем писать не захотел) Огюст Лемонье.
Но это досужие рассуждения науковедов. В реальности - я имею в виду нашу конкретную реальность, а не пучок идентичных эвереттовских ветвей - уголовный процесс начался с невинного, казалось бы, вопроса, заданного Огюстом после оглашения выводов комиссии по расследованию "Лелекской катастрофы".
За сутки до начала гостиницы городов, окружавших Лелекс, оказались заполнены желающими присутствовать при оглашении "Абсолютного нуля", как уже заранее назвали решение комиссии. Как говорили: нормальная постпандемическая активность. Заседание перенесли на "свежий воздух" - в лесок Эдгард.
Приезд Огюста с Жанеттой остался незамеченным, разве что несколько человек, лично их знавших, с ними поздоровались, а профессор Шейн даже присоединился к ним в их капсуле. Впоследствии, давая показания, он сказал, что разговор они вели о растущих ценах на оборудование.
Доктор Шверцин, председатель комиссии, зачитал решение. Ничего сколько-нибудь определенного, как и ожидалось. Взрыв соответствовал энергии от 120 до 140 килограммов в тротиловом эквиваленте. Эпицентр - в административном здании ("Я же там работала!" - ахнула Жанетта). Никаких следов какого бы то ни было взрывного устройства. Террористическая причина взрыва исключена. Никакой физической связи между взрывом и экспериментом, проводившимся в тот день в четвертом корпусе Института.
Огюст, по обыкновению державший Жанетту за руку, спросил:
- Почему энергию взрыва оценили в тротиловом эквиваленте?
Вопрос вызвал недоумение - нормальная реакция на нелепость.
- Ну... - ответил доктор Шверцин. - Это стандартный...
- Спасибо, - перебил Огюст, - я понял.
Он-то, возможно, понял, но присутствовавшие остались в недоумении. Собственно, именно недоумение предопределило дальнейший ход событий.
Когда пресс-конференция закончилась, Огюст с Жанеттой прошли к стоянке и собрались улетать в Кёльн. Их перехватил репортер из "Фигаро" и спросил:
- Что вы имели в виду, когда спросили о тротиловом эквиваленте?
- Да только это и имел в виду, - раздраженно ответил Огюст и, взяв Жанетту под руку, помог ей забраться в эмобиль. Отодвинул репортера, стоявшего на пути, будто пешку с шахматной доски, занял место водителя, включил ручное управление и взлетел с места, едва не перегрев двигатель.
Вопрос и ответ ушли в эфир одной из не очень популярных компаний, поэтому можно считать счастливой (или несчастливой) случайностью, что отрывок передачи увидел доктор Юлиус Лекар, один из членов расформированной уже комиссии. Он направлялся в кафе - после конференции разболелась голова, и Лекар собирался выпить две чашки двойного эспрессо. Впоследствии он так и не смог внятно объяснить, почему, сделав заказ, позвонил Огюсту, с которым когда-то работал в лаборатории Лелекса и был о нем высокого мнения как об экспериментаторе. "Вдруг подумал, что надо спросить".
И спросил:
- Доктор Лемонье, я понимаю, вы задали вопрос с определенной целью. Похоже, цель никто не понял. Что имели в виду - вы сказали репортеру. Но что вы имели в виду НА САМОМ ДЕЛЕ?
Вместо Огюста ответила Жанетта:
- Не придавайте значения, доктор Лекар. Огюст просто думал, что не обязательно было измерять энергию в килограммах тротила.
- Можно в джоулях, но привычнее...
- Что ты сказал, милый? А, поняла. Огюст говорит, можно было измерить, например, в величине энергии покоя. Я правильно сказала, милый? В эйнштейновской энергии, соответствующей... что?.. ну да, энергии взрыва.
И отключила связь.
Ну, право...
Лекару в это время принесли заказ, он насыпал в чашечку, по обыкновению, два пакетика сахарозаменителя и продолжал раздумывать над странным вопросом и еще более странным ответом бывшего коллеги. Лекар не следил за карьерой Огюста и почему-то думал, что Лемонье бросил физику и ушел, как многие бывшие исследователи многомировых моделей, в промышленность и частный бизнес. Прежние мечты о быстром прорыве в иные реальности не привели к радикальным результатам, а терпения к многолетним упорным исследованиям доставало далеко не всем. Да и финансирование урезали год за годом.
Отвечая впоследствии на вопрос судьи, Лекар сказал:
- Кофе способствует логическому мышлению (довольно сомнительное утверждение - П. А.). И я подумал: действительно, почему не сравнить энерговыделение при взрыве с энергией покоя некой массы. Зачем? Да просто интересно. Посчитал в уме, получилось примерно четыре миллиграмма. Число показалось знакомым. Я не сразу вспомнил, что именно такая масса была отправлена в другую эвереттовскую реальность в эксперименте на четвертой пушке. Я решил, что это совпадение. Сами подумайте (он обращался к судье, который в физике разбирался на уровне доктора юриспруденции): выделение энергии, соответствующей массе покоя, означает, что произошла аннигиляция вещества с антивеществом. Чушь, естественно. Во-первых, где там было антивещество? Не было и быть не могло. Во-вторых... Впрочем, достаточно во-первых. Что? Хорошо. Тогда, во-вторых. Картина аннигиляции абсолютно не похожа на тот взрыв. Гамма-излучения не было в помине. Во-вторых... Впрочем, достаточно во-первых. В общем, ничего похожего. Обычный тепловой взрыв. А странное совпадение... Извините, каждое мгновение в мире происходят какие-нибудь совпадения.
Выпив кофе, Лекар забыл о словах Огюста - действительно, сморозил человек глупость...
Но о глупости думается чаще, чем о возвышенном. Вернувшись домой, Лекар, между ужином и программой новостей, позвонил академику Мерсову, специалисту по эвереттовским экспериментам. Мерсов работал в российском Физическом институте, конкурировавшем с лабораторией в Кёльне, и, как считал Лекар, мог оценить шутку Лемонье.
Именно тогда ситуация стала необратимой.
Мерсов отнесся к шутке серьезно - характер у него был такой. Чувством юмора академик не обладал ни в малейшей степени, любая шутка для него была лишь информацией к размышлению. К тому же, разговор велся по-французски, который Мерсов знал неплохо для физика, но отвратительно - если нужно было оценить юмор. Поэтому, выслушав хихикивавшего Лекара, академик отнесся к реплике Огюста по-своему. То есть понял ее прямой смысл.
- Послушайте, Жан, - закричал он, - это катастрофа!
- Да, ужасно, - согласился Лекар.
- Вы не понимаете! - продолжал бушевать академик. - Вся масса пробного тела перешла в энергию! Никакой антиматерии! Это эвереттовская схема! Не помню кто, но давно кто-то такую возможность рассчитывал. То есть помню, что рассчитывал, не помню кто. Мне показалось бредом, и я забыл.
Попрощавшись с Мерсовым, Лекар отправился спать, а академик позвонил Огюсту. Естественно, ответила Жанетта - в любое время суток она оберегала мужа от необязательных разговоров.
- Доброй ночи, академик Мерсов, - сказала она неприступным голосом. - Я не могу позвать доктора Лемонье, он спит. Я скажу о вашем звонке, но, вообще-то, в такое время суток...
- Да черт с ним! - воскликнул Мерсов, вызвав у Жанетты чувство безбрежного гнева и ненависти к человеку, посмевшему послать к черту ее любимого мужа.
- Как вы смеете!
- Черт с ним, со временем! Я обязан задать доктору Лемонье вопрос, и он обязан ответить!
- Никому и ничего он не обязан!
Мерсов понял, что прорвать оборону не удастся, и зашел с фланга:
- Мадам Лемонье, я прекрасно понимаю ваше возмущение, прошу прощения, десять извинений, но вопрос, который я хочу задать доктору Лемонье, чрезвычайно важен для науки. Безумно важен.
Жанетта оставалась непреклонна, и перепалка могла продолжаться еще долго, но проснулся Огюст, услышав громкий и злой шепот жены. Он подошел, шаркая тапочками, забрал у Жанетты телефон, не забыв поцеловать жену в щеку, и сказал, зевая:
- Значит, вы поняли, где собака зарыта?
Мерсов, сорвавший голос в препирательстве с Жанеттой, замолчал, услышав Огюста. Собравшись с мыслями, академик произнес, четко разделяя слова:
- Вы. Уже. Несколько. Лет. Назад. Знали. Что. Случится. Катастрофа.
- Ну да... - протянул Огюст, еще не вполне проснувшись. Возможно, будучи в нормальном состоянии бодрствования, он стал бы все отрицать, и история пошла бы по другой ветви. - Я тогда две статьи написал. Всем было плевать.
- Вы. Убили. Сто. Тридцать. Семь. Человек.
- Ну... Если так смотреть...
- А как, черт возьми, еще на это смотреть?
- Ну... - Огюст постепенно переходил от сна к реальности. - Я тогда рассчитал режим, при котором склейка вызывает в качестве побочного эффекта...
- Вы. Убили. Сто. Тридцать. Семь. Человек!
Огюст помолчал минуту. Возможно, осмысливал сказанное. Возможно... Впрочем, зачем домысливать? О чем в тот момент думал Лемонье, осталось неизвестным. Помолчав, он сказал:
- И спас восемь миллиардов.
Произнес он это тихо и голосом скорее отстраненным. Академик, как он потом сказал на суде, фразу не расслышал, а если бы и расслышал, то не понял бы. Как бы то ни было, высказавшись, Мерсов отключил связь и немедленно связался в Густавом Умертом, директором Международной коллаборации, объединявшей ученых и инженеров, работавших над проблемой эвереттовских миров.
Так было положено начало юридическому процессу, не имевшему аналогов в истории. Процессу, где обвиняли человека не в том, что он сделал, а в том, чего он не делал.
***
- О чем это он? - спросила Жанетта, когда академик прервал связь, не попрощавшись.
Огюст молчал, глядя в пространство. Жанетте очень не нравилось, когда муж уходил от вопросов. В семейных отношениях она практиковала полное взаимное доверие и открытость. Как иначе могла она обеспечить мужу спокойствие и хорошее настроение? Секреты, тайны, скрытые мысли разрушительны. Жанетта относила это и к себе. Секретов от мужа у нее не было. Не было подруг, с которыми она могла бы говорить о том, что ей не интересно, не было дневника, который она вела бы в секрете от Огюста. На восемнадцатом году их брака Жанетта была частью личности, которую она называла "мы".
Молчание мужа она восприняла, как рану, нанесенную самой себе.
Прошу иметь в виду: сказанное не подтверждено записями или документами. Однако, зная все, что известно о семье Лемонье из самых разнообразных источников, полагаю, что в реальности происходило именно так. Вопрос, долгое молчание, ощущение, что произошло нечто, способное разрушить налаженный быт, налаженную любовь, налаженную жизнь...
Вероятно, Жанетта взяла мужа за руку, прижала руку к груди и молча ждала ответа.
- Я знал, что, в конце концов, кто-нибудь догадается, - произнес, наконец, Огюст. - Нет, "догадается" - неверное слово. Догадка - случайность. Кто-то должен был прийти к этому выводу.
- О чем ты? - с еще большим беспокойством спросила Жанетта.
- Понимаешь, милая, современная физика делается коллективами, коллаборациями...
Он замолчал, и у Жанетты опять возникло ощущение, что мир, созданный ее руками, ее любовью, ее фантазией проваливается в тартарары.
- О чем ты? - повторила она пересохшими губами.
- Аппаратура очень сложна...
- О чем ты?!
- А решать уравнения - дело совсем другое. Мысль не бывает коллективной, что бы об этом ни говорили.
Жанетта впервые слышала, чтобы муж произносил такие стертые от частого употребления фразы. При ней - никогда. Даже на конференциях, где выступления оттачиваются до почти полной неотличимости, Огюст не говорил банальностей. Почему же...
- О чем ты?
Огюст будто очнулся. Жанетта увидела его взгляд и поразилась. Оттолкнула мужа и отошла на шаг. Описать взгляд она не могла, слов у нее не было, но ощущение... чего?
***
Вот и я пытаюсь описать не описываемое, восстановить разговор, который не мог слышать, взгляд, которого не мог видеть, мысль, которую не могу знать. Мне лишь кажется, что разговор мог быть таким. А мог и не быть.
Что касается реально происходивших и задокументированных событий, то известно, что в три часа ночи по мировому времени академик Мерсов связался с Густавом Умертом и попросил выслушать внимательно, не перебивая.
- Энерговыделение при взрыве в Лелексе совпадает с величиной энергии, соответствующей массе покоя пробного тела, отправленного в эксперименте. Это может быть случайным совпадением, но будем исходить из предположения, что совпадение не случайно. Взрыв не был аннигиляцией, это очевидно. Следовательно, энергия выделилась в результате перемещения массы в другую эвереттовскую ветвь.
- Но это невозможно. Взрыв произошел через шесть часов после эксперимента! К тому же, эпицентр не совпадает с...
- Да, знаю.
- Все было в штатном режиме. Эксперимент провели, чтобы накопить статистику.
- Но чем-то он отличался от предыдущих?
- Конечно. Масса пробного тела была на четверть миллиграмма больше. Химический состав отличался очень несущественно. В последние полгода использовали органику.
Разговор закончился безрезультатно, если иметь в виду прямые последствия. Но, поговорив с академиком, Умерт не мог заснуть. Ночь, торопиться некуда, многомировые эксперименты приостановлены.
На суде Умерт, вызванный свидетелем, показал, что, хотя и лег в постель, но продолжал думать о разговоре с Мерсовым.
Умерт был прекрасным организатором, но теоретиком не из лучших. Ничего не придумав такого, что не было обсуждено на Комиссии, он утром позвонил Огюсту. В конце концов, почему-то же Лемонье задал свой вопрос. Что он имел в виду?
Супруги успели позавтракать, Огюст, как обычно, сел за компьютер - поработать. Жанетта принесла ему кофе, помассировала затылок, поцеловала в макушку, Огюст на мгновение приподнял голову и поцеловал жену в подставленные губы. Жанетта вышла из кабинета, тихо прикрыла дверь - в это время позвонил Умерт. Жанетта сказала обычное:
- К сожалению, доктор Лемонье занят. Представьтесь, и он перезвонит, если найдет нужным.
Умерт извинился, сказал, что перезвонит позже, поинтересовался здоровьем Жанетты, она с удовольствием рассказала, что у нее по утрам болит голова, и как хорошо¸ что ей не надо утром думать, иначе она напридумывала бы что-нибудь несусветное. Умерт между делом сказал, что, ежели доктор Лемонье освободится быстрее, чем обычно, - то есть до повторного звонка, - пусть мадам Лемонье передаст, что возвратный эффект, о котором доктор писал десять лет назад в статье, название которой Умерт забыл, а содержание, похоже, давно забыли все, особенно те, кто статью и раньше не читал, так вот, этот возвратный эффект, видимо, и привел к произошедшей трагедии. И что же получается?..
Тут Умерт замолчал, извинился и закончил разговор. Запись сохранилась, так что суд смог приобщить ее к делу.
В полдень Огюст вышел из кабинета, поцеловал жену и направился на кухню... Все как обычно.
- Что такое возвратный эффект? - спросила Жанетта, прежде чем сообщить о звонке Умерта.
Реакция мужа ее поразила. Он резко обернулся, схватил Жанетту за обе руки так, что ей стало больно, и спросил:
- Что ты сказала?
- Ну... - Жанетта осторожно высвободилась и отошла на шаг.