Аннотация: Перевод рассказа на английский язык опубликован в журнале SF & Fantasy, No 5/6, 2014
Павел Амнуэль
Белая штора
Я его сразу узнал, хотя последний раз мы виделись одиннадцать лет назад при совершенно других обстоятельствах, и он очень изменился с тех пор: постарел, хотя, как ни странно, выглядел лучше, чем в былые годы.
- Здравствуй, Олег, - сказал я.
- Здравствуй, Дима, - ответил он так, будто мы расстались вчера вечером, а до того вместе пили и спорили, как бывало, о теореме каскадных склеек. - Я знал, что ты придешь. Садись. Нет, не на этот стул, он для посетителей. Сюда, на диван.
Я сел рядом с ним, и диван недовольно проскрипел короткую фразу.
- Конечно, - сказал я, - ты знал, что я приду. Ты же пророк.
- Я не пророк, - сказал он печально, - и кому об этом лучше знать, как не тебе.
- Да, - с долей ехидства подтвердил я. - Это верно.
- Как ты меня нашел? - спросил Олег. Говорил он медленно, совсем не так, как раньше. И слова выговаривал до конца, до самой последней буквы.
- Это было трудно, - признался я. - Но я нашел. Странно, правда? Ты был...
- Неважно, - перебил он меня, - совершенно неважно, кем я был раньше... Зачем?
- Что - зачем? - не понял я.
- Зачем ты пришел? Вряд ли только для того, чтобы убедиться, что это я. Что-то тебе от меня нужно. Как всем. Успех? Счастье?
Если в его голосе и была ирония, я ее не заметил. Мне не нужно было счастье. Тем более - от него.
- Ира умерла в прошлом году, - сказал я, глядя ему в глаза. - Мы были вместе десять лет, два месяца и шестнадцать дней.
Он отвернулся и долго смотрел в сторону прикрытого шторой окна. Что он видел на этом белом экране, где смешались все цвета, все, что было в его жизни? Себя-молодого, идущего с Ирой на дискотеку? Или только Иру, какой она была в тот день, когда, вдохновленный, видимо, очередной победой на семинаре, он решил, что никакая женщина не устоит перед его аргументами, и сделал ей предложение, а она, поцеловав его в угол рта (я видел это, стоя в дверях аудитории), сказала, что он немного опоздал, потому что она любит другого - и бросила взгляд в мою сторону, и он тоже посмотрел, и все понял, мы с Ирой ушли, а Олег остался, поникший, побежденный, не нужный даже себе, и после того вечера я его больше не видел, потому что наутро кандидат физматнаук Олег Николаевич Ларионов явился в ректорат, подал заявление об уходе и действительно ушел - не получив даже ответа (ректор начертал на заявлении: "Согласен, после окончания семестра"), ни с кем не попрощавшись и никому не сказав ни слова о том, куда он направился. Известно было только, что видели Олега ехавшим в автобусе номер сорок три, который проходил мимо железнодорожного вокзала.
И все.
- Почему она умерла? - спросил Олег, продолжая смотреть на белый экран шторы. "Почему ты не сохранил ее?" - спросил он на самом деле. Я не мог. Я ничего не мог. Я всегда был теоретиком, мог вычислить склейку любой... ну, не любой, конечно, но достаточно высокой сложности, мог просчитать до двенадцати ветвей реальности, это много, а для аналитического решения почти невероятно - но на самом деле я не мог ничего. Ира заболела неожиданно и ушла быстро. Сколько это продолжалось? В марте врачи поставили диагноз, а в июле Иры не стало.
- Опухоль мозга, - сказал я. - Это невозможно было предвидеть. Не было очагов ветвления...
- Теоретик, - прервал он меня, и я не понял, звучало ли в его голосе презрение, или он просто констатировал факт.
- Вот уже год, - сказал я, - я ищу тебя. И, как видишь, нашел.
- Ты помнишь Геннадия Бортмана? - спросил я, и Олег, наконец, обернулся. Я думал, что его взгляд... Нет. Он смотрел спокойно, будто врач на больного, пришедшего с жалобой на легкую простуду.
- Помню, - сказал Олег. - Конечно. Жаль его, да...
- Он так и остался на ветви, что ты ему напророчил. Мог ли он?..
От ответа зависело многое. Я не хотел думать: моя жизнь. Но, может, Ира...
- Дима, - сказал Олег и начал тереть друг о друга пальцы обеих рук - старый жест, так он оттирал следы мела после длинного доклада, когда весь пол под доской был усыпан меловой крошкой. - Дима, он мог выбрать любую ветвь в своих реальностях. За те месяцы, что прошли до... Он сотни раз принимал решения, ты же понимаешь, и сотни раз реальность ветвилась... но в нашей...
- В нашей, - прервал его я, - могло случиться только то, что предсказал ты, потому что твой выбор стоял над его выбором, и созданная тобой ветвь была крепче, прочнее и...
- Да, - кивнул Олег, - моя ветвь имела в миллионы раз большую вероятность, чем...
- Иными словами, - я хотел полной ясности, слишком важно было для меня то, зачем я искал Олега почти год, мучительный год, когда я жил только воспоминаниями, - иными словами, на миллион выбранных тобой вариантов приходится один, выбранный кем-то другим.
- Может, не миллион, - Олег продолжал тереть пальцы, и этот жест почему-то раздражал меня настолько, что хотелось дать ему по рукам. - Может, десять миллионов. Или сто миллиардов. Нет статистики.
- Статистику ты набрал за эти годы, - сказал я уверенно. - Ты ведь в пророки пошел, чтобы набрать статистику, и не говори мне, что это не так! Не говори мне, ради Бога, что вдруг разочаровался в науке и пошел в народ только для того, чтобы помогать людям.
- Я им действительно помогаю...
- Некоторым! Олег, я тут околачиваюсь вторую неделю, слушаю рассказы тех, кто стоит у тебя в очереди... полгода некоторые стоят, между прочим... каждый день приходят, ждут и уходят, и приходят опять, а потом кто-нибудь из твоих секретарей подходит к человеку и говорит: "Он вас не примет, извините", и возражения бесполезны. А некоторых ты принимаешь сразу и помогаешь только им, тобой отобранным, предсказываешь радости в творчестве, успехи в делах, счастье в личной жизни...
- Я хоть раз ошибся? - мягко спросил Олег.
- Нет! У тебя стопроцентная статистика! Это значит, что ты выбираешь нужную тебе ветвь многомирия с надежностью не менее десяти сигма...
- Восьми, - поправил он меня. - Пока статистика накоплена только для восьми сигма, и мне нужно еще года три, чтобы...
- Плевать, - сказал я. - Я искал тебя, чтобы...
- Это невозможно, Дима, - Олег, наконец, перестал стирать с пальцев невидимые следы мела, положил руки на колени и посмотрел мне в глаза. - Это невозможно, и ты это знаешь. Ты сам когда-то доказал теорему, согласно которой...
- Да, - кивнул я. - Доказал. Если в ветви N мультиверса мировая линия объекта А представляет собой отрезок длины L, то с помощью склеек с другими реальностями невозможно увеличить длину этой линии в данной конкретной ветви.
- Ты доказал. Чего же ты хочешь от меня, Дима? Иры нет в этом мире. Ты не удержал ее.
- Я не...
- Ты ее не удержал, - повторил Олег. - И что нам с тобой от того, что наша Ириша...
Он говорил "наша". Он все еще жил с ощущением, что она лишь на время ушла от него к другому.
- ...наша Ириша осталась жива в миллиардах других ветвей этого проклятого многомирия?
- Ты умеешь, - сказал я. - Ты гений склеек. Ты можешь соединять ветви многомирия в нужных точках и прививать их одну к другой, как Мичурин прививал ветку яблони к стволу груши.
- И чем это кончилось? - усмехнулся Олег. - Мичурин, Бербанк, Лысенко...
- Ты не хочешь даже попробовать! - закричал я.
Олег встал и отошел к окну, будто хотел оказаться от меня как можно дальше, будто мое присутствие мешало ему думать, дышать, жить.
- Я все время пробовал, - сказал он, и голос его прозвучал глухо, будто из-под воды.
- Ты... - растерянно произнес я. Он же не знал, что Ира...
- Я ничего не могу сделать для себя, понимаешь? Конечно, понимаешь, Дима, ты классный теоретик. Если я нахожусь на ветви N, то все склейки с другими ветвями, которые я могу произвести для изменения собственной судьбы...
- Находятся в пределах причинно-следственных связей данной ветви, это я доказал еще на третьем курсе, - сказал я. - Но ты говоришь, что пробовал...
- Я не мог не пробовать... Вопреки теории... А вдруг?
Мы помолчали. Каждый из нас осмысливал сказанное.
- Откуда ты знал, что Ира...
Олег обернулся и бросил на меня осуждающий взгляд.
- Ну, Дима... Если ты меня нашел... Мне и искать не нужно было, я каждый день бывал на сайте университета и знал все, что у вас происходило. Я бы не мог без этого.
- Мне в голову не пришло, - пробормотал я, - иначе я бы тебя вычислил гораздо раньше.
- Вряд ли, - отрезал он. - Я принимал меры... Когда Ира умерла, сообщение об этом в сообществе университета появилось в тот же вечер... И я тогда же попытался... Господи, Дима, я прыгал с ветви на ветвь, как сумасшедшая обезьяна, за несколько дней склеил столько реальностей, сколько не позволял себе никогда прежде... и никогда потом.
- Я не...
- Конечно, ты этого не почувствовал!
- Извини, - сказал я, - я действительно сегодня не в себе. Глупости говорю. Я и не мог почувствовать, моя реальность была непрерывна относительно моего прошлого...
- А их у тебя в те дни были сотни, и в каждом Ира умирала, а я опаздывал, и только через неделю, когда ее похоронили... в ста семидесяти шести ветвях...
- Ты был на ста семидесяти шести похоронах? - ужаснулся я.
Олег промолчал, и я понял, почему он показался мне таким постаревшим. Я бы сошел с ума.
- Значит, - сказал я, - ничего не...
- Ты доказал эту теорему, - жестко сказал Олег, - а я не нашел ее практического опровержения.
- Вот как, - пробормотал я. Что-то нашло на меня, может, сказалась накопившаяся за год усталость, а может, я именно сейчас, независимо от своего желания, принимал одно решение за другим, и каждое переводило меня на новую ветвь, начинавшуюся с этих двух слов, и я повторял их, будто попугай: - Вот как, вот как, вот как...
- Ну, все! - резко сказал Олег и протянул ко мне руку, пальцы которой странным образом действительно оказались перепачканы мелом. - Прекрати истерику! Ты год жил надеждой, пока искал меня, а я потерял надежду год назад и успел прийти в себя. Я ничего не могу для тебя сделать, Дима. Ни-че-го.
Я встал.
- Ты уходишь? - равнодушно спросил Олег, не подавая мне руки. - Ты столько времени меня искал. Мы могли бы выпить кофе, пообедать, ты бы рассказал, как сейчас в университете... защитил ли Куликов диссертацию...
- Ты же бываешь на сайте, - пожал я плечами.
- Нет, больше нет. После того...
- Ты... - сказал я, стоя уже у двери. - Ты склеиваешь реальности так, чтобы жизнь твоих... клиентов... стала лучше.
- Конечно, - кивнул он.
- А те, которых ты отказываешься принимать...
- Вот оно что... - Олег подошел и давно знакомым жестом положил обе руки мне на плечи. Тяжесть его ладоней была неприятна, но я только чуть пригнулся, как Атлант, на которого легла небесная твердь.
- Ты решил, что я не принимаю тех, чью судьбу не могу изменить в лучшую сторону, - сказал Олег, глядя теперь безотрывно мне в глаза. Он даже не моргал, и я старался не моргать тоже. - Ты ошибаешься, Дима. Просто и у меня есть свои... ну, если не правила... я не хочу иметь дело с людьми, изначально мне неприятными... или с теми, чье счастье должно быть связано с очевидными неприятностями для других... Я выбираю, да. Ты считаешь, что у меня нет на это права?
- Ну что ты, - пробормотал я. - Просто...
- Ты подумал о том, что я мог бы для тебя...
- Нет, - усмехнулся я, - ты этого, конечно, не сделаешь, а я этого не хочу.
- Хочешь, - жестко сказал он. - Не надо врать, я вижу по твоим глазам. Ты хочешь быть счастливым, этого хотят все. Ты хочешь, чтобы дух Иры больше не мешал тебе жить. Ты хочешь забыть ее...
- Нет!
- Хорошо: помнить, но так, немного, ставить каждый год свечку, и достаточно. И жить своей счастливой жизнью. Ты пришел ко мне, чтобы я склеил твою нынешнюю ветвь с такой, где ты благополучен, счастлив и...
- Нет, - сказал я, но моргнул и опустил взгляд. Я хотел этого. И что? Он мог это сделать, я знал. Но знал, что ради меня он не шевельнет и пальцем.
- Да, - вздохнул он и еще крепче (или мне показалось?) надавил мне на плечи. - Знаешь, Дима... Когда ты вошел, и мы узнали друг друга... Первое, что я сделал - просчитал в уме склейки, которые мог бы... для тебя... Даже если бы ты не попросил меня об этом, я решил, что сделаю... Потому что жить без Иры... Я знаю по себе, но себе я не могу помочь, будь она проклята, эта твоя теорема... А тебе помочь я мог, да, иначе для чего я вообще живу на свете?
Он, наконец, снял руки с моих плеч, и я выпрямился, мне сразу стало легко. Оттого ли, что не было больше тяжести, или оттого, что я на минуту решил: Олег может, Олег сделает...
- Нет ни одной ветви в многомирии, - сказал Олег, опустив руки и взгляд, - где тебе было бы хорошо. Ни одной. Что я могу с этим сделать?
- Чепуха! - воскликнул я и отступил на шаг. - Ты же знаешь, что это чепуха, зачем ты так... Мы обсуждали эту проблему еще...
- Да, - перебил он меня, - мы это обсуждали.
- Многомирие бесконечно! - воскликнул я. - Мироздание - это бесконечное число ветвей реальности, и все без исключения (какие могут быть исключения в бесконечном наборе?) варианты любых событий, явлений, процессов, в том числе и такого, как человеческая жизнь, просто обязаны осуществиться, как одна из бесконечного числа возможностей, и значит...
- Значит, - с сожалением сказал Олег, - прав был ты, а не я. Ведь это ты доказывал, что число ветвей не может быть бесконечно большим, поскольку волновое уравнение для каждого события имеет ограниченное число решений.
- Да, но я с тех пор...
- А я, - Олег повысил голос, - утверждал, что число ветвлений каждого события бесконечно велико, и следовательно, должны существовать в бесконечности многомирия абсолютно все варианты человеческой судьбы - счастливые и несчастные. Я был уверен! А теперь знаю, что ошибался. Число ветвлений каждой судьбы ограничено, Дима. Извини. Я ничем не могу тебе помочь. Я хотел. Очень. Хотя бы в память об Ире... Чтобы тебе было хорошо. Не получается. Среди огромного числа вариантов твоей жизни нет ни одного, в котором ты был бы счастлив.
- Ну вот, - сказал я, ощущая в душе пустоту, которая, как я теперь знал, не заполнится никогда, - мы и разрешили давний научный спор. Ты хотя бы раз признал, что прав был я, а не ты.
- Число ветвлений конечно, - сказал он. - Ты рад, что оказался прав?
Он что, издевался?
- Прощай, - сказал я, вышел и тихо закрыл за собой дверь. Три секретаря пророка, сидевшие за компьютерами, даже взгляда на меня не подняли. "На сегодня прием окончен", - прошелестело из скрытых под потолком динамиков, и десятки людей, ожидавших в приемной, с разочарованием вздохнули.
На улице было ветрено, накрапывал дождь, машина, взятая напрокат, стояла в двух кварталах, ближе не оказалось мест для парковки, и, когда я сел за руль, волосы мои были мокрыми, рубашка прилипала к телу, а мыслей не было вообще. Кроме одной. Зачем мне такая жизнь?
Я медленно ехал по правой полосе и даже не знал, в каком районе города оказался, когда впереди появился указатель: "дальше - тупик". Я свернул к тротуару и заглушил двигатель.
Когда-то мы спорили с Олегом. Не только мы, конечно, это был популярный лет пятнадцать назад спор в теоретической эвереттике: ограничено ли число событий в мире постоянных ветвлений. Я говорил: да, ограничено, и мои аргументы... Господи, я и представить не мог, что, победив в научном споре, проиграю собственную жизнь! Дождь... Теперь всегда будет дождь...
Телефон заиграл мелодию венгерского танца Брамса, я нашарил в сумке аппарат и поднес к уху.
- Дима! - я не сразу узнал голос, это был Михаил Натанович, врач, лечивший Иру и не сумевший спасти. Мы иногда созванивались, точнее, обычно звонил я, когда становилось совсем невмоготу. - Дима, я вам звоню уже десятый раз...
- Я выключал телефон, - сказал я. Вот уж кого мне не хотелось сейчас слышать...
- Неважно! Я хотел сообщить... сегодняшний анализ оказался гораздо лучше, чем прежний. Намного лучше. Это новое лекарство... Оно, знаете, действительно... Дима, я думаю, что теперь все будет хорошо. Вы меня слышите?
Все будет хорошо... Новое лекарство... Ира...
- Как она? - спросил я, сжимая телефон в руке так, будто хотел сломать.
- Ночь спала нормально...
- Ира...
- Ирина Яковлевна сегодня впервые сама позавтракала.
- Да, - сказал я. - Спасибо, что позвонили. Я буду в больнице к девяти вечера, раньше просто не успеваю.
Телефон я бросил рядом с собой на сиденье.
Олег сумел? Как же так? Он сам сказал - и часа не прошло, - что число склеек ограничено, что если Ира умерла, то...
Он ошибся? Или сумел сделать то, что сам для себя полагал невозможным? Или понял все-таки, что многомирие бесконечно в своих ветвлениях, и есть, обязательно есть такая ветвь, в которой все, абсолютно все получается так, как...
Я поднял аппарат и набрал знакомый уже номер. Я должен был хотя бы сказать "спасибо".
- Мне нужно поговорить с Олегом Николаевичем, - сказал я, когда кто-то из секретарей ответил на звонок.
- К сожалению...
- Это говорит Манцев, его старый друг и коллега, я только что у него был и хочу...
- К сожалению, - повторил серый, как дождь за окном, голос, - это невозможно. Олег Николаевич скончался вскоре после вашего ухода.
Как - скончался? Он же был совершенно здоров и прекрасно себя чувствовал, когда...
- Не понимаю, - пробормотал я. - Как это...
- Сейчас у нас полиция, - сообщил секретарь. - Наверно, они захотят поговорить и с вами, вы были последним посетителем. Минут через десять после вашего ухода...
- Ну же!
- Олег Николаевич выбросился из окна. А у нас...
- Шестой этаж, - закончил я.
Вот и все, - думал я. Вот и все. Сдвинул белую штору...
Дождь кончился, и ехал я в аэропорт с предельной разрешенной скоростью. В девять часов мне нужно быть в больнице. У Иры. У моей Иры.
Все-таки я оказался прав: число склеек ограничено. Олег доказал это - теперь уже точно. Он говорил, что ничего не может сделать со своей судьбой. Конечно. Кроме одного: прервать ее. И только в этом случае та ветвь моей судьбы, где Ира умерла, могла склеиться с другой моей ветвью, где Ира осталась жива.
Продолжить чью-то ветвь можно, обрубив другую. Закон сохранения. Олег знал...
Зачем он это сделал? Он же ненавидел меня! Должен был ненавидеть. Я бы на его месте...
Да. Как бы поступил я, зная, что есть лишь один способ?.. Что - я? Я теоретик. Олег занимался практической, экспериментальной эвереттикой, он умел то, о чем я мог только догадываться. Или вычислять.
Я увеличивал скорость и больше не смотрел на спидометр.
Я знал, что все у меня - у нас с Ирой - будет хорошо.