Михаил Ахманов

                     ДИЛОГИЯ "ФЛИБУСТЬЕР" И "ВОРОН"

                             Книга 1

                           ФЛИБУСТЬЕР

                      Часть 1. Исчезнувшие

               Глава 1. Андрей Серов, частный сыщик

       Женщина была красива и выглядела еще молодой. Лицо холеное,
ни морщинки; если бы не покрасневшие глаза и опухшие губы, Серов
посчитал бы ее своей ровестницей. Но ей, конечно, стукнуло больше
тридцати, и оставалось лишь гадать, насколько больше - на пять лет?..
на десять?.. Маленькая загадка, которую он пытался разрешить, так как
при первом визите не спрашивал у клиентов паспорт. Часто не спрашивал
вообще. Паспорт полагалось предъявлять в случае заключения договора,
но таких формальностей Серов не любил. Договор - первое звено налоговой
цепи... Гораздо приятнее действовать в рамках натурального обмена: от
него - услуги, от клиента - деньги. Учитывая специфику его услуг, за
два года занятий частным сыском Серова не обманывали ни разу. Платили
сполна, а иногда и добавляли.
       - Андрей Юрьевич... - начала женщина.
       - Просто Андрей, - сказал Серов, щелчком смахнув с лацкана
невидимую пылинку. В день приема он неизменно надевал строгий темный
костюм с белой рубашкой и галстуком. Клиент должен понимать, что перед
ним не какой-то шаромыжник, а настоящий специалист, причем самой высокой
квалификации - это имеет прямое отношение к размеру гонорара. Не то что
бы Серов был жаден - нет, такого греха за ним не водилось, а время от
времени он вообще работал бесплатно. Однако придерживался заповеди: тот,
кто может платить, должен платить. Эта дама могла. Несомненно.
       - Сергей Егорович советовал обратиться к вам, - произнесла
она, сжимая тонкими пальцами сумочку. Сумочка и платье были не иначе,
как от Коко Шанель. Или от Кардена.
       Серов кивнул. Теперь к нему редко приходили клиенты с улицы;
большей частью его передавали из рук в руки как драгоценный раритет,
и эта известность ему льстила. Тем более, что была заслуженной: из
шестидесяти трех дел он с успехом закончил шестьдесят.
       - Меня зовут Татьяной, - сказала женщина. - Татьяна Олеговна
Добужинская... Одну минуту, я...
       Она полезла в сумочку - видимо, за документами, - но Серов
отрицательно покачал головой.
       - Не нужно, Татьяна Олеговна. Потом, если понадобится. А сейчас
расскажите мне о ваших проблемах.
       - Муж... - выдавила она, достала платочек и приложила к глазам.
- Муж пропал... Исчез!
       Пропал... Исчез... За последние два года Серов слышал эти
слова в шестьдесят четвертый раз. В своей ипостаси частного сыщика
он не расследовал убийства, не занимался поиском машин или похищенных
бриллиантов, не лез в экономические преступления или иные разборки меж
сильными мира сего. Его специальностью являлись пропавшие люди, старые
и молодые, иногда ребятишки и даже младенцы, украденные из колясок у
зазевавшихся мамаш. Удивительно, сколько людей исчезает в Москве, да
и в других российских городах и весях! Еще удивительней, что те, кому
положено, не могут найти и пятой части исчезнувших. С другой стороны,
- размышлял Серов, посматривая на сидевшую перед ним женщину, - если б
находили, не было бы нужды в его услугах.
       - Продолжайте, - сказал он, включая спрятанный в тумбе
стола магнитофон. Маленький кабинет Серова был таким же строгим,
как его костюм; ничего лишнего, никаких диванов, шкафов, картотек и
выставленных напоказ сейфов. Обстановка спартанская: письменный стол
(абсолютно пустой, если не считать телефона), столик с компьютером
и факсом, цветной ксерокс в углу и два удобных стула. На одном сидел
он сам, другой предназначался для посетителей. Если их было двое или
больше, Серов приносил стулья из гостиной.
       Татьяна Олеговна всхлипнула.
       - Понимаете, такая нелепая история... Встали утром, в восемь,
как всегда, и Костя пошел бриться в ванную. Я прибрала постель, затем
отправилась на кухню... У нас большая квартира на Мясницкой, в Чистых
Прудах, но я его слышала... он оставил дверь в ванную открытой и...
       - Слышали что? - спросил Серов. - Пожайлуста, конкретнее.
       - Жужжала электробритва... еще он напевал, шаркал ногами...
ну, конечно, звуки воды из крана... - Она наморщила лоб, вспоминая.
- Стук... да, слабый стук - наверное, Костя отложил бритву, но снова
поднял... Это все.
       Молодец, одобрил про себя Серов; не всякая женщина так
наблюдательна. Пожалуй, ей между тридцатью пятью и сорока... Детей
нет, ибо дети в ритуале утреннего вставания не упоминались - значит,
посвятила жизнь мужу. А муж, если судить по ее наряду и сумочке, весьма
преуспел. Горюет искренне, но старается держать себя в руках... Это
хорошо. С истеричками всегда работать тяжелее.
       - Потом звуки прекратились. То есть не совсем - текла вода, но
больше ничего... Я заглянула в ванную... - Добужинская прижала ладони к
щекам. - Заглянула, а там пусто. Представляете, пусто! Позвала, обошла
квартиру - Кости нет... Жизнью своей клянусь, он не выходмл из ванной!
Он очень пунктуальный человек! Бритье, душ, завтрак, в восемь сорок пять
- свежая сорочка и костюм... это моя забота все во-время приготовить...
Ровно в девять подъезжала его машина, и он спускался вниз...
       - Кроме вас двоих в квартире никого не было? - поинтересовался
Серов.
       Женщина, по-прежнему прижимая ладони к лицу, покачала головой.
       - Нет. Горничная... у нас есть домработница, но она приходит к
десяти. - Добужинская всплеснула руками. - Ужас какой-то! Мистика! Пошел
человек в ванную и исчез! Словно в трубу провалился!
       - Давно?
       Она снова всхлипнула.
       - Двадцатого августа... две недели назад...
       - В милицию заявляли?
       - Конечно! В милицию и в службу безопасности нашей фирмы! В тот
же день!
       - И что?
       - В милиции смеются. Я награду обещала, большую награду, а они
все равно смеются... Слышала, что за спиной говорят: от этой, - она
приложила пальцы к груди, - мужик к другой бабе сбежал, прямо в пижаме...
Говорят, как нагуляется, придет... Такая нелепость! Мы восемнадцать лет
женаты, и Костя никогда не давал повода, никогда... весь в работе, в
делах...
       - Успокойтесь. Дать вам воды? Или немного коньяка?
       - Нет, нет, что вы... Я в порядке. - Она судорожно сжала сумочку.
       Этот красноречивый жест Серову тоже был знаком. Кто к нему только
ни приходил, кто ни являлся! Безутешные родители в поисках исчезнувшего
чада, бизнесмены, желавшие знать, куда подевался их компаньон, сестры,
братья и друзья потерянных, матери пропавших без вести солдат, наследники,
чье право на имущество висело в воздухе без трупа наследодателя...
Молодых, а иногда и пожилых, но легковерных, Серов обычно разыскивал у
сектантов того или иного толка; младенцев и ребятишек помладше - у цыган
или у новых приемных родителей, в Германии, во Франции, а пару раз за
океаном, в Штатах и Аргентине; бизнесменов (если те были еще живы) находил
прикованными к батареям или запертыми в подвалах пригородных дач: красивых
девушек вытаскивал из европейских, иракских или турецких притонов. Нередко
эта работа была опасной, и тогда выручали цирковые навыки и квалификация,
полученная в Чечне. Впрочем, махать кулаками и стрелять Серов не любил. Он
находился в том возрасте, когда человек понимает, что бесшабашная юность
позади, а зрелость требует иных решений, зависящих не от крепости мышц и
точности глаза, а от разума.
       - В милиции, значит, смеются, - медленно произнес Серов и одернул
рукава пиджака. - А что на работе? В службе собственной безопасности?
       - Они растеряны. Ищут, конечно, но... - Пальцы Татьяны Олеговны
снова принялись терзать сумочку. - Понимаете, Андрей, если бы Костя
пропал на улице... из машины, из своего кабинета, из ресторана, наконец...
С дачи, с какого-нибудь приема... Но из ванной! Из ванной, где только
продух в вентилляционную шахту... кошка разве что пролезет... Но Кости
нет, и я сейчас хозяйка! - Ее лицо вдруг приняло суровое выражение. -
Я приказала, и они ищут!
       - Но не очень вам верят, - промолвил Серов. - Так?
       - Так. - Женщина выдавила кривую усмешку.
       Серов побарабанил по крышке стола. Слух у него был отменный,
и он мог выбить бравый походный марш или джазовую мелодию, но сейчас
движения пальцев были медленными и как бы задумчивыми.
       Да, необычная ситуация! Фантастическая, скажем прямо! Правда,
такие уже попадались... Так что либо он этого Костю найдет, либо пополнит
свою коллекцию. Розыскные дела, с точки зрения Серова, делились на две
категории: одни тривиальные, другие странные. Выручить девицу из дома
свиданий в Анталье или найти банкира, сбежавшего в Коста дель Соль с
миллионом зеленых и юной любовницей, было делом тривиальным, ибо имелось
в нем множество зацепок, фактов и свидетельств. Но бывали и таинственные
случаи, когда человек растворялся в воздухе как дым, причем случалось
это на глазах очевидцев. Серов еще не составил мнения о причине таких
поразительных феноменов, но собирал их с энтузиазмом и дотошностью
коллеционера. Он был любознателен от природы и умел отыскивать нечто
такое, что скрашивало серые будни.
       Веки Добужинской нервно дрогнули.
       - Сергей Егорович сказал, что мой случай как раз для вас.
Сказал, что если вы не отыщете, то не найдет никто. Сказал, что ваш
гонорар...
       - Не будем торопиться с гонораром, - произнес Серов. - Мне
нужен день-другой, чтобы поразмышлять об этом деле. Может быть, больше...
Вы будете оплачивать расходы, связанные с поиском, и не задавать вопросов
об их целесообразности. К истине, Татьяна Олеговна, можно пробраться
разными и временами очень странными путями.
       - Я понимаю, Андрей. Я... я на все готова... все, что в моих
силах... любые расходы, любая помощь... Только бы Костю найти!
       На ее глазах выступили слезы. В контактах Серова с клиентами
такой момент рано или поздно наступал, и бороться с изъявлениями чувств
надо было проверенным способом - ближе к делу, господа! Когда заставляешь
потерпевших вспоминать то или это, им не до рыданий.
       - Вот что, Татьяна Олеговна, - деловито молвил он, - сегодня,
часиков в шесть вечера, я загляну к вам на Мясницкую и осмотрю... гмм...
место происшествия. А сейчас прошу сосредоточиться. Сведения о вашем
супруге, пожайлуста. Имя-отчество, когда родился, где учился и работал,
чем занимается сейчас, кто из родственников жив, есть ли друзья и враги,
ну, и все такое... Не волнуйтесь и начинайте по порядку.

                            * * *

       К себе на Новослободскую Серов вернулся в десятом часу. Жил
он в доме не так чтобы новом, но и не очень старом, воздвигнутом еще
до войны и предназначенном для артистов. Когда-то здесь обитали гении
комедии и драмы, великие режиссеры и кинозвезды, а несколько квартир
были отданы мастерам других искусств, циркачам и актерам кукольных
театров. Серов происходил из циркачей и обитал в квартире, полученной
еще его прадедом, Виктором Серра, заслуженным вольтижером и великим
знатоком скакунов. Для одинокого молодого мужчины места тут было с
избытком: широкий, сталинских габаритов, коридор, кабинет, он же офис,
и три просторные комнаты. В одной Серов спал, другая служила гостиной и
складом всяческих реликвий, а третья считалась как бы запасной, на тот
случай, если он когда-нибудь женится и обзаведется потомством. Но среди
его подруг, случайных и временных, пока что не просматривалось нужной
кандилатуры.
       Он отключил охранную сигнализацию, тщательно запер дверь, потом
снял куртку и наплечную кобуру. Привычка обращаться с дверьми аккуратно
и закладывать их на кованый засов появилась у него лет семь назад,
когда он учился в Высшей школе милиции. Полезный рефлекс! Тем более для
частного сыщика. Были люди, которым Серов весьма досадил, и люди эти не
дремали. Самыми настырными он считал сектантов, всяких братьев во Христе,
сатанистов, поклонников Черного Кришны или святой девы Софьи-Магдалены -
эти чуть не ежедневно слали письма с угрозой действием. Иногда угрозами
не ограничивались, и Серову доводилось поколачивать энтузиастов-фанатиков.
Делал он это с удовольствием и считал, что выполняет долг перед родной
православной церковью.
       Переодевшись в прихожей, Серов отворил дверь в гостиную,
постоял, любуясь, на пороге и шагнул внутрь. Тут находились старинный
прадедушкин буфет из мореного дуба со всякими резными финтифлюшками,
большой, обитый плюшем диван, шкаф с зеркалом и стулья у круглого стола,
тоже из дуба - все основательное, массивное, прочности неимоверной.
Кроме того, был сейф, а на стенах - десятки фотографий, картин и афиш,
имевших отношение к семейной истории. Семья их, согласно легенде,
происходила от Пьера Серра, внебрачного сына маркиза из Нормандии,
бретера и забияки, который, влюбившись в мадемуазель Мари, цирковую
плясунью, перебрался с нею в Париж, а затем в Петербург где-то после
наполеоновской эпохи. По настоянию возлюбленной (а вскоре - законной
супруги) Пьер овладел полезными профессиями жонглера и метателя ножей
и выступал с успехом во многих российских губерниях. От них, от Мари и
Пьера, и пошла цирковая династия Серра, пока в двадцатые годы прадедушка
Виктор не переменил фамилию на Серова, оставив память о прекрасной
Франции как псевдоним. Мудрым человеком был прадедушка! Во-время понял,
что подозрительный космополитизм и странные фамилии не в моде, ну а
псевдоним он и есть псевдоним. Необходимая вещь для артиста, против
которой Чека не возражало.
       Серов раскрыл сейф, сунул туда кобуру с пистолетом и пухлый
конверт с деньгами, врученный ему Добужинской, потом, насупив брови,
уставился в окно. Начало сентября выдалось в Москве солнечным, вечерний
свет еще не угас, и афишки, висевшие по обе стороны оконной рамы, так
и сияли яркими красками. На одной, послевоенных времен, бабушка Катя
порхала над крупом гнедого жеребца, на другой, более свежей, папа Юра
шел по канату, а третья, блестящая, глянцевитая, была самой дорогой:
тут собралось все их семейство. Папа Юра, мама Даша, сестренка Леночка
и сам Андрей, десятилетний, в сверкающем блестками трико гимнаста...
Как давно это было! Вроде бы молод еще, а двадцать лет долой...
       Он вздохнул, задумавшись о промелькнувшей жизни. Она была
пестрой, как конфетти, как коврик, сшитый из цветных обрезков ткани.
Вроде бы никто не сомневался, что Андрюша станет циркачом и семейной
традиции не посрамит - все при нем было, и сила, и ловкость, и кураж...
А получилось иначе. Совсем иначе! Закончил цирковое училище, срочную
отслужил, вернулся в Москву - и понеслось... Все в начале девяностых
вдруг переменилось: рубль не рубль, страна не страна, артист не артист!
Рубль упал ниже прежней копейки, страна рассыпалась, а что до артистов,
особенно цирковых, так у тех животы прилипли к позвоночнику. Почетная
профессия, но есть да пить тоже надо, тем более гимнасту-акробату. У
Леночки и Володи-канатоходца, супруга ее, уже намечалось прибавление
семейства, и Серовы, стесненные нуждой, замотанные грошовыми халтурками
на всяких утренниках, уже помышляли о том, чтобы продать прадедову
квартиру и перебраться куда-нибудь на московскую окраину. Удерживало
одно: понимали, что деньги проживут и останутся ни с чем в хрущобах.
Подвернулся, однако, ловкий импресарио, сколотил труппу, вывез в Германию
на гастроли, а затем в Италию и Францию. Два года Серовы с ним таскались
- из Гамбурга в Мюнхен, из Мюнхена в Милан, из Милана в Бордо... Жили,
как цыгане, то в вагончиках, то в отелях пятого разряда, с клопами под
подушкой. Андрей был занят в пяти или шести аттракционах - стрелял, метал
ножи, жонглировал, работал с першем, изображал то клоуна, то униформиста
в чужих номерах. Потом вроде удача блестнула - контракт в Нью-Йорке
предложили, выгодный, трехлетний, с возможностью продления. Но тут уж
Андрей взбунтовался, почувствовал, что жизнь проходит зря, и что метать
ножи ему поднадоело. Мама с Леночкой плакали, Володя окрысился - номер,
мол, разрушаешь, но отец, тяжело вздохнув, сказал: на родине и вороний
грай кажется пением канарейки. Поезжай, сынок! С тем и расстались; Андрей
отправился в Москву, а семья - за океан. Со временем устроились неплохо.
Богатая страна - Америка!
       Что до Серова-младшего, то он решил разбогатеть - то есть, не
отставая от веяний времени, податься в бизнес. Имелись у него хорошая
квартира и кое-какие сбережения; закончил он курсы бухгалтеров, открыл
фирмешку по торговле импортом, арендовал киоски на трех московских рынках,
завез из Польши джинсы и куртки из Турции, но вдруг оказалось, что есть
статья, не предусмотренная бюджетом: оплата покровительства. Платить за
"крышу" Серов не захотел, рассчитывая, что физическая подготовка у него
на высоте; купил, на всякий случай, пистолет и стал таскать за поясом
обрезок водопроводной трубы. Но на него никто не покусился, просто в
один прекрасный киоски спалили со всем товаром.
       Очень это его обидело. Думалось по молодости лет, что хуже
беспредела не бывает, но власти он в потворстве не винил. Дело завели как
положено, виновных не сыскали, однако объяснили, что время нынче лихое,
стреляют то журналиста, то депутата, и на этом фоне три киоска с куртками
и джинсами - мелочь, даже совсем ерунда. Ну, а коли есть желание установить
порядок, так приходи и устанавливай! В рамках закона, разумеется, зато
своими собственными руками.
       Серов это выслушал, принял за чистую монету и пошел служить.
Ноги у него были быстрые, руки ловкие и голова не пустая - как-никак,
в торговле повертелся, плюс три европейских языка, владение оружием
и общая интеллигентность. К тому же еще московская прописка и никаких
посягательств на казенную жилплощадь. С такими данными направили его на
курсы, потом в Высшую школу милиции, и не прошло трех лет, как получил
Серов лейтенанта и был зачислен в уголовный розыск. Там, однако, не
прижился, перешел в ОМОН, попал в Чечню, воевал отважно, но неудачно - в
машине горел, едва не расшибся в подбитом вертолете, а под конец и пуля
его нашла. Боевые и положенное за ранение не заплатили ввиду недавнего
дефолта. Судиться и качать права не стал, ушел. Поработал в ЧОПе, частном
охранном предприятии, потом, через прежних знакомцев в УГРО, выправил
лицензию детектива.
       Пестрая жизнь... Но, скорее, не яркий тряпичный коврик и не
конфетти, а зебра: полоска черная, полоска белая. А что в конце?.. -
думал Серов, разглядывая семейную афишу. Смотря по тому, откуда полоски
считать: если от хвоста, до гривы доберешься, а если от шеи - до задницы.
       Он ухмыльнулся, вытащил из сейфа десяток картонных папок
и проследовал к магнитофону и компьютеру, в кабинет. Включил то и
другое, прослушал запись беседы с Татьяной Олеговной, пустил ее снова,
помедленней, и застучал по клавишам, загружая информацию в компьютер.
Закончив, отпечатал лист, выбрал пустую папку, надписал ее красным
фломастером: "Добужинский Константин Николаевич, Москва. Исчез 20
августа 2002 года". Сунул лист в досье, а остальные разложил перед
собой.
       Кроме дела Добужинского еще три папки были надписаны красным,
а пять - синим. Красная пометка - три его неудачи, люди, которых он
искал и не нашел, синяя - другие личности, не попадавшие ему в розыск,
но тоже словно канувшие в пустоту. Те и другие исчезли необъяснимо, при
загадочных обстоятельствах, не связанных с внезапным побегом, похищением
или, положим, со сменой личности с целью защиты важного свидетеля. Все
подобные резоны исключались; ни один из девятерых не имел отношения к
криминалу, не пытался скрыться от врагов, которых, в сущности, не было,
и не знал чего-то такого, за что бандиты или секретные службы могли бы
содрать скальп и открутить голову. Обычные люди... может быть, кроме
одного...
       Раскрыв досье, Серов пробежал глазами текст.
       Владимир Понедельник из Москвы, красная пометка. Программист,
одинокий, замкнутый, 36 лет; работал в компьютерной фирме "Параграф".
Исчез в ночь на 1 января 2001-го, когда встречал в компании друзей
первый год миллениума. Вышел покурить к раскрытой форточке на кухню,
и больше его не видели. Пропал из квартиры в высотном доме, с
семнадцатого этажа...
       Наталья Ртищева, город Чехов, Подмосковье. Красная пометка.
Врач-терапевт из районной больницы, доброжелательная, общительная.
Замужем, мать двоих детей, 42 года. Исчезла в марте 2000-го из
ординаторской на глазах пяти коллег. Подошла к двери, но не открыла
ее, а словно растаяла в воздухе, как сообщили свидетели. Две врачихи
лишились чувств, трое, мужчина и еще две женщины, пришли в состояние
шока. Серов расследовал этот случай по горячим следам и снял, как
говорится, самые свежие показания. Потом свидетели их изменили (видимо,
договорившись меж собой): в новом варианте утверждалось, что Ртищева
все-таки открыла дверь и вышла в коридор. Но это никак не объясняло
ее пропажи.
       Игорь Елисеев, Петербург. Красная пометка. Сотрудник Библиотеки
Академии Наук, историк и филолог, по отзывам - большой эрудит. Не женатый,
проживал с отцом и матерью, 24 года. Исчез в ноябре 2000-го из лифта: сел
на втором этаже, поехал на пятый и не доехал. Хватились его не сразу, но
обстоятельства исчезновения восстановили полностью. Этим случаем Серов
занимался по просьбе родителей Елисеева, с выездом в Питер. Потратил три
недели, не нашел, от гонорара отказался.
       В папках с синей пометкой хранились сведения о более ранннх
исчезновениях, случившихся с девяносто пятого по девяносто девятый год.
Серов подозревал, что такое происходило и прежде, в середине и начале
двадцатого века и, вероятно, в других столетиях, но получить информацию
и разобраться, где правда, где ложь, было тяжело. Письменным источникам,
особенно газетным статьям, он не доверял, а опросить очевидцев давних
событий как правило не представлялось возможным. Сомнительные данные,
граничащие с вымыслом, его не интересовали; достоверность служила
главным критерием отбора в его коллекцию необъяснимого.
       Максим Кадинов из Челябинска, синяя пометка. Журналист, 45
лет, женат. Исчез в 1995-ом, на лыжной прогулке, на глазах супруги и
сына-студента... Евгений Штильмарк, Тверь, синяя пометка. Врач, как и
Ртищева. Женат, детей не имел, 27 лет. Исчез в 1997-ом при выходе из
трамвая; свидетелей - около двадцати... Линда Ковальская, Москва, синяя
пометка. Экономист, сотрудник налоговой инспекции, не замужем, 29 лет.
Исчезла в 1998-ом из своего кабинета. Губерт Фрик, Германия, Мюнхен,
тоже синяя пометка. Единственный иностранец, и потому - жемчужина
коллекции. Не женат, 32 года, литератор и переводчик с русского и
польского. Исчез во время Франкфуртской книжной ярмарки в 1996-ом, в
момент деловых переговоров. Еще одна жемчужина и синяя пометка - Игорь
Таншара, Петербург, человек редкой профессии, экстрасенс. Холостяк,
большой любитель женщин, 44 года, без определенного места работы. Исчез
в 1999-ом из шашлычной "Арагви", где выпивал и закусывал в компании
друзей. Держал в руке рюмку с водкой; рюмка упала и разбилась.
       Этот Таншара казался прагматику Серову весьма подозрительной
личностью - как по причине его занятий, так и разгульного образа жизни.
Но при детальном изучении он выяснил, что Таншара, имевший трех любовниц
и потреблявший спиртное по-черному, не баловался магией и кабинета по
штопанью чакр не держал; жил за счет лекций и статеек, печатавшихся в
"Аномальной газете" и "Чудесах веры". Собственно, содержали его женщины,
но тут не было даже намеков на какие-то претензии, чреватые ревностью,
убийством и расчленением трупа. Тем более, что исчез он на публике, и
три собутыльника клялись, что Игореха распался на атомы по собственной
воле или перешел в некую высшую сферу существования.
       С Максимом Кадиновым Серов тоже повозился изрядно. Все-таки
журналист, щелкопер; мог разнюхать секреты челябинских градоначальников,
военного микробиологического центра или, предположим, местных мафиози.
Но выяснилось, что Кадинов не занимался ни политикой, ни экономикой,
ни военными тайнами, а состоял в штате журнала "Всемирный следопыт",
писал очерки о путешествиях на Огненную Землю и Таймыр да рецензировал
научно-фантастические книжки. Эти занятия, а также любовь к туризму и
лыжным походам, были настолько невинными и бездоходными, что оставалось
лишь удивляться, чем и как кормилась журналистская семья. Правда, жена
Максима работала бухгалтером в частной торговой фирме.
       Обозрев свою коллекцию досье, Серов задумчиво прищурился и
перевел взгляд на компьютерный экран. Там значилось:

       "Добужинский Константин Николаевич, Москва, Мясницкая,
       43-15, квартира на третьем этаже. Возраст 41 год, женат,
       детей не имеет. Образование: матмех МГУ (1983), специальность
       - геометрия и топология. Кандидат физико-математических наук
       (1987), сотрудник Математического ин-та им. Стеклова (до 1993).
       В 1993 г. организовал издательство "Горизонты науки" - научная,
       научно-популярная, компьютерная, юридическая литература и
       учебники. Преуспевающий бизнесмен. Шесть дочерних фирм, магазин
       научной книги, типография. Зарубежные поездки, связи с Германией,
       Голландией, Швецией, Австрией. "Крыша" - вероятно, люди из МВД
       (работают в службе безопасности его предприятий). Порочащих
       сведений нет, финансовых либо иных затруднений не испытывал.
       Примерный семьянин. Исчез 20 августа 2002 года, в 8.10-8.20
       утра из ванной собственной квартиры".

       Закончив чтение, Серов хмыкнул и почесал в затылке. Что общего
у программиста, врача, библиотекаря и издателя? В общем-то ничего, и
ситуация не проясняется, если добавить к ним еще одного врача, журналиста,
экономиста, немца-литератора и экстрасенса. Можно, разумеется, отметить,
что все они люди интеллигентных профессий и находятся в поре расцвета,
в возрасте от двадцати четырех до сорока пяти. Но, с другой стороны,
разница в поколение и разные семейные обстоятельства, кто холост, кто
женат, с детьми или без оных... В профессиональном плане издатель,
писатель, журналист и, быть может, экстрасенс Таншара как-то связаны, но
у врачей, программиста и двух остальных литературных потуг не замечалось.
Если взять, к примеру, медиков, то и тут контакты маловероятны: Ртищевой
сорок пять, опытный терапевт из Подмосковья, а Штильмарк недавний студент
Тверского медицинского, ординатор и дерматолог по специальности. Общего
столько же, сколько между курицей и куликом, хотя обе - птицы, и обе на
"ку"... Издатель - бывший математик и мог быть знаком с программистом,
однако ВУЗы кончали разные и по работе вроде бы не пересекались... У
программиста фамилия редкая, Понедельник, но супруге Добужинского она
ничего не говорит...
       Не там ищу, не в той земле копаю, мелькнуло у Серова в голове.
Профессии их, видно, ни при чем, как и семейное положение, возраст и
место жительства. Другая между ними связь. Что-то они сотворили такое...
такое особенное, странное... Может, обидели кого? Организацию "Спектр"
из фильмов про Джеймса Бонда? У "Спектра" всякие штучки, конечно, есть...
Им распылить на атомы - что плюнуть! Хоть в ванной, хоть в шашлычной,
хоть на Франкфуртской ярмарке...
       Он усмехнулся, встал и начал кружить по комнате, посматривая
на разложенные папки. Четыре с красной надписью, пять - с синей...
Вызов его сообразительности... Его хитроумию, самоуважению, искусству,
наконец! Он чувствовал, что должен - просто обязан! - преодолеть некий
рубеж, пробить стену, мешавшую ему сделаться настоящим мастером. То, что
не получилось в цирке, не вышло в торговом бизнесе, накрылось и вытекло
кровью в Чечне... Многое было начато и кончилось ничем, скитаниями на
чужбине, сгоревшими палатками, нелепой войной, пулей и раной...
       "Может, я неудачник? - подумал Серов и стиснул челюсти. -
Дитя украденное найти или там парня из секты выручить - это пожайлуста!
Тут Фортуна ни к чему, тут бегать надо, трудиться, расспрашивать да
разнюхивать, а в нужный миг - в челюсть кулаком и ствол под ребра! Ну,
а после хватать и тащить... Понятное дело, простое! А для того, что
посложнее, удача нужна. Либо фарт, либо разум, какого Бог не дал..."
       Не переставая кружить, он сбросил рубаху и, коснувшись спинки
стула, сделал кувырок в воздухе. Приземлился на кисти и трижды обошел на
руках вокруг стола, приговаривая сквозь сжатые зубы: "Вот это мы умеем...
это можем... еще вот ножики метать... и по канату... Запросто!"
       Прогнулся, встал на ноги, помассировал шрам на правом боку,
подошел к окошку, всмотрелся в синие московские сумерки. Настроение
повысилось, как бывало всегда после привычных физических усилий. Почти
бессознательно он замурлыкал песенку, одну из тех, что пели в цирковом
училище и на срочной службе. Голос у Серова был приятный, и песен этих
он знал, наверное, сотни три или четыре.

       Мокрый клен за окном,
       Дробь дождя на стекле,
       Вы зачем о былом
       Песню дарите мне?
       Кто сказал, что я сдал.
       Что мне рук не поднять,
       Что я с песней порвал,
       Что рюкзак не собрать? *)

       Допел до конца, сложил папки, сунул их в сейф в гостиной и
решил, что завтра снова наведается в квартиру Добужинских. Что-то было
пропущено, не замечено, оставлено без внимания... Бритва, лежавшая на
полочке в ванной? Костюм, который Добужинский собирался надеть в то
роковое утро? Портфель с его бумагами? Чашка тонкого китайского фарфора,
из которой он пил кофе? Нет, пожалуй, нет... Что-то другое, более
важное и значительное...
       Может быть, книги в его кабинете?
       Словно избавляясь от наваждения, Серов помотал головой и
отправился на кухню, ужинать.

----------------------------------------------------------------------

       *) В романе приводятся строфы из песен Городницкого, Кима,
Вихорева и других авторов.



                        Глава 2. Рукопись

       Кабинет у Добужинского был просторный, раза в три побольше, чем
у Серова. Собственно, не кабинет, а библиотека: вдоль трех стен тянулись
застекленные полки с книгами, а у четвертой, в простенке меж двух окон,
находился письменный стол из палисандра, с резными ножками и бронзовыми 
украшениями по углам. На столе рукописи, бумаги, пепельница, компьютер, 
коробки с дискетами - в общем, тот рабочий беспорядок, в котором только 
хозяину разобраться. Повыше компьютера висит большая фотография в рамке: 
гора, похожая на конус, голубое небо, белые облака.
       - Он часто работал дома? - спросил, озираясь, Серов.
       - Работал... - протянула Татьяна Олеговна. Она застыла у
дверей, сложив на груди руки и тоскливо глядя на стол, кресло перед ним
и полки, забитые книгами. - Уезжал в девять, приезжал в четыре, если не
было чего-то срочного, обедал и сидел тут до вечера. Рукописи читал. Все,
что выпускалось издательством, читал сам. Иногда, - она поднесла ладошку
к глазам, - просил меня прочитать, интересовался, понятно ли написано.
Говорил, что главные у нас читатели - женщины и студенты. Смеялся...
Говорил, взрослым, мол, мужикам, пива и водки хватает.
       - Это он зря, - произнес Серов. - Я вот ни пива, ни водки не
пью, а книги иногда читаю. Хотя давно уж не студент.
       Он вздохнул, то ли сожалея о прошедшей юности, то ли поражаясь
собранным тут книжным богатствам. Полки - сто девяносто погонных метров,
библиотека в шесть или семь тысяч томов... Любую школу можно осчастливить.
       Не в книгах ли разгадка? В них самих или в любви к ним?
       Серов медленно двинулся вдоль стен, разглядывая цветные корешки.
Книги стояли в определенном порядке: крайняя секция - труды и учебники
по математике, научные журналы и сборники конференций, судя по годам -
незабвенных советских времен. Рядом - русская классика, Пушкин, Тургенев,
Гоголь, оба Толстых, потом - зарубежная: Диккенс, Мопассан, Гюго, Марк
Твен, Шекспир, Фейхтвангер, Сервантес; добротные книги, тоже советского
времени, занимавшие всю стену слева от стола. Напротив окон, у той стены,
где дверь, располагалась историческая и приключенческая литература, и
тут было на что посмотреть: Вальтер Скотт. Джек Лондон, Купер, Майн Рид,
Хаггард, Эберс, Сабатини, Конан Дойль и добрая сотня других авторов. Эта
часть библиотеки плавно переползала на правую стену, примыкая к секциям
с фантастикой. Этим жанром Серов отнюдь не брезговал, однако представить
не мог подобного богатства: тут было все, от Ефремова и Стругацких до
Хайнлайна, Саймака и Ле Гуин. Дальше - научно-популярные книги по
медицине, биологии, астрономии, психологии, менеджменту; в основном,
переводы, но есть и отечественные. Кажется, все жанры здесь, никто и
ничто не забыто, в растерянности думал Серов. Все, кроме дамских романов!
Но и они имеются, стоят на полках в коридоре... Поди угадай, что же более
всего любил Константин Добужинский! И связано ли это с его исчезновением?
       Он оглянулся на Добужинскую, ощущая ее как помеху. Стоит,
смотрит, трет глаза, смущает скорбным своим видом... Клиент в процессе
расследования лишняя фигура - особенно такой клиент, который уже дал
показания и задаток. Тем самым функции его исчерпаны, решил Серов и
многозначительно кашлянул.
       - Вы, Татьяна Олеговна, идите отдохните. Отвлекитесь чем-нибудь.
Телевизор там, книжка...
       Руки женщины опустились.
       - Я не устала, Андрей. Мне ведь больше не за кем ухаживать.
       Тоска в ее голосе кольнула Серова.
       - Не отчаивайтесь раньше времени, - сказал он. - И простите
меня. Мне нужно остаться одному, посмотреть, подумать. Что-то вертится
такое... будто подсказка здесь есть, которую я обязан найти.
       Добужинская кивнула.
       - Я понимаю. Костя тоже думать не любил, когда за спиной стоят.
Пойду кофе сварю. Кофе вы пьете? С коньяком?
       - Ведрами, - признался Серов. - Коньяк добавить, размешать, 
но не взбалтывать.
       Женщина слабо улыбнулась и исчезла. Оставшись один, он закрыл
глаза, прислушался к гулу машин, что доносился с улицы, и сделал шаг.
Пальцы скользнули по стеклу книжной полки. Шаг, еще шаг, еще шажок...
Тепло, тепло, еще теплее... Еще не разгадка тайны, но будто преддверие
к ней... От стены - той, что с дверью - тянутся секции фантастики, потом
научпоп, а тут... что у нас тут, в самом углу?
       Серов приподнял веки. Секция, перед которой он очутился, была
самой крайней, украшенной небольшой, с ладонь, карточкой. На карточке
змеилась витиеватая надпись: "Книги издательства "Горизонты науки",
1993-2002 гг". Прямо перед ним - цветные корешки: "Энциклопедия НЛО" в
пяти томах, "История цивилизаций Солнечной системы", "Ангар 18", "Проект
"Синяя книга" *) и прочее в том же роде.
       Вот и ответ, с разочарованием подумал Серов. Наиздавал 
книжек о пришельцах, они его и сцапали! Похитили прямо из ванной, в 
ответственный момент бритья... Нацелились какой-нибудь хреновиной с 
икс-лучами, нажали кнопочку - и трах-бабах! Был Добужинский, и нет 
Добужинского... Извлекли сквозь пару кирпичных стен прямо на свою 
тарелку... Отличная гипотеза! Только на кой черт он им сдался? Своих 
издателей, что ли, не хватает? Или математиков?
       Он принялся рассматривать продукцию "Горизонтов науки". Труды
уфологов, большей частью переводные с английского и французского, стояли
на пятой полке, а четыре нижних были забиты учебниками, справочниками,
юридической и компьютерной литературой. Выше располагались книги по
менеджменту и издания на популярные околомедицинские темы: как сбросить
лишний вес, как излечиться от рака с помощью морковки, и как осчастливить
себя и всех окружающих, улавливая космическую прану. Таких писаний Серов
не читал - у него своей праны было хоть отбавляй.
       - Пустой номер! Чушь, ерунда! - пробормотал он раздраженно 
и подступил к столу.
       Фотография, висевшая над компьютером, привлекла его внимание.
Сняв ее со стены, Серов убедился, что надписей на обороте нет, и стал
разглядывать коническую гору на фоне неба и облаков, пытаясь угадать,
где и когда был сделан снимок. Памир? Кавказ? Пожалуй, нет; слишком
правильная форма у этой горушки, похожей на вулкан. Япония? Тоже
вряд ли; пейзаж пустынный, никакого намека на дороги или что-нибудь
индустриальное. Скорее напоминает дальневосточную сопку...
       Вернув фотографию на место, он осмотрел стол. Кроме компьютера,
дискет и пепельницы, тут находилось несколько стопок бумаги - видимо,
рукопись, разложенная по главам. Шесть стопок - на дальнем конце стола,
а седьмая, самая толстая и еще не прочитанная - поближе, перед креслом.
Текст, к удивлению Серова, не отпечатан, а написан от руки, почерк
крупный, скачущий и на редкость неразборчивый. Похоже, Добужинский был
человеком преданным издательскому делу, если решился прочитать сотни
страниц, покрытых корявыми буквами... Или испытывал к автору и книге
особый интерес?
       Что-то прозвенело в голове у Серова, и он застыл над столом
в позе борзого пса, унюхавшего дичь. Руки его потянулись к бумажным
листам, он вытянул один наугад, пробежал по диагонали, выхватывая слово
там, два слова тут, взял другой, третий, четвертый... "Понедельник"
бросилось в глаза. Не просто "понедельник", а с заглавной буквы...
       Устроившись в кресле, Серов принялся разбирать непонятный
почерк. Брови его сошлись у переносицы, взгляд стал напряженным, лоб
прорезала морщинка. "Понедельник" - говорилось в рукописи, а вслед за
этим шли другие, уже знакомые имена - "Линда" и "Максим Кадинов". Он
прочитал абзац вверху страницы:
       "Понедельник предложил сразу отправиться к Воротам, до которых
было километров пять или шесть. Но Линда запротестовала, и ее поддержал
Максим Кадинов. Мы были уже практически на месте, и торопиться не стоило.
Алексей Петрович, шофер и наш проводник, тоже не советовал идти к сопке
в седьмом часу вечера, утверждая, что расстояние обманчиво, и тут не пять
и не шесть километров, а все десять. Местность была пересеченной, повсюду
камни, пни и овраги, и вездеход не мог подвести нас ближе. Ночевать в
его кузове нам не хотелось; решили разбить лагерь до темноты, поставить
палатки, сварить еду и чай и посидеть у костра. Мы с Женей, как самые
молодые, принялись разгружать вездеход - Алексей Петрович торопился,
говорил, что место плохое и ночевать он здесь не желает. Работали мы
быстро и с удовольствием. Вообще Женя мне нравился - ему двадцать пять,
он старше меня на шесть лет и недавно закончил медицинский институт в
Твери. Он..."
       Серов прервал чтение, вытер испарину со лба и поднял глаза 
к потолку. Женя, медик из Твери... Дьявол! Евгений Штильмарк, исчез 
в 1997-ом, и было ему двадцать семь... Значит, тут описаны события 
девяносто пятого года, когда Игорю Елисееву, самому молодому, было 
девятнадцать...
       Потянувшись к стопке с первой главой, Серов перевернул ее и
уставился на титул. Название: "Шестеро в аномальной зоне", автор некий
И.Е.Кантаров... Что за Кантаров, черт побери? И почему шестеро, если
пропавших девять? Ну, восемь, не считая немца Губерта Фрика...
       Он сидел, уставившись в исписанные листы и чувствуя, что
вот-вот ухватится за хвост загадки. За путеводную нить, которая позволит
размотать клубок... Удача! Удача, которой он так жаждал, была готова
слететь к нему подобно сказочной птице Феникс, мудрой и знающей ответы
на любой вопрос. Все ответы, какими бы невероятными они не показались!
       Сердце Серова гулко бухнуло, взгляд обратился к фотографии.
       - Алексей Петрович, проводник, не советовал идти к сопке... -
медленно произнес он. - А вот и сопка! Осталось лишь узнать, откуда у
Добужинского этот снимок, и почему он тут его повесил. Для вдохновения,
пока читает рукопись Кантарова?
       За его спиной раздался шорох, а затем голос Добужинской:
       - Кофе готов, Андрей. Принести вам сюда?
       - Отставить кофе, - сказал Серов. - Вот что, Татьяна Олеговна...
- Он развернулся вместе с креслом и пачкой бумаги на коленях. - Что
вам известно об этой рукописи? И о Кантарове И.Е., который значится в
ее авторах?
       - С этим сочинением у Кости были неприятности, - промолвила
Добужинская после секундного раздумья. - Ну, не неприятности, скорее
трудности... Текст поступил давно, два года назад, и Костя все колебался,
печатать или не печатать, хотя материал был, по его мнению, интересным.
Оставалось неясным...
       - Стоп! - Серов поднял руку. - В чем причина колебаний?
       - Так я об этом и хочу сказать! Если это, - женщина бросила
взгляд на стол, - художественное произведение, выдумка, то к тематике
издательства оно не подходит. Понимаете, романов, ни детективных, 
ни фантастических, Костя не печатал, этим другие занимаются. Если 
же написанное правда, то могла получиться сенсационная книга. Но как 
проверить, истина в ней или фантазия? Костя решил разобраться на месте 
событий и полетел на Камчатку. Полетел в июне и был там недели две. Вот, 
снимок привез... - Ее глаза обратились к фотографии.
       - Был в июне на Камчатке и снимок привез... - Лоб Серова пошел
морщинами. - Об этом вы мне не говорили!
       - А разве это его путешествие важно? За десять последних лет мы
весь мир объездили... - Добужинская вздохнула. - Канары, курорты Франции
и Испании, Рим, Лондон, Таиланд, Бразилия... Отдыхали вместе два раза в
год, не считая случаев, когда Костя ездил по делам. У нас шесть дочерних
издательств... Одно в Красноярске, другое в Киеве, третье в Прибалтике...
за всем хозяйский глаз нужен...
       Рукопись и визит на Камчатку, отметил Серов. Это, похоже, не
один, а целых два хвоста загадки! Потом сказал:
       - Вы упомянули о трудностях...
       - Да, да. Вернувшись, Костя решил печатать книгу, но автор
пропал, этот Кантаров из Петербурга. Отправили договор с письмом по его
адресу, и ни ответа, ни привета. Костя собирался его разыскать, но тут...
- Татьяна Олеговна приложила к глазам платочек.
       - Какой у него адрес? - спросил Серов. - Могу я на него взглянуть?
       - Конечно. Я позвоню в издательство Пал Палычу... это костин
заместитель... Адрес у него ли у Маши Гуровой. Она - главный редактор.
       Хозяйка вышла, а Серов принялся складывать листы рукописи по
порядку, мурлыкая под нос: "Сияли звезды голубые, и небо было голубым,
и ночи голубыми были, прозрачными, как легкий дым...". Настроение у него
тоже было голубым - иными словами, отличным. Он уже представлял, как,
ознакомившись с творением Кантарова, раскроет тайну десятка исчезнувших
и найдет их, найдет непременно, живыми или мертвыми. Лучше бы, конечно,
живыми... Трупов Серов повидал немало, и когда его розыск заканчивался
мертвым телом, прикованным к батарее, испытывал чувство вины. Оно являлось
совершенно иррациональным, однако мучило его - не успел, не смог отыскать
во-время... И в данном случае такой исход не исключался - ведь все его
реальные и виртуальные клиенты, за исключением Добужинского, пропали
давно, кто год, а кто и семь лет назад.
       Вернулась Татьяна Олеговна, с клочком бумаги в тонких пальцах.
Серов уже догадывался, что предстоит ему услышать.
       - Пал Палыч поднял переписку... И знаете что, Андрей? Автор
рукописи вовсе не Кантаров, а Игорь Елисеев. Юноша, совсем еще молодой...
Кантаров - его псевдоним, а адрес...
       - Адрес мне уже не нужен, - сказал Серов. - Если позволите,
Татьяна Олеговна, я его труд заберу с собой. Он связан с исчезновением
вашего мужа.
       Глаза женщины расширились, губы задрожали.
       - Правда? И вы... может быть, вы найдете Костю?
       - Может быть, - буркнул Серов. - Важно, что я найду - Константина
Николаевича или... Ну, не будем думать о плохом.
       Он сунул рукопись под мышку и направился к двери.

                            * * *

       Детальное знакомство с сочинением Игоря Елисеева заняло весь
оставшийся день, всю ночь и утро. Теперь Серов понимал, что объединяет
исчезнувших странников по аномальным зонам: все они, даже Линда
Ковальская, прозаический налоговый инспектор, являлись страстными
поклонниками идеи о том, что Земля посещается пришельцами из космоса.
Веривших в это было в России несколько сотен, а в мире, повидимому,
не один десяток тысяч, и все они принадлежали к тому или иному клубу,
неформальному объединению или солидной организации вроде Космической
Церкви со штаб-квартирой в Калифорнии. Клуб Елисеева был много скромней;
к нему относились, возможно, семьдесят или сто человек, жителей средней
полосы России, Прибалтики и Урала, называвших себя "контактерами".
По их мысли инопланетяне (безусловно - телепаты) не отказывались от
контактов с землянами, но осуществляли связь не с правительствами, а
лишь со своими избранниками - так сказать, в индивидуальном порядке.
Им передавались сообщения о возможных катастрофах, чреватых глобальным
экологическим кризисом, и полные гуманности рекомендации: не пора ли
прекратить резню и драку, объединиться в мировом масштабе, навести на 
планете порядок и, приобщившись к Высшему Разуму, заняться исследованием 
Метагалактики. Кроме этих полезных советов инопланетники, случалось, 
делились сведениями о своих делах, о том, откуда они прилетают, и что 
творится на Млечном Пути. Эти данные были весьма противоречивы; к одним 
контактерам доходили послания, полные братской любви и дружбы, к другим 
- предостережения и неприкрытые угрозы. Все, вероятно, зависело от 
взглядов на жизнь - контактеры, как и обычные люди, делились на 
оптимистов и пессимистов.
       Телепатические связи с космосом происходили обычно по месту
жительства, но бывало и так, что пришельцы посещали Землю, сообщая об
этом заранее и требуя, чтобы в пункте высадки их поджидала делегация.
По неизвестным причинам пункты были постоянными, носившими название
аномальных зон, которых насчитывалось восемь: гора на Аляске, Гималаи,
Бермудский треугольник, река в Месопотамии, плато Танезруфт в Сахаре,
Варангер-фиорд в Норвегии, а также камчатская сопка Крутая и приток
Печоры в Пермской области. Все территории малодоступные, и потому вопрос
о встрече с инопланетным разумом нередко был предметом споров: одни
контактеры утверждали, что рандеву состоится тогда-то и там-то, другие
- что эти вести ложные и беспокоиться, собственно, не о чем.
       Но в девяносто пятом все сошлись в едином мнении, что встреча
непременно состоится, на сей раз в камчатской аномальной зоне. В рукописи
Елисеева были тексты семнадцати посланий на эту тему, полученных в Риге,
Москве, Петербурге и Твери, и в каждом говорилось, что встреча чрезвычайно
важная, можно сказать, судьбоносная для всей цивилизации, ибо землянам
будут открыты кое-какие галактические тайны. Участвовать в ней вызвались
шестеро: москвичи Понедельник и Ковальская, Женя Штильмарк из Твери,
два петербужца, Таншара и студент Елисеев, а также Кадинов, челябинский
журналист. Елисеев подробно описывал, как были собраны деньги на
экспедицию, какое приобрели снаряжение, как долетели до Петропавловска-
Камчатского и наняли в леспромхозе "Пролетарский" вездеход. Машина, в
сущности, являлась приложением к водителю Минькову, мужику бывалому,
изъездившему вдоль и поперек южную часть полуострова. Доставив путников
к сопке и указав нагромождение скал, похожее на гигантские ворота, он
развернулся и уехал, ибо, по его словам, место тут было поганое, никак
не подходящее для ночлега или туристских экскурсий. Члены экспедиции
разбили лагерь, а утром, в условленный час, были у скальных ворот, где,
согласно космическим телепатемам, намеревались приземлиться гости. Однако
небесный эфир был спокоен, и они решили, что перепутали дни. На завтра
тоже ничего не случилась, и Линда, погрузившись в транс, сказала, что
встреча отменяется - мол, в созвездии Стрельца сгустились негативные
энергии. Пробыв у сопки трое суток и дождавшись Минькова, экспедиция
вернулась в Петропавловск, затем - к местам прописки, и говорить было
бы не о чем, если бы ни сны. Причудливые сновидения, особенно яркие
у Ковальской и Таншары, описывались Елисеевым подробно - он, вероятно,
опрашивал бывших спутников и вел дневник. В эти главы, составлявшие
большую часть рукописи, Серов не слишком вдавался, отбросив фантазии
и сосредоточившись на фактах: где побывали, когда, в какой компании.
Самым любопытным он посчитал эпилог, в котором сообщалось, что четверо
из шести контактеров таинственно исчезли. По мнению Елисеева, то была
кара инопланетян, желавших, чтобы о камчатской экспедиции и снах
проинформировали человечество. По этой причине он и взялся за перо.
       - Однако ни себя не спас, ни Понедельника, - резюмировал
Серов, переворачивая последнюю страницу. Он потер уставшие глаза
(почерк у Елисеева был жуткий), отправился на кухню, сварил и выпил
кофе. Затем, соорудив несколько бутербродов с сыром и ветчиной, вернулся
в кабинет и, мерно работая челюстями, стал подводить итоги. Это было
нелегким занятием, ибо в его душе сошлись в рукопашной прагматик и
авантюрист. Прагматик ни в какие контакты не верил, равным образом как
в телепатию, летающие тарелки и пришельцев из космоса. Прагматик полагал,
что в клубе контактеров сплошные лохи и веники, которые морочат друг
друга, а заодно и себя. Либо дурачки, либо фанатики, и факт, что шестеро
из них гостили в аномальной зоне, никак не связан с их исчезновением -
даже если приплюсовать издателя Добужинского. Тем более, что исчезали
они в разное время, хотя и при сходных обстоятельствах.
       Так говорил прагматик; авантюрист же, взяв его за грудки и
как следует встряхнув, коварно ухмылялся: а вдруг?.. Единственное
возражение, но за ним тянулась длинная цепочка последствий и выводов.
Хрен с ними, с инопланетянами, размышлял Серов, но вдруг в этой зоне
у сопки Крутой есть что-то неизвестное науке? Какой-нибудь вирус, что
превращает человека в пар... Бред, ерунда? Ну, это как посмотреть - лет
двадцать назад никто не слышал о СПИДе или атипичной пневмонии... кстати,
о вакуумных бомбах и электронном деструкторе тоже не слышали... А посему
и - вдруг! - в этой чертовой зоне водится какой-то вирус, или геомагнитное
поле там особое, или иной феномен... Опять же сны! Сны!
       Серов потянулся к телефону, чтобы позвонить Добужинской и
узнать, не посещали ли ее супруга странные видения, потом хлопнул
себя по лбу, отправился к сейфу, вытащил пару досье с красной и синей
пометками, раскрыл их и отыскал нужные номера. Затем принялся накручивать
телефонный диск - звонил в Мюнхен, фрау Ильзе Фрик, матери Губерта. С нею
он познакомился заочно, когда года полтора назад, положив начало своей
коллекции, просил сообщить все обстоятельства исчезновения сына.
       Старушка оказалась дома.
       - Это Андрис из Москвы, - произнес Серов на приличном немецком. 
- Тот самый детектив, который интересовался трагическим случаем с 
Губертом. Вы меня помните, фрау Ильзе?
       - Да, - послышалось в трубке. Потом - тяжелый глубокий вздох.
- Я... я помню. Вы хотите мне что-то сообщить? Что-то новое о Губерте?
       - Не сообщить, но спросить. Скажите, ездил ли Губерт на
Аляску? Или, может быть, в Гималаи, Ирак, Сахару, Норвегию? - Помолчав,
он добавил: - Это важно, фрау. Я полагаю, такая поездка связана с тем,
что с ним произошло.
       Голос фрау Ильзе был тихим, но вполне различимым.
       - Мой мальчик ни разу не покидал Европы. Был в Италии, Франции,
Испании... В Норвегии тоже был. На самом севере, в Вадсе, в девяносто
четвертом году. На Скандинавской конференции уфологов.
       - Уфологов... вот как... - протянул Седов. - И долго она
продолжалась?
       - Дня три или четыре, но он не сразу возвратился. Простите,
Андрис, я уже начинаю забывать... Губерт был таким любопытным... Кажется,
он посетил какое-то особое место... рассказывал, как там пустынно и
красиво... море, сосны, скалы...
       - Спасибо, фрау Ильзе, вы мне очень помогли.
       Осведомившись о ее здоровье, Серов положил трубку и достал из
ящика стола увесистый атлас. Как и ожидалось, город Вадсе нашелся на
морском берегу, прямо у входа в Варангер-фиорд. Никакой аномальной зоны
на карте отмечено не было, но надо думать, ее координаты не являлись
тайной для норвежских уфологов. В общем, не оставалось сомнений, куда
ходил любопытный Губерт.
       Хмыкнув, Серов снова повернулся к телефону и стал звонить супругу
Ртищевой. Казалось, она никак не связана с пришельцами и контактерами, но
кто мог знать наверняка? Только близкие, муж или дети...
       Ртищев тоже его помнил. Еще бы не помнить! Розысками Натальи
Серов занимался месяца два, не отрываясь, впрочем, от других своих дел,
но от гонорара отказался. Он вовсе не был бессеребренником, но исповедовал
твердый принцип: тот, кто платит, должен что-то получить. Лучше живого
человека, пусть временами покалеченного или не в себе, а если таковой
отсутствует, хотя бы труп. Плохое утешение, но есть что схоронить... От
Натальи и этого не осталось.
       - Могу быть чем-нибудь полезен, Андрей? - поинтересовался Ртищев.
       - Несомненно. Скажите, Наташе не случалось бывать на Камчатке?
       - Это имеет отношение к вашему расследованию?
       - Да.
       Молчание. Видно, Ртищев перебирал прожитые с женой годы, а было
их немало, побольше двадцати. Наконец он сказал:
       - Уверен, что на Камчатку она не ездила. Что ей там делать,
Андрей? Она ведь врач больницы... была врачом... Командировки - редкость, 
а отдыхали мы всегда вместе. С ней, с детьми...
       - Чем она увлекалась? Случайно не уфологией? Пришельцами из
космоса, летающими блюдцами и прочей хренотенью?
       Ртищев сухо рассмеялся.
       - Думаете, ее пришельцы похитили? Ну, тогда это был односторонний
интерес! Наташа была очень практичным человеком. Если чем и увлекалась,
так туризмом и спортивным ориентированием. В ранней юности, еще в Перми.
       Так-так! - поразился Серов. В Перми! Надо же! А ведь это
есть в натальином досье - ее отец-майор служил в Перми, и школу там 
она закончила. Знал, да как-то подзабыл... Правда, об увлечении туризмом 
ничего в досье не сказано. А в свете последних событий это любопытнейший 
момент! Куда туристы не залезут, особенно юные!
       - Спасибо, - молвил он в трубку. - Пермь меня вполне устраивает.
Не меньше, чем Камчатка.
       - Есть какие-то новые соображения? - тихо осведомился Ртищев.
Боль и надежда в его голосе кольнули Серова.
       - Еще не знаю. Узнаю, сразу сообщу.
       - Ну, Бог в помощь... и вам, и мне...
       Затарахтели быстрые гудки отбоя. С минуту Серов глядел на
телефон, прокручивая в голове полученные сведения. Последние двадцать
минут и два разговора разительно переменили ситуацию: был вариант шесть
плюс один, а нынче к нему добавились еще две единицы. Очень важные -
даже, пожалуй, решающие! Шесть человек посетили сопку Крутую и исчезли,
а вслед за ними - Добужинский; это, конечно, веский факт. Но оставались
еще Фрик и Ртищева - и вот выяснятся, что один бывал в норвежской зоне,
а другая, вероятно, в пермской. Уже не просто факт, который толкуется
так или этак, а очевидное обстоятельство, и мимо него не пройдешь! Как
ни крути, а что-то в этих аномальных зонах есть, в них ли самих или в
людях, которые их посещают, или же в том и другом... Вот бы разобраться!
Считай, мировая сенсация!
       Серов усмехнулся, снова поднял трубку и позвонил в справочную 
аэропорта. Билеты на Петропавловск-Камчатский еще были, вылет - завтра
утром, в семь. Проверив, что паспорт в бумажнике и денег хватает, он
поднялся и вышел из дома.

---------------------------------------------------------------------

       *) Ангар 18 - расположен на базе ВВС США Райт-Паттерсон в
штате Огайо. В этом ангаре якобы хранятся обломки летающих тарелок
и трупы энлонавтов, потерпевших крушение на территории Соединенных
Штатов, в Нью-Мексико. "Синяя книга" - отчет об исследовании появлений 
НЛО (неопознанных летающих объектов). Этот проект осуществлялся в 
1952-1969 гг. в США и финансировался ВВС США; руководители - известные 
уфологи капитан Эдвард Раппельт и доктор Дж. Аллен Хайнек.



                     Глава 3. Аномальная зона

       Путь до сопки Крутой оказался не близким - они отмахали больше
двухсот километров сначала на восток, потом на север по шоссе на Шаромы,
к переправе через реку Камчатку. За рекой Петрович - так велел звать
себя Миньков - снова повернул к востоку, и четыре с лишним часа вездеход
стонал и выл на рытвинах и ухабах, изображавших то ли дорогу, то ли
просеку в лесу, то ли тропу, какой олени и лоси ходят к водопою. Вид
был чудесен - матерая тайга, деревья, чуть тронутые осенней желтизной,
живописные скалы и валуны, но тряска и надсадный рев двигателя мешали 
наслаждаться пейзажем. Беседовать и то было трудно, хотя Петрович 
оказался мужиком говорливым.
       Было ему порядком за пятьдесят, и хотя всю жизнь он прожил
здесь, на краю мира, оторванности от цивилизации в нем не ощущалось.
Скорее, наоборот; он живо интересовался всем, что происходит на "большой
земле", и на все имел свое мнение. Пока добирались по приличной дороге
к Шаромам, Миньков успел осудить международный терроризм, политику
Буша-младшего, чеченских сепаратистов и руководство леспромхоза - за
то, что денег ни хрена не платят. Затем он подробно поведал о махинациях
местной рыбной мафии, о разграблении лесных богатств, о холодах в студеную
зимнюю пору, когда вода в сортире замерзает, а после начал строить планы,
как вывести Россию вообще и Камчатку в частности из кризиса. Но так он
развлекал Серова только до Шаром; дорога за рекой была такая, что они
оба лишь лязгали зубами да чертыхались.
       Это удовольствие, то есть дорога туда и обратно, обошлось Серову
в смешные деньги, сотня баксов водителю и двести - директору леспромхоза.
За эту сумму Петрович был обязан доставить его к Крутой и забрать обратно
дней через пять, когда завершится намеченная рекогносцировка. В чем она
будет заключаться, Серов не знал. Его милицейско-цирковое образование не
включало работу с приборами, и никаких представлений о том, как измеряют
магнитное поле Земли или делают биохимических анализ почвы, у него не
имелось. Скорее всего, прикидывал он, нужно побродить по окрестностям,
осмотреть то место, где разбивали лагерь контактеры, пройти по их
следам, хотя сомнительно, чтобы они остались, все же семь лет прошло.
Но Добужинский был тут недавно, и какие-то знаки его присутствия могли
сохраниться - вдруг наведут на верную мысль!
       О том, что кроме верной мысли он может и сам подхватить
инфекцию или схлопотать другую неприятность, Серов как-то не думал.
Азарт погони и поиска возбуждал его, прагматик ударился в бегство под
натиском авантюриста, и это странным образом дарило ему чувство свободы
и раскрепощенности. Впрочем, логика тоже не бездействовала; ему было
ясно, что предстоит огромная работа - собрать информацию хотя бы о тех,
кто побывал в камчатской и пермской зонах, выяснить, в порядке ли они
или таинственно исчезли, разузнать, что им мерещилось во сне. Затем
сопоставить сроки между посещением и исчезновением, которые весьма
различны - от пары месяцев у Добужинского до двадцати пяти лет, как
в случае Натальи Ртищевой. Может быть, тут есть закономерность, но на
девяти примерах ее не установишь, нужна статистика посолидней. Люди
любопытны, а это значит, что ходят они и здесь, и в Перми, и пропадают
потом при непонятных обстоятельствах. Пожалуй, сотня наберется за
полвека, прикинул Серов, в очередной раз лязгая зубами.
       Подкинуло круто - он стукнулся макушкой о потолок кабины.
Петрович покосился на него, буркнул: "Держись, паря, скоро приедем.
Щас полегше будет". И в самом деле, дорога пошла вверх, лес начал редеть
и расступаться, а горы, маячившие вдалеке, словно прыгнули навстречу,
явив зелено-золотое убранство склонов и скалистые снежные вершины. Снег,
- подумал Серов, - начало сентября, а тут уже снег! Впрочем, в этой
суровой земле снега могли быть вечными - горная цепь, к которой они
приближались, была километра три высотой.
       - Здоровые, дьявол! - пробормотал Серов.
       - Чего?
       - Горы, говорю, высокие. Где тут Крутая?
       - Она, Андрюха, впереди. Десять кэмэ проедем, десять пехом
пройдешь. Помене прочих будет, однако, мать ее, обрывиста! Наверх еще
не залезали.
       Теперь Серов разглядел бурую сопку на фоне горного хребта.
Она напоминала конус, воздвигнутый рядом с более крупными собратьями;
редкий лес, ивняк да ольшанник, подступал к ее подножию, а дальше,
словно контрфорсы гигантских замковых стен, возносились базальтовые
утесы. Небо над ними было блеклым, цвета полинявших джинсов, и тянулись
в нем, спеша к Охотскому морю, белые облака. Дикая, но величественная
картина! Хоть Серов и потаскался по свету, а такого еще не видел.
       Задыхаясь и кашляя, вездеход вполз на пригорок с плоской
вершиной. Петрович заглушил мотор, потянулся с хрустом и распахнул
дверцу кабины.
       - Прибыли, паря! Вылезай! Я с тобой часок передохну да обратно
почапаю. Добраться бы в Шаромы засветло... Там и заночую.
       - Ночуй со мной, - сказал Серов, выгружаясь и вытаскивая рюкзак,
тючок с палаткой и ящик с консервами. Одет он был по-походному: джинсы,
ковбойка, штормовка, высокие ботинки на ребристой подошве. К рюкзаку
были принайтованы топор, котелок и нарезной карабин, одолженный ему
директором леспромхоза. Так, на всякий случай. По словам директора, в
предгорьях шатались медведи.
       - Не-а. - Петрович сел на пенек, вытащил сигареты, закурил. -
Ночевать я тут не буду, а ежели чаем угостишь, не откажусь. Тут ручеек
под холмиком... Сбегай за водой, а я костерок разложу.
       Когда Серов вернулся, костер уже пылал. Они заварили чай,
открыли банку сгущенки и еще две, с мясными консервами, поели, глядя,
как солнце медленно плывет вниз над горным хребтом. Прилегли на теплой
земле у костра.
       - Что ночевать-то не хочешь? - спросил Серов. - Палатка у меня
большая.
       - Зато место хреновое. Дело твое, Андрюха, кто деньги платит,
тот и барин, но шкандыбать сюды на прогулки я бы не стал.
       - Почему?
       - А ты послухай... послухай, говорю... Птиц слышишь? Или 
каких жуков?
       Серов прислушался и покачал головой. Тишина и правда царила
мертвая, только шелестели время от времени на ветру деревья.
       - Во! - сказал Миньков, многозначительно поднимая палец. - Ни
птиц тут, ни зверья, ни пчелки завалящей... Карабинчик ты зря с собой 
прихватил, не бродят тут мишки. Во всей округе пустота.
       Они помолчали, потом Серов, сунув в огонь пару сухих ветвей,
спросил снова:
       - Водил сюда многих, Петрович?
       - Нынешний год ты второй. Приезжал из ваших краев, из Москвы,
мужик, богатый, важный... Одно слово - бис-мес-мент! Меня подрядил да
Кольку Лохмача. Колька с ним тут остался, прислужником - костер жечь,
воду таскать, жратву готовить... Видишь, вон проплешина? Так это их
кострище. А палатку ставили под той ольхой, где земля помягше.
       Серов встрепенулся.
       - А где этот Колька теперь? Ничего с ним не случилось? Такого,
знаешь ли, странного?
       - Что с ним будет!.. Пьянь и рвань! Насосется, влезет в драку, 
морду разобьют, вот и все тебе странное. Страньше этого с ним не бывает.
       - Того москвича богатого не Константином Николаевичем звали?
Добужинский по фамилии?
       - Он, - кивнул Петрович. - Знакомец твой?
       - Да. - В подробности Серов не пожелал вдаваться. - Но ты ведь
не только с ним сюда ездил? Были и другие любопытные?
       - Были, как не быть! Лет шесть али семь назад целая команда,
парни и бабенка с ними... И до них были, и после них, но по одному,
как ты, либо по двое. В девяносто девятом... - Петрович задумчиво потер
небритую щеку, - нет, в девяносто восьмом еще команда подвалила, четверо,
с Нижнего Новгорода, кажись. Но этих не я возил, эти вертушку нанимали.
Сурьезные мужики! Всякой радиотехники навезли - двадцать ящиков!
Васька-вертолетчик говорил, мерить тут что-то собирались.
       Серов приподнялся, сел, скрестив ноги.
       - Вот что, Петрович... Ты заработать хочешь?
       Вздрогнув, Миньков подозрительно уставился на него.
       - Кто ж не хочет... Я не пьянчужка Лохмач, у меня семейство 
есть, и всякая деньга не лишняя... Только я тут не останусь, хоть 
озолоти! Не останусь, паря!
       - Да я не о том, - сказал Серов, с досадой махнув рукой. - Ты
мне список составь, кого сюда водил. Имя, фамилия, из какого города...
в общем, все, что припомнишь. С Васькой-вертолетчиком потолкуй о тех
четверых из Нижнего... Десять баксов за голову плачу. Согласен?
       - Ну! - Петрович расслабился. - Список это можно. Это, брат,
другое дело. Сам я не мастак писать, однако продиктую, а Ксюшка, дочка
моя, запишет. Память-то у меня хорошая... И с Василием потолкую. А
делиться с ним надо?
       - Не надо. Хочешь, так пива ему поставь. Пиши список, только
по-честному, лишнего не сочиняй.
       Кивнув, Миньков поднялся и направился к вездеходу. Чихнул
двигатель, потом взревел, машина развернулась и, набирая скорость,
покатилась с пригорка. Серов, повернувшись к ней спиной, неторопливо
распаковал палатку, вытащил спальник и занялся обустройством лагеря.
К тому времени, когда солнце скрылось за горами, палатка уже стояла,
имущество было разложено по карманам, у костра громоздилась куча
хвороста, а в котелке булькало варево, тушенка с пшеной кашей.
Осмотрев карабин, Серов пальнул в воздух, убедился, что оружие в
порядке, и сунул его под рюкзак, рядом со спальником. Место, может,
и безлюдное, ни зверей, ни птиц, но береженого Бог бережет...
       Он поужинал, залез в палатку и уснул.

                            * * *

       Утром, при ярком свете, Серов больше часа осматривал вершину
пригорка. Место тут было слегка возвышенное, около воды и ольшанника
с сухостоем, по всем параметрам пригодное для лагеря, конечная точка
автомобильного маршрута, дальше которой проехать нельзя. Тут, вероятно,
все и останавливались, не исключая прибывших вертолетом нижегородцев,
от которых остались в кустах обрезки проводов, разбитый амперметр и
кучка старых батареек. Еще Серов обнаружил десяток ржавых консервных
банок, бутылку из-под водки "Сибирская", дюралевый колышек от палатки и
полусгнившие газетные обрывки. Все это, как и темные проплешины кострищ
и вырубленный кое-где ольшанник, было явным доказательством того, что
сопку Крутую посещали, посещают и, вероятно, будут посещать.
       Природа людская полна противоречий, думал Серов, шаря под
кустами и в жухлой траве. Кто в Бога верует, кто в пришельцев, кто в
Атлантиду или Шамбалу, а расскажи им про эти исчезновения - засмеют!
Где это видано, чтоб человек растаял без следа! И почему? Лишь потому,
что побывал в определенном месте, здесь, у этой сопки, или, положим, в
Перми, в норвежских горах и прочей глухомани, куда не всякий забредет!
Может. одни идиоты и забредают? Генетический дефект у них такой, а
аномальная зона с ним резонирует, и в результате - пафф! - и нет придурка.
Вот Колька Лохмач, нормальный парень, пьянь да рвань, и с ним ничего
плохого не случилось, кроме битой морды... Хотя не факт; сейчас не
случилось, но может случиться в будущем.
       Серов пожал плечами, прихватил карабин и флягу с водой и начал
спускаться с пригорка. Местность между ним и сопкой поросла корявыми
деревьями и для любого транспорта была совершенно недоступной. Имелись
тут овраги и большие камни, торчавшие из земли, скользкие предательские
откосы, покрытые гниющей листвой, ямы и упавшие деревья, но в общем и
целом для человека молодого и в хорошей форме неодолимых препятствий
не было. Пробираясь этой чащобой, Серов то и дело узнавал ориентиры,
описанные Елисеевым - приметный валун, похожий на моржа, ручей в
глубоком овраге, холм с расщепленным стволом сосны, плоскую каменную
плиту, похожую на надгробье могилы почившего великана. Чувствовал он
себя отлично, никаких вредоносных вирусов или иных феноменов не замечал
и одолел нелегкий путь за два часа. Если что тут и казалось странным,
так это тишина, какой не бывает в лесу, а тем более в дикой местности,
свободной от дорог, заводов и домов. Тишина Серову была неприятна;
повоевав в Чечне, он относился к ней с подозрением.
       Ничего плохого, однако, не произошло, и, выбравшись из чащи,
он поднялся по крутому косогору прямо к скалам. Две из них выдавались
вперед точно пара столбов, подпирающих сопку; над ними нависал карниз,
склон горы между скалами был гладким и отвесным, так что все образование
в самом деле напоминало гигантские врата. Ровная площадка под ними носила
следы человеческого присутствия: тут валялись раздавленная пластиковая
бутыль, рваная подметка и две пустые банки из-под краски. На темной
каменной поверхности виднелась надпись: "Понедельник, Кадинов, Штильмарк,
Ковальская, Таншара, Елисеев, 1995 год". Взглянув на нее, Серов с
неодобрением покачал головой и буркнул:
       - А вот об этом, друг Елисеев, у тебя не написано. Нехорошо!
Добро бы в Крыму отметился или на Кавказе... А тут, как-никак, аномальная
зона, святое место!
       Но, после недолгих поисков, он ничего аномального не обнаружил,
кроме еще одной надписи: "Чередниченко, Невинный, Шуйский, Манин.
Нижегородский Политех, 1998". Срисовав ее в блокнот, Серов с минуту
размышлял, платить ли Петровичу за эту четверку; потом решил, что
сорок баксов деньги невеликие и скупиться, пожалуй, не стоит.
       Он посмотрел на солнце, потом на часы, и выяснил, что уже
перевалило за полдень. Часы у Серова были отменные, самозаводящиеся,
швейцарский брегет "Орион" на пятнадцати камнях, коему не страшны ни
огонь, ни вода, ни медные трубы. Памятные часики, дар того клиента,
который прислал к нему Добужинскую. Ценный подарок, но и причина к тому
была - сына Сергея Егоровича Серов вытащил из такой клоаки, что страшно
вспоминать.
       Прищурившись, он снова поглядел на солнце, потом окинул
взглядом каменные врата и расстилавшийся у подножия сопки пейзаж. Овраги,
ручьи, валуны, кривые сосны да ольшанник... Девственная картина! Если,
конечно, не считать надписей на скале, банок, бутылок и всего прочего.
Шагая по площадке у ворот, почти не разжимая губ, Серов замычал:

       Капитан Беринг открыл наш дикий берег,
       Что за чудо капитан!
       И в этот берег дикий стучит волною Тихий,
       Ужасно тихий океан...

       Площадка кончилась довольно глубоким, метров восьми, обрывом.
С другой стороны был такой же обрыв. Серов остановился и сплюнул в
миниатюрную пропасть. Ну, и где искать? Что искать? На сопку лезть
бессмысленно, никто на нее не взбирался, ибо маршруты всех экспедиций
кончались здесь, рядом со скальными воротами. Трещин или таинственных
пещер не замечается, нет и следов приземления инопланетян, ни отпечатков
посадочных модулей, ни выжженных в траве кругов, ни непонятных артефактов
- скажем, ржавого бластера, брошенного за ненадобностью... Есть подметка.
Может, от сапога пришельца? Хотя не похоже - цифры и буквы на ней
просматриваются вполне земные. Сорок четвертый размер, фабрика
"Скороход"...
       Задрав голову, Серов уставился в небо - вдруг оттуда придет
какое-то откровение? Телепатема, ментальный импульс или незримый луч,
который пометит его в качестве объекта похищения? Он даже подпрыгнул и
помахал рукой, чтобы его заметили с орбиты, но небо оставалось просто
небом, бездонным, блекло-голубым и молчаливым. Видимо, Андрей Серов,
тридцати лет от роду, бывший циркач, бизнесмен и боец ОМОНа, а нынче
сыщик, не представлял для пришельцев никакого интереса.
       Тем не менее Серов обшарил площадку еще раз, спустился вниз
и минут сорок рыскал в зарослях ольшанника, попутно стараясь выдумать
причину отсутствия зверья, насекомых и птиц. Наконец решил, что пернатым 
тут не прокормиться, так как ни ягод нет, ни мошкары, а для четвероногих
местность сильно пересеченная. Камни, кусты, канавы, ямы... Тут лось
копыта потеряет, да и рога заодно!
       В лагерь он вернулся часам к четырем, перекусил, а после обеда
его посетила новая мысль. Таинственные дела обычно вершатся в темноте,
опять же луна восходит, а на ней, быть может, пришельцы и устроились.
Ворота у сопки для них ориентир; сидят на луне и поджидают, не появится
ли в нужном месте контактер. Обследуют его какими-то лучами, решат, что
в принципе подходит, только должен пару лет дозреть, внедрят секретный
передатчик, и в нужное мгновение - бац! Где стоит, оттуда и утащат -
из ванной, лифта или из шашлычной. Чем не гипотеза?
       Посмеиваясь над собой за эти нелепые мысли и напевая песенку
- "Ты у меня одна, словно в ночи луна, словно в степи сосна, словно
в году весна" - Серов, однако, собрался. На этот раз он прихватил с
собой спальник, топор, котелок, заварку чая, сухари и консервы. Затем
повторил свой утренний маршрут и прочно обосновался у ворот на площадке:
натаскал и нарубил хвороста, нарвал травы для подстилки под спальником,
развел огонь, вскипятил чай, поужинал и сел у костра, обозревая ночное
небо. Оно, в отличие от дневного, казалось более живым и многообещающим:
звезды, луна, сгущение Млечного Пути, темные загадочные бездны
космического пространства... Но, как и ясным днем, небо было молчаливо.
       - Может, сон какой приснится... - пробормотал Серов, стащил
штормовку и ботинки и устроился в спальнике.
       Так он и провел еще четыре дня, пока не приехал Петрович на
своем громыхающем вездеходе. Сны ему снились, но не космические, а
связанные с его расследованием: то Елисеев шептал на ухо, что есть
в его рукописи тайная часть, в которой все объяснено, то Губерт Фрик
приглашал прогуляться в горы над Варангер-фиордом, обещая представить
разумному спруту с Венеры, то экстрасенс Таншара подмигивал из окошка
шашлычной "Арагви", звал в компанию и намекал, что не худо бы отправиться
к девочкам. Были сновидения и с более сложным сюжетом; не раз он видел,
как плачущая Татьяна Олеговна затаскивает в ванну мужнин труп и, окропив
его царской водкой, спускает сожженный прах в канализацию. Забавные сны!
В иных обстоятельствах Серов бы над ними посмеялся, но сейчас приходившие
к нему сновидения лишь раздражали. Наконец явился Петрович, отвез его в
город, и там, недовольный и хмурый, он сел в самолет.

                            * * *

       В салоне было прохладно, и штормовку Серов не снял. Когда "Ту",
пробив облака, поднялся в голубое небо, он вытащил из кармана блокнот
с вложенным в него листком, посланием от Петровича, развернул его и
внимательно изучил список. Память у проводника-водителя была хорошей,
и, очевидно, с Васькой-вертолетчиком он был в отличных отношениях:
восемнадцать имен, а иногда и фамилий, включая нижегородскую группу.
Если все эти люди исчезли, то теперь, вместе с Ртищевой и Губертом
Фриком, набиралось двадцать человек. Пермская зона могла бы дать и
больше, подумал Серов; Пермь гораздо ближе к центру, на поезде можно
добраться, что не в пример дешевле самолета. Придется, видно, и туда
сгонять...
       Появились стюардессы с напитками и завтраком. Серов, сидевший
у прохода, передал подносики соседям, мужчине с деловитой физиономией
и говорливой старушке, летевшей к невестке и сыну в Москву. Курица,
сыр, белые булочки, пирожное, сок и кофе... После недели на консервах
аэрофлотовское угощение казалось роскошным пиром. Серов взял коньяка,
выпил янтарную жидкость, убедился, что коньяк хорош, заказал еще и
вытянулся в кресле. Деловитый сосед предпочел водку. Они чокнулись
и пожелали друг другу успешного приземления.
       Коньяк ли был тому виной или приятные личики стюардесс, но
только мрачное настроение стало покидать Серова. Он подумал, что
путешествие к сопке Крутой вовсе не было бесцельным, как казалось еще
получасом раньше. Во-первых, он убедился, что все фигуранты, и шестеро
контактеров, и Добужинский, в самом деле добрались до аномальной зоны,
а значит, рукопись Елисеева не полный бред. Здесь он, можно сказать,
двигался по стопам Добужинского, тоже желавшего разобраться, что ему
подсунули - то ли описание реальных событий, то ли фантастический сюжет.
Во-вторых, отыскался важный свидетель, которого, так или иначе, пришлось
бы доставать и опрашивать. Этот свидетель дал ценные показания (Серов
пощупал блокнот в кармане куртки), и теперь, если пополнить их хотя бы
десятком других имен, можно заняться статистикой. К примеру, выяснить,
с чем связаны разные сроки исчезновений после таких аномальных прогулок
- с возрастом, полом, психическим складом или, что вероятней всего, с
временем пребывания в зоне. Ну и в-третьих, наконец... Самое, быть может,
главное, в том и состоит, что он побывал в географическом пункте, где
завязались все события. Он видел своими глазами сопку, следы присутствия
пропавших, остановился там, где они жили, жег костер около их кострищ...
Это, как ни крути, впечатления! Когда-нибудь что-то всплывет, потянет
за собою мысль, идею... что-то более здравое, чем нелепые выдумки
контактеров...
       Усмехнувшись, Серов пригубил коньяк и полез в карман за
блокнотом, освежить в памяти полный список. Рукав штормовки задрался, в
глаза ему бросились часы, и он остановил движение. С часами, драгоценным
швейцарским изделием за тысячу баксов, произошел непорядок: если верить
табло в аэропорту, они отстали на две с половиной минуты. Невероятный
случай! До сих пор точность хода у них была потрясающая - за месяц они
уходили на пару секунд, и подводил их Серов единожды в год, на Рождество.
       Не вынесли походных условий?.. - мелькнуло у него в голове. Он
наклонился к деловитому соседу, тронул его за рукав, спросил:
       - У вас точные часы? Время не подскажете?
       - Точные, как в аптеке, - проинформировал сосед, поднимая к
лицу запястье. - Сейчас...
       Но окончания фразы Серов не расслышал. Взгляд его остеклянел,
белесая пелена сгустилась перед глазами, тело будто бы потеряло вес,
и пронзительный звенящий звук начал пробуравливать виски. Он дернул
головой, пытаясь избавиться от этого визга, и потерял сознание.
       Вскрикнула старушка, застыл мужчина с поднятой рукой. Кресло
рядом с ним опустело.



                    Часть 2. Джентльмены удачи

                      Глава 4. Фрегат "Ворон"

       Он не мог пошевелиться. То была не судорога, не мышечный
спазм - просто ощущение, что тело вдруг превратилось в камень. Серов
не чувствовал конечностей, не шевелились губы, не двигались веки; перед
глазами - полная тьма. Это было страшно! Но в то же время он сознавал,
что жив, и даже помнил, что должен находиться сейчас в салоне авиалайнера,
летящего над Охотским морем на высоте десяти километров. Не чувства, но
разум и память убеждали в этом, и, справившись с первым приступом паники,
Серов решил, что поражен внезапным недугом. Вот только каким? Паралич,
инфаркт, инсульт? Нелепое предположение! Он был не только физически
крепок, но отличался завидным здоровьем и никогда не болел, если не
считать чеченского ранения. Хотя, подумалось Серову, и на старуху бывает
проруха. Ну, надо полагать, сейчас ему окажут помощь. Прибежит стюардесса
с аптечкой, спросит, нет ли врача среди пассажиров, что-нибудь вколят или
сунут в рот таблетку... только бы зубы разжать...
       Зубы не разжимались, зато он начал фиксировать запахи и 
звуки. Ароматы были совсем не самолетные - пахло вроде бы смоленым 
деревом, пропотевшей кожей и чем-то незнакомым, кислым. Звуки постепенно 
превращались в речь, но тоже странную - слова как будто знакомы, а сути 
не уловить. Два голоса, бормочут над ним, гудят, шелестят... Голоса 
мужские; непохоже, чтобы хлопотала стюардесса. Один голос низкий, 
басистый, хотя его обладатель пытается изъясняться шепотом, другой 
повыше, слегка визгливый. О чем толкуют?
       Что-то щелкнуло у Серова в голове, и услышанное стало обретать
содержание и смысл. Сперва он понял, что говорят на английском -
вернее, на диалекте английского, который он понимал с напряжением.
Явно не кембриджский акцент и не американский, хотя в Америке по-всякому
болтают - уроженца южных штатов не сразу и поймешь. Наверное, случай как
раз такой... Нашелся в самолете врач - даже два врача! - из Алабамы или
Джорджии, и сейчас они соображают, что ему вколоть. А может, уже и
вкололи - кажется, полегче стало. Правда, чуть-чуть... Но ощущения
восстанавливаются - глаз не открыть, зато появилось чувство твердого
под спиной и ягодицами. Из кресла вынули, на пол положили, - мелькнула
мысль.
       Серов прислушался, стараясь связать воедино невнятные фразы, и
волна ужаса вновь затопила его. Нет, эти "врачи" толковали не о здоровье
пациента! Беседа шла о чем-то непонятном, невозможном, словно он находился
не в самолете, а лежал в луже у пивного ларька. Или, скажем, у дверей
шалмана, откуда его и этих двоих выкинули за пьяный дебош.
       - Где мы этого ублюдка подобрали? - гудел басистый. - Где? Где,
Мортимер?
       - Прах и пепел! В "Старом Пью", где же еще! Парень с французского
капера... с этого, с "Викторьеза"... Ну, Хенк, дырявая башка! Не помнишь?
       - Помню, - басил Хенк. - Хранцузика помню... как пили, помню...
как ты сапоги на бутылку сменял, тоже помню... еще - как хранцуз под
лавку свалился...
       - Свалился! - визгливо подтвердил Мортимер. - А ты, дубина, его
на плечо и поволок! Хотел до пирса дотащить! А приволок сюда! Помнишь?
       - Ни дьявола не помню, Морти!
       - Х-ха! Святой Петр, ключарь небесный! И я не помню! Ну и
нарезались мы, Хенк!
       - Точно, Мортимер... крепко надрались... А пили-то что? Джин
или ром?
       - А все и пили... И этого француза ты, должно быть, сюда принес. 
Ты, чтоб мне в аду гореть! Ты здоровый лоб, я бы такого не допер! Ты 
притащил, иначе откуда он тут взялся?
       Молчание. Мышцы и суставы Серова начали болеть, словно его
растягивали на дыбе, но вместе с болью возвращались тактильные ошущения.
Он уже твердо уверился, что лежит на чем-то жестком, и эта поверхность,
твердая и шершавая, колышется вместе с ним вверх и вниз. В такт этим 
неспешным колебаниям скакали его мысли. Что за Хенк и Мортимер? Что за 
французский капер? Что за ром и джин? В самолете он пил коньяк... И 
почему эти типы говорят на английском?
       - Башка трещит, Морти, - гулким басом промолвил Хенк. - Джину 
врезали, не иначе... Джин у папаши Пью голландский, быка свалит с копыт.
       - Свалит, - подтвердил Мортимер. Потом с тоской признался: -
Сапоги-то я пропил... Хорошие были сапоги, я их с дохлого испанца снял...
       - Другого разуешь, - утешил Хенк.
       - Разуешь! А до того пятками о палубу тереться? - Тишина, потом
неуверенный голос: - А башмаки у этого француза отменные. И куртка новая,
крепкая... Из парусины что ли?
       Француз! Это он обо мне, сообразал Серов. Что-то случилось с
самолетом - наверное, что-то страшное. Похоже, террористы захватили.
Пустили сонный газ или ему, Серову, врезали персонально по черепушке...
Он был без сознания, когда угнали лайнер - скажем, в Новую Зеландию
или на остров Барбадос. Выкинули пассажиров черти куда, и теперь его,
беспомощного, хотят обобрать местные шаромыжники.
       Ну, не совсем беспомощного, отметил он. Телесные силы
прибывали с каждой секундой, пальцы уже шевелились, и, осторожно
напрягая бицепсы и мышцы бедра, он чувствовал их привычную мощь и
упругость. Веки Серова дрогнули и слегка приподнялись. Он разглядел
низкий потолок из брусьев и потемневших, плотно пригнанных досок,
квадратное отверстие в стене, сквозь которое струился яркий солнечный
свет, и какую-то блестящую цилиндрическую махину на деревянном станке
с колесами, торчавшую перед отверстием. Одновременно с этим он ощутил,
как кто-то тянет его за ногу и, похоже, начинает расшнуровывать
ботинок.
       К местным бандюгам попал, мелькнуло у него в голове. Солнце
теплое, щедрое - наверняка тропики. А чем страна жарче, тем меньше в
ней порядка и законности... Куда тут власти смотрят? Нет чтобы помощь 
потерпевшим оказать! Гражданам великой российской державы! Бросили, как 
последнее дерьмо... А эти гады, Мортимер и Хенк, затащили в какой-то 
лабаз и раздевают!
       - Ты, Морти, полегче, - прогудел справа басистый голос Хенка. 
- Хоть хранцуз, а свой! Не гоже башмаки с него сдирать! Не по понятиям 
Берегового братства! Старик узнает, без руки останешься!
       - Прах и пепел! - визгливый голос Мортимера ударил в уши. -
Какой еще свой? Он что, к Старику нанимался? Он с "Викторьеза" и контракт
с Кловетом подписывал, с жирной задницей! С "Викторьеза", а тут "Ворон"!
       - Ну и что?
       - А то, что его башмаки - моя законная добыча! На твои-то 
копыта они не налезут!
       - И не надо, я и так в сапогах, - буркнул Хенк. - А ублюдок этот
хоть с "Викторьеза", хоть хранцуз, а все одно свой. Пили ведь вместе!
       - Пили вместе, но пропили мои сапоги. Имею я право на возмещение?
Имею! Не иначе, как святой Петр послал мне этого француза, с башмаками,
штанами и курткой. Штаны тоже неплохие, прочные. Я их сейчас...
       Убедившись, что ступор прошел и тело ему повинуется, Серов
выгнулся дугой и разом вскочил на ноги. Несложный трюк для бывшего
гимнаста... Правда, потолок был низковат, и он слегка приложился макушкой,
но это его не задержало: в следующую секунду он стукнул носком башмака в
челюсть сидевшего на корточках Мортимера. Хорошо приложил - того будто
ветром снесло.
       - З-законная добыча, г-говоришь? - прохрипел Серов, шагнул
и сгреб упавшего за ворот. - Б-будет тебе добыча, гаденыш! За ноги
подвешу, растлитель малолетних!
       Кто-то огромный и сильный, как медведь, навалился на него сзади.
Хенк, сообразил Серов, попытался разомкнуть хватку, а когда это не вышло,
лягнул противника в колено. Богатырские объятия ослабли, Хенк взвыл, и
тут же локоть Серова заехал ему в живот. Вывернувшись и отпрыгнув в
сторону, Серов добавил ребром ладони по шее - рука загудела, словно
наткнулась на чугунную колонну.
       Здоровый хмырь, мелькнуло в голове. Впрочем, ничего опасного в
том не было - двум неуклюжим мошенникам не выстоять против тренированного
бойца. Что у них было, кроме нахальства и кулаков? Ровным счетом ничего.
Ничего, что представляло бы проблему для Серова.
       Он стремительно крутанулся на пятке, озирая поле битвы, резко
выдохнул да так и застыл с раскрытым ртом. Вытянутое низкое помещение
тянулось налево и направо, метров на пятнадцать туда и сюда; сверху
нависал уже знакомый потолок с какими-то тюками, подвешенными к нему,
торцовые стены были вроде бы глухими, а в боковых по всей длине зияли
квадратные дыры или, возможно, бойницы. Кроме всех этих странностей, 
пол раскачивался, и его, вместе с потолком, пронзали толстенные гладкие
столбы, а около них были лестницы, две или три, Серов не разглядел из-за
царившего тут полумрака. Но не столбы, не лестницы, не стены с бойницами
ошеломили его, а то, что стояло перед ними: ряд сверкающих медных орудий
на дубовых лафетах. Пушки были надраены до блеска и украшены причудливыми
литыми узорами; рядом, в глубоких ящиках, лежали ядра размером с солидную
дыню, а с ними - чем-то набитые длинные полотняные мешочки, ветошь и
приспособления, напоминавшие кочергу.
       Музейные экспонаты? Но на музей это решительно не походило -
от пушек и ящиков тянуло гарью и чем-то кислым, пол под ногами мерно
колыхался, а в квадратных амбразурах мелькали то лазурное безоблачное
небо, то сине-зеленая поверхность океанских вод.
       Запах пороха, догадался Серов, а пол - вовсе не пол, а палуба.
Дьявол, куда он попал?
       Размышлять об этом было некогда - Мортимер поднялся, держась за
челюсть, и вытащил из-за пояса нож. Не очень длинный - так, в половину
руки. Стоял он на слегка расставленных и согнутых ногах, будто врос
босыми ступнями в палубу, и чувствовалось, что эта поза для него привычна
и естественна. Слева надвигался Хенк, похожий на гориллу в разноцветных
отрепьях, шагал неторопливо и поигрывал какой-то увесистой штуковиной -
кажется, банником, которым забивают порох в пушку. Физиономию его Серов
рассмотреть не мог, ее почти что не было видно, так как усы и борода
смыкались с падавшими на лоб волосами, но голос слышал вполне отчетливо.
       - Что ж ты, рожа хранцузская, нас обижаешь? Пили вместе,
жрали вместе, и тащил я тебя половину лиги, *) а ты костылем в колено?
Нехорошо-о! Не хочешь делиться с Мортимером, так и скажи, моча черепашья!
А в зубы зачем? Или по колену? Господь наш сказал: зуб за зуб, око за око!
А про колено Господь не говорил... ничего не говорил... за колено я что
захочу, то из тебя и выну... печенку выну или яйца оторву...
       Режив, что нож все же опаснее банника, Серов двинулся к
Мортимеру, тот прыгнул ему навстречу, размахивая тесаком, и напоролся
на сильный удар по запястью. Клинок отлетел, звякнул о ствол орудия, и
в ту же секунду, слыша сопение за спиной, Серов приник к палубе. Дубина,
которой орудовал Хенк, свистнула над ним, зацепив плечо Мортимера. Тот
заорал, поминая пепел, прах и акулье брюхо, в котором Хенку предстоит
скончаться без христианского погребения. Серов, оставаясь в нижней
позиции, ударил ногой, попал по щиколотке Хенка, свалив его на палубу.
Весил Хенк порядочно, не меньше центнера, и грохот был такой, словно
упала со станины пушка.
       Серов вскочил, противники поднялись следом за ним. Хенк
прихрамывал, у Мортимера текла кровь из рассеченной губы, но оба, хищно
ощерясь, двинулись к нему. Упорные ребята, подумал Серов. О карате и
самбо ноль понятия, но энтузиазма хоть отбавляй! Он уже собрался заехать
Хенку в солнечное сплетение, как где-то над ним - кажется, с одной из
лестниц - раздался голос:
       - Вот вы где, сучьи дети, висельники проклятые! - И сразу: - 
Драка на судне? Ушат помоев на ваши головы! Сюда, вы, трое!
       Мортимер воровато подобрал свой нож, сунул за пояс и встал
навытяжку. Хенк потер колено и тоже выпрямился. С трапа на них глядел
невысокий коренастый человек, круглая голова которого, казалось, была
утоплена прямо в плечи. Из-за скудости освещения Серов не видел ни лица
его, ни одежды, но тон не оставлял сомнений, что перед ним начальник.
Скорее всего, сержант или старшина - только эти чины умели так рычать
и рявкать.
       - Мы, мастер Стур... - начал Мортимер, но круглоголовый его
перебил:
       - Вы оба - дерьмо в штанах! Марш на палубу! - Он повернулся 
к Серову: - А это кто такой? Тоже наверх, бездельник! Пил с вами 
разберется!
       Наверх так наверх, подумал Серов, взбираясь по крутой лестнице
- нет, то была не лестница вовсе, а трап! Отметив это, он пролез вслед
за Мортимером в широкое отверстие люка, шагнул на гладкие доски палубы,
огляделся и судорожно сглотнул. Еще одно потрясение, такое же, как при
взгляде на медные пушки... Солнце жарило нещадно, но он почувствовал
холод между лопатками. Все вокруг было таким реальным, вещественным -
и, в то же время, таким невозможным!
       Громада белых, полных ветра парусов вздымалась над Серовым,
шептала, шелестела, напевала морские песенки; чуть слышно гудели канаты,
поскрипывало дерево о дерево, шипели волны под носом корабля. Он стоял в
середине, между мачтами, и мог окинуть взглядом всю палубу и невысокую
надстройку, располагавшуюся ближе к корме. Народа тут была масса, не
меньше сотни человек, облаченных странно и причудливо - то полуголые,
в одних штанах, подпоясанных ремнями и шарфами, то в рубахах и рваных
безрукавках, то в длиннополых старомодных одеяниях, кафтанах или камзолах.
Большинство без шляп и босые, но кое-кто носил башмаки или сапоги с
широкими раструбами и шапки странного вида. Ножи и кинжалы разнообразных
размеров и форм имелись у всех, иногда свисавшие с ремней, иногда
заткнутые за пояс или за голенище, но другого оружия Седов не видел.
Впрочем, не пестрота одежд, не дубленая ветрами кожа и не эти клинки
являлись общим признаком, а глаза и лица. Свирепые, одинаково хищные,
как у голодных волков или пантер, они показались Серову похожими, словно
все тут были братья-близнецы: смуглые разбойные хари, нечесаные бороды, 
прищуренные глаза, оскаленные в ухмылке зубы...
       Разглядеть команду подробнее Серов не успел - коренастый мастер
Стур толкнул его в спину и тут же направил к кормовой надстройке крепким
пинком. Там, у трапа, стоял мужчина лет сорока с холодной замкнутой
физиономией, темными глазами и мощной, выдающейся вперед нижней челюстью.
Одет он был гораздо лучше прочих моряков: фиолетовый камзол с кружевами,
того же цвета штаны, добротные сапоги; на перевязи болталась длинная
шпага, за пояс заткнут пистолет. Зрачки у него были как два сверла,
какими дырявят бетонные стены.
       Шагнув к Мортимеру и Хенку, человек в фиолетовом глубоко втянул
носом воздух.
       - Ром и джин, - ледяным тоном молвил он, глядя на двух приятелей
словно на подлежащих вивисекции макак. Потом повернулся к Серову, тоже
понюхал и задумчиво сморщился: - Вино? Нет, крепковато для вина... Ты
откуда взялся, крыса? Кто такой?
       Спокойно, сказал себе Серов, спокойно; в чужой монастырь со
своим уставом не лезут. Тем более, когда командует в нем этакий тип.
Сразу видно, опасная гадина...
       Он вытянулся по стойке смирно и доложил:
       - Андре Серра, с французского капера "Викторьез"! - Мастер Стур
ткнул его в почки кулаком, и Серов, будто по наитию, добавил: - Сэр!
       - Что-нибудь еще, боцман? - холодный взгляд фиолетового обратился
к Стуру.
       - Эти двое, - Стур кивнул на Хенка и Мортимера, - вчера загуляли,
мистер Пил. Притащили француза и легли отсыпаться на пушечной палубе.
Потом затеяли драку. Прикажете их к капитану?
       - К капитану? Зачем? Обычное наказание, боцман: три раза под
килем, чтобы протрезвели. Потом - в карцер.
       С этими словами Пил развернулся и стал подниматься по трапу.
       - Эй! - крикнул Серов. - Я-то в чем виноват? Они хотели меня...
       - Шесть раз! И не спешить! - донеслось сверху, и боцман тотчас
выкрикнул:
       - Эрик, Хрипатый Боб! Завести канаты! Хейнар, Олаф, Стиг -
сюда!
       Серов дернулся, но его уже валили на палубу, сдирали куртку,
вязали руки и ноги. Делалось все быстро и сноровисто - он и глазом
не успел моргнуть, как был упакован в лучших традициях российских
мафиози. Закончив с ним, трое крепких светловолосых моряков взялись за
Мортимера и Хенка. Те не оказывали сопротивления, даже Хенк, огромный,
как медведь; видно, процедура была для них привычной. Тем временем экипаж
столпился у бортов, подбадривая светловолосых гиканьем и улюлюканьем;
перед затуманенным взглядом Серова вновь замаячили ощеренные рты, смуглые,
опаленные солнцем плечи и спины, развевающиеся по ветру лохмотья. Похоже,
в команде бились об заклад: ежели появится акула, то что она отхватит -
руку, ногу или какой-то орган поважней.
       - Француза первым! - рявкнул боцман Стур, и Серов почувствовал,
как его поднимают. Затем сине-зеленые волны стремительно полетели
навстречу, он извернулся, пытаясь защитить лицо, успел глотнуть воздуха
и с громким всплеском погрузился в морскую пучину.
       Тишина, покой, прохлада объяли его. Он видел неясные тени,
скользившие под ним, белесые и серые, похожие формой на торпеду; он
видел, как колышется вверху поверхность моря, пронизанная золотистыми
лучами; видел, как свет тускнеет, уходит в глубину, в темную бездну,
откуда нет возврата. Выдохнуть воздух, мелькнула мысль. Выдохнуть,
закрыть глаза и погрузиться в соленую тихую пропасть... Возможно, это
лучший выход? Нет! Никогда! Преодолев приступ малодушия, он задергался
как рыба на крючке. Канат, обхвативший его пояс, тащил под выпуклое
днище корабля, мимо досок, покрытых ракушками и водорослями; предохраняя
голову, он упирался в них руками и ногами. Тащили его не спеша, и когда
Серов миновал киль, тоже обросший морской живностью, в ушах зазвенело,
и он почти потерял сознание. Прошла, казалось, вечность, пока его тянули
вверх; он вынырнул, задыхаясь и кашляя, сделал три или четыре глубоких
вдоха и снова очутился под водой.
       На этот раз он не глядел на игру солнечных лучей и смутные
рыбьи силуэты - он ненавидел. Лицо и холодные глаза Пила стояли перед
ним, вызывая необоримое желание вцепиться ему в шею, стиснуть пальцы,
сдавить кадык, вывернуть голову, переломать позвоночник. Пил, однако,
был не единственным объектом ненависти - то же чувство вызывали боцман
Стур, троица вязавших его светловолосых, Хенк с Мортимером и все эти
смуглые уголовники, что толпились сейчас на палубе и развлекались его
мукой. Если бы он мог, то сломал бы им хребты - древним монгольским
способом, так, как учили в ОМОНе: коленом в спину, хват под подбородок,
и тянуть, пока не захрустит.
       Он глотнул воздуха во второй раз и скрылся под волнами,
едва ли не слыша этот упоительный хруст, едва ли не ощущая обмякшее
тело под руками. Так уже было... было однажды... Кажется, семнадцатый
случай в его практике? В Ульяновске? Нет, в Тамбове... Кого он тогда
искал? Очередного бизнесмена? Нет, журналиста... точнее, журналистку,
мать троих детей. Нашел ее в гараже, в яме, голую, замерзшую, избитую...
хуже, чем у чеченов в плену... Вытащить не успел, как заявились двое.
Одному он проломил череп гаечным ключом, с другим схватился врукопашную,
сбил наземь и, ошалев от ярости, прикончил. Тем самым монгольским
способом...
       Ярость снова вскипела в нем, холодная ярость сильного человека,
подвергнутого унижению и пытке. Он уже не считал, сколько раз его
протащили под судном, сколько досталось ему глотков воздуха, и сколько
соленой воды попало в легкие и желудок; судорожно скрючив пальцы, хрипя
и отплевываясь, он думал лишь о том, что месть окажется сладкой. Еще не
зная когда и как, он был уверен, что либо пустит этот корабль на дно,
либо станет его повелителем, первым после Бога, в чьей власти миловать
или казнить. Так оно и будет, сказал себе Серов и отключился.
       Когда его вытащили на палубу и развязали, ему вдруг привиделось
женское лицо - синие глаза под выгоревшими бровями, маленький изящный
носик, упрямый подбородок, пряди светлых, цвета спелой пшеницы, волос.
"Мираж, - подумал Седов, обвисая в руках тащивших его людей, - бред,
иллюзия..." Его швырнуди в какую-то каморку, и он лишился чувств.

                            * * *

       Вторично воспрянув к жизни, он понял, что карцером здесь
служила плотницкая кладовая. Вдоль одной стены были навалены брусья и
доски, у другой стояли пахучие бочонки с дегтем или смолой, а в ящиках,
занимавших дальний от двери угол, содержался примитивный инструмент,
топоры, пилы, долото и неуклюжая штуковина, напоминавшая рубанок. Места
оставалось мало, но Мортимер и Хенк использовали его с толком: сидели под
дверью и метали кости. Теперь Седову удалось как следует их рассмотреть.
Мортимер был невысок и жилист, примерно его лет, с хитрой рожей, на
которой самой выдающейся деталью являлся длинный крючковатый нос. Лицо
его носило следы многих пороков; можно было гарантировать, что парень 
он ушлый, в выпивке и бабах понимает толк и умеет хорошо считать монеты 
в чужих кошельках. Хенк, тот был постарше и попроще. Здоровый, словно 
шкаф, обросший бородой, он походил на йети: лоб в два пальца, брови, 
нависшие над крохотными глазками, нос картошкой и толстые, как у негра, 
губы. В общем, не оставалось сомнений, что Мортимер ворюга и плут, а Хенк
- честный головорез, из тех, что кишки выпустит врагу и ляжет костьми за 
друга.
       Стучали кости, и, словно аккомпанируя им, раздавались проклятия
Хенка и хихиканье Мортимера. Серов лежал, не двигаясь и даже не пытаясь
сообразить, куда его занесло, будто чувствовал, что для раздумий на эту
тему информации пока что недостаточно. Инстинкт детектива: если чего-то
не знаешь, слушай и молчи, молчи и слушай. Палуба под ним покачивалась,
солнечный луч, падавший из крохотного оконца, скользил по стене, и
воздуха было сколько угодно - теплого, ласкового, полного пряных
морских ароматов.
       Стук, стук, стук...
       - Клянусь Христом Спасителем! - вдруг произнес Мортимер. -
Сомневаюсь я!
       - Чего? - пробасил Хенк, подбрасывая кости.
       - С этим ли французом мы надрались у "Старого Пью"? Тот вроде
тощий и низенький был, а в этом шесть футов роста! Опять же башмаки...
Не помню таких башмаков у того, а вот кольцо на пальце было! Золотая
печатка с красным камушком... Ежели он тот француз, так где кольцо?
       - Может, ты его пригрел?
       Возмущенное фырканье.
       - Если пригрел, так где оно? Я, брат, золотых колечек не теряю!
       - Пропили вместе с твоими сапогами, - предположил Хенк. - А
хранцузик тот! Иначе откуда он взялся на "Вороне"?
       Стук, стук, стук...
       - Старик нанял, - промолвил Мортимер. - Нанял, а Пилу и боцману
не сказал. Забыл!
       - Старик ничего не забывает, - возразил Хенк. - Опять же, ежели
нанял, так чего хранцуз отсыпался с нами на пушечной палубе? В море-то
рано вышли... Чего он дрых, Морти, а не скакал по реям?
       - Да уж, скакать он здоров! - сменил тему Мортимер. - Как по
колену тебе врезал! Шустрый!
       - Ногами дрыгает, - неодобрительно буркнул Хенк.
       - Французы все такие. Папаша - упокой Господь его душу! -
говорил, что это у них от пристрастия к танцам. Но этот как-то по-иному
дергался. Слышал я, что турки-нехристи особую борьбу изобрели - то по
яйцам ногами, то в рожу. Надо бы у Фарука спросить... он, должно быть,
знает.
       - Чего не придумают псы магометские на погибель честным
христианам! - сказал Хенк, сплюнул и перекрестился.
       Стук, стук, стук...
       Решив, что больше ничего полезного не услышит, Серов пошевелился
и сел. Стук сразу прекратился. С минуту Мортимер и Хенк глядели на него,
а он рассматривал их, с удивлением отмечая, что не испытывает к ним ни
злобы, ни особой неприязни. К тому же все имущество было на месте, и
башмаки, и куртка, которую сунули под голову, и даже часы.
       - Хрм... - произнес наконец Седов. - Что мы вчера пили, братцы?
Что ели и где сидели?
       Он решил твердо придерживаться версии о своем французском
происхождении и капере, который доставил его в эти удивительные края.
Он чувствовал, что все другие варианты чреваты большими неприятностями, в
сравнении с коими купанье под килем - детские забавы. Инстинк подсказывал
ему, что впредь, до выяснения всех обстоятельств, лучше оставаться Андре
Серра, внебрачным сыном маркиза из Нормандии, как его далекий предок Пьер.
       Огромная ладонь Хенка гулко стукнула о спину Мортимера.
       - Ха! А я что говорил? Тот хранцузик, тот!
       Мортимер поморщился и почесал между лопаток.
       - Пили джин и ром, ели индюка, а сидели в кабаке папаши Пью.
Лучший кабак в Бас-Тере!
       - В Бас-Тере, значит... - повторил Серов. Он точно помнил, что
летел с Камчатки в Москву, а не в этот неведомый Бас-Тер. Даже место с
таким названием было ему незнакомо. Почесав в затылке, он поинтересовался:
- А где это? Где этот чертов Бас-Тер?
       - Или все еще пьян, или безумен, - буркнул Мортимер. - Прах и
пепел! То-то, гляжу, он на нас набросился! Как есть бесноватый! Из-за
такого ублюдка нас трижды прополоскали!
       - Ну, а меня шесть раз, - миролюбиво заметил Серов. - Так где
же все-таки кабак папаши Пью?
       - В Бас-Тере, на Тортуге, - прогудел Хенк. - В одном плевке от
Эспаньолы. **)
       - В Вест-Индии, - добавил Мортимер.
       - А сейчас мы где?
       - В той же Вест-Индии, лигах в пятнадцати к западу от Тортуги,
- сообщил Мортимер, ковыряя в зубах. - Это корыто - фрегат "Ворон",
двадцать четыре орудия и сто тридцать парней на палубе. Все пропили,
прогуляли... Теперь идем испанца добывать.
       - Вот как, - молвил Серов и глубоко задумался. В Вест-Индию
он вроде бы не собирался, и мыслей о том, как он сюда попал, у него не
имелось. Ровным счетом никаких! Вздохнув, он спросил: - А что это значит
- добывать испанца?
       Хенк с Мортимером переглянулись и захохотали. В смехе их не
было ничего обидного - скорее удивление, чем издевка. Мортимер откинулся
назад, прицелившись носом в потолок, Хенк согнулся и трясся, как в
припадке лихорадки. Серов терпеливо ждал, рассматривая двух приятелей.
Вернее, их одежду, тоже довольно странную: полотняные штаны до колена,
цветастые рубахи с закатанными рукавами и широкие кожаные пояса. Хенк
был в сапогах, Мортимер бос, зато его синяя рубаха выглядела целой, а
у Хенка - сплошная рванина.
       Отсмеявшись, Мортимер сказал:
       - Ну, ты... как тебя?.. Эндрю?.. ты-то сам чего сюда явился?
За испанским золотишком или индюшек жрать? Карманцы у тебя, я думаю,
дырявые... Думаю, ни земель, ни угодий у тебя не водится, а вот долгов
- как навоза в хлеву! Еще думаю, не прикончил ли ты кого в своей
прекрасной Франции?
       - Много думаешь, - буркнул Серов и погрузился в молчание. В
голове у него царил кавардак, только крутились строчки из старинной
песенки: пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка
рома! Он уже не сомневался, что попал на пиратское судно, и оставалось
лишь сообразить, как он очутился здесь и куда пропали самолеты, машины,
небоскребы, трансатлантические лайнеры и другие признаки цивилизации.
       Хороший вопрос! Из тех, от которых едет крыша!
       Прищурившись, Мортимер поглядел на него и промолвил:
       - Ты, Эндрю, очень похож на парня, у которого проблемы. Я прав,
Хенк?
       - Клянусь мачтой и якорем! - подтвердил его приятель.
       "Знали бы вы о моих проблемах!.." - с тоской подумал Серов,
откашлялся и произнес:
       - Проблема, конечно, есть. Я ведь на "Викторьез" нанимался,
а очутился на "Вороне".
       - Один дьявол, - утешил его Хенк, подбрасывая в огромной ладони
кости.
       - Дерешься ты здорово, - добавил Мортимер. - Но зубы мои целы,
и я на тебя сердца не держу. Покарай меня Господь, если так! И Хенк не
держит... Верно, Хенк?
       - Верно, - прогудел великан.
       - Так что о "Викторьезе" ты забудь, а поклонись Старику и скажи,
что спал и видел как бы поплавать на "Вороне". А мы, - Мортимер положил
руку на мощное плечо приятеля, - мы тебя в подельники возьмем. Ты как,
Хенк?
       - Отчего же не взять. - Покосившись на Серова, Хенк потер
колено. - Лягаться он горазд!
       - В подельники - это как? - полюбопытствовал Серов.
       - А так, - любезно сообщил Мортимер, - что если тебе кишки
выпустят или вышибут мозги, то Хенк и я получим твою долю. Ну, а если
с Хенком что случится, то мы с тобой его наследники.
       За свои мозги и кишки он, кажется, не беспокоился. Серов, впрочем,
тоже; его больше интересовало, где он очутился и как попасть обратно в
цивилизованное общество. Может быть, открыть глаза и проснуться? Но вроде
бы глаза и так открыты...
       - Этот Старик, которому я должен поклониться, кто он такой?
Пил, козлина фиолетовый?
       - Пил - помощник Старика, - объяснил Мортимер, - и с ним ты,
парень, не заводись. Ради Христа и девы Марии! Нам подельник с дырявой
шкурой ни к чему, а Пил на это мастер - если не пулей достанет, так
клинком. Из королевских флотских офицеров он, из благородных, да только
неприятность нажил в Лондоне. Говорят, не тому селезенку проткнул, графу
или герцогу... Нет, Старик у нас попроще! Старый добрый Джозеф Брукс с
Барбадоса... Хотя под горячую руку лучше ему не попадаться - или башку
проломит, или ножиком пырнет. Он у нас большой любитель ножиков.
       - Учту, - пообещал Серов, соображая, как бы подобраться к самому
главному вопросу. Ничего не надумал и вымолвил: - Денек-то нынче хороший,
солнечный... Вот только какой? Запамятовал я что-то.
       - Среда, - сказал Мортимер, - среда, а может, пятинца. Надо у
Тома Садлера спросить. Том - казначей, и дни считать умеет.
       - Это не важно, среда или пятница, - буркнул Серов. - Я насчет
года интересуюсь. Да и месяц бы узнать неплохо.
       Хенк вцепился в бороду, хлопнул глазами, а Мортимер издал
странный звук, что-то среднее между хрюканьем и взвизгом. Потом он
поглядел на Серова с сожалением, вздохнул и произнес:
       - Говорил мне папаша, что пьянство не к добру! Два стакана в день,
и больше христианской душе не положено. Больше - это уже не от Господа,
а от дьявола... А дьявол ум смущает, мрак наводит, от коего затмение в
голове и нехороший трепет в членах. Дьявол, он во всяком кувшине, если
допить его до дна! А ты сколько выпил? - Тут он уставился на Серова. -
Сколько, спрашиваю? Не меньше четырех, должно быть, раз память отшибло!
       - Ты мне проповеди не читай, не старайся, - усмехнулся Серов.
- Сам-то помнишь, какой нынче год?
       - Помню, помню! Я-то помню! - Мортимер погрозил ему пальцем.
- Том Садлер говорит, что новый век недавно наступил, и в Старом Свете 
наступил, и в наших Индиях, и в Святой Земле, а это значит, что год у 
нас тысяча семьсот первый от Рождества Христова. Точно, тысяча семьсот 
первый! Чтоб мне дерьмом ослиным подавиться, если не так!
       Улыбка на лице Серова погасла.

---------------------------------------------------------------------------

       *) Лига - морская мера длины, используемая в старину; равна
трем морским милям или примерно пяти с половиной километрам.
      **) Эспаньола - старинное название Гаити, одного из крупнейших
островов Большого Антильского архипелага, отделяющего Карибское море
от Атлантического океана. Тортуга - небольшой островок (32 км в длину,
8 км в ширину), расположенный у северо-западной оконечности Гаити и
ряд десятилетий служивший главной базой корсаров в местной акватории.
Тортугой попеременно владели британцы, испанцы и французы, но расцвет
пиратского промысла приходится на французское владычество. Бас-Тер
- бухта и одноименный город, столица Тортуги, в которой пребывал
французский губернатор. Наиболее известные губернаторы Тортуги:
Левасер, Анри де Фонтенэ, Жереми дю Россе, Бертран д'Ожерон и его 
преемники де Пуанси и де Кюсси. 


                       Глава 5. Абордаж

       Вечером принесли еду - по два сухаря на нос, жесткую, как
подошва, солонину и флягу с водой. Зубы у Серова были хорошие; он сгрыз
сухари, прожевал мясо и, припомнив один из рекламных слоганов, буркнул:
"Ваша собака светится здоровьем".  Потом запил свой скудный ужин, сделав
несколько глотков из фляги. Вода оставляла желать лучшего - набрали ее
недавно, но она уже припахивала бочкой, которую наверняка не чистили
пару лет.
       Вскоре Хенк и Мортимер захрапели, растянувшись около бочонков
со смолой. Мортимер посвистывал носом, Хенк издавал мощные звуки, словно
бульдозер, пытавшийся сдвинуть неподъемную кучу земли. Серов лег на спину,
уставился в крохотное оконце, в котором сияли звезды, прислушался: кроме
храпа доносился плеск волн, поскрипывание рангоута и негромкие голоса.
Звезды тут были необычайно яркими, ярче, чем в Турции и Италии, где ему
случалось бывать по розыскным делам.
       - Вест-Индия, - пробормотал Серов, - Мексиканский залив,
Карибское море... Это какие же широты? В Старом Свете - Нигер, Египет,
Аравия... Ну и занесло! Куда как далеко! И когда! Тысяча семьсот первый...
Двести семьдесят лет до моего рождения!
       Он попробовал осмыслить это, но разум был тут плохим помощником.
Разум утверждал, что такого быть не может, поскольку не было ни с кем
и никогда. Люди не проваливаются сквозь время, они живут в своей эпохе,
двигаясь от рождения к смерти с той же неизбежностью, с какой захваченный
притяжением метеорит пронизывает атмосферу, сгорая в ней или падая на
землю. Метеориту не дано вернуться в космос, а человеку - погрузиться в
прошлое... Он пленник времени, в котором появился на свет, он прикован к
нему как к колеснице, что движется только в одном направлении, никуда не
сворачивая, не останавливаясь, не убыстряя и не замедляя хода. Только
вперед и вперед! Время - не пространство, в котором можно путешествовать
куда угодно, с той скоростью, которая дозволена прогрессом; время - нечто
нерушимое, и если бы люди исчезали из своей эпохи, то...
       Исчезали!
       Серов зацепился за это слово, и его мысли изменили маршрут.
       Если бы исчезали! Но ведь они исчезают, и в ряде случаев -
бесследно! Конечно, есть причины для таких историй: кто-то гибнет в
природных катаклизмах, под ледниками и осыпями, в океанах, пустынях,
безлюдных горах; кто-то становится жертвой убийц, уничтожающих трупы,
или хищных зверей; кто-то прячется сам, меняя имя и внешность, а иногда 
и пол; кого-то прячут - важного свидетеля или персону, владеющую секретной 
информацией. Таких, разумеется, большинство, их тысячи и тысячи - ведь 
на Земле хватает войн и катастроф, внезапных наводнений и землетрясений, 
секретов, которые необходимо скрыть, и изощренных убийств. Есть, однако, 
и другие случаи, размышлял Серов. И разве он сам не расследовал их? Разве 
не помчался за ответом на Камчатку?
       Вот тебе и ответ, мрачно подумал он. Куда подевались Елисеев,
Добужинский, Штильмарк и все остальные? Туда же, куда Андрей Серов,
неудачливый частный сыщик... Все они исчезли, провалившись сквозь время
в разные эпохи и разные места, кто к динозаврам или кроманьонцам, кто
в Древний Рим, кто в Золотую Орду, или в китайскую Небесную империю,
или на Соломоновы острова, к людоедам. Серов поворочался с боку на бок,
представив себе всевозможные ситуации, и тоскливо вздохнул. Жаль людей,
жаль! А что поделаешь? Лучше уж, как он, попасть к пиратам, чем к
динозаврам или каннибалам! Да и Рим с Китаем и Ордой тоже не подарок:
или башку снесут, или загребут в рабы. На фоне таких перспектив шесть
раз под килем казались мелочью.
       Может быть, есть шанс вернуться?.. - мелькнуло у Серова в голове.
Он хмыкнул, скорчил грустную гримасу. Это вряд ли... Кадинов, журналист
из Челябинска, первым исчез, семь лет уже прошло, исчез и не вернулся.
Где он, когда? То ли какая-то тварь им закусила в мезозойской эре, то
ли в пустыню к бушменам попал или, скажем, в царство Кира, в Персию...
Зачем бушменам журналист? Да и персам вроде бы ни к чему... С другой
стороны, что делать детективу у корсаров? Конечно, он не только детектив,
и цирковые навыки могут пригодиться - ножи метать, ходить по канату
или стрелять... из этой, из пищали... Ну, хвала судьбе, что он хоть
в силах объясниться с этой шайкой! А угодил бы в Китай или к племени
команчей, где европейских языков не разумеют, был бы верный карачун...
       Внезапно Серов осознал, что рассуждает всерьез на эти темы,
будто примеряя на себя время и ситуацию или, скорее, примеряясь к ним.
Острая боль пронзила его - не физическая, а почти нестерпимое страдание
души, не верящей в странную реальность и не способной понять причины
перемен. Неужели он попал в начало восемнадцатого века? Неужели его мир
потерян навсегда? В мире этом было немало плохого, но сейчас вспоминалось
лишь хорошее: то, что за считанные часы можно попасть в любую точку
земного шара, увидеть на экране чужие города и земли, жить в безопасности
и заниматься привычным делом, вылечить болезнь или рану, от которых в
прошлом погибали. Но все эти блага и чудеса, которых он лишился, казались
мелочью в сравнении с главной потерей, с тем, что никогда он не увидит
ни отца, ни мать, ни Лену, старшую сестренку.
       - Собирался ведь к ним, - пробормотал Серов, - сколько лет
собирался... Теперь придется три века ждать...
       Странно, но эта мысль его успокоила, словно он и в самом деле
мог дожить до тех времен, когда на Манхаттане поднимутся небоскребы,
а из Москвы в Нью-Йорк будут летать серебристые лайнеры. Скорее всего,
надежда увидеть когда-нибудь родных была защитной реакцией, такой же
несбыточной, как мечта о вечной жизни, нежелание поверить в собственную
смерть, которая настигнет непременно.
       Длинная волна прокатилась под кораблем, приподняла его вверх
и опустила, будто укачивая Серова; он сомкнул глаза и тихо прошептал:
       - Аномальная зона, будь она неладна! Ну, примем это как рабочую
гипотезу... А дальше посмотрим.
       Спустя минуту он уже спал.

                            * * *

       Серов проснулся, когда его чувствительно пнули в бок. Дверь
каморки была распахнута, в небе сияло яркое солнце, свежий ветер
плескался в парусах, гнал фрегат в морскую синь, вслед за соленой
пеной и редкими облаками. Хенк и Мортимер были уже на ногах, а над
Серовым стоял боцман Уот Стур, ухмылялся щербатой пастью и заносил
ногу для нового удара. Серов вскочил. Тут, кажется, не полагалось
потягиваться в постели.
       - Живее, пьянчуги! Вы двое - на шкафут *) к Галлахеру, а
этого желает видеть капитан!
       Мортимер подтолкнул Серова локтем.
       - Скажи Старику, что хочешь в шайку Галлахера. Не прогадаешь,
парень.
       - Старик сам решит, какую крысу куда заткнуть! - рявкнул боцман.
       - Он у нас в подельниках, - сообщил Мортимер и резво бросился
прочь из каморки.
       - В подельниках... - проворчал боцман, тыкая Серова в спину
пудовыми кулаками. - Взяли два бездельника третьего в подельники... Куда
прешь, недоумок блохастый? На шканцы иди! К капитану на ют, а не на бак! 
       Ют или бак для Серова было без разницы - в судах, судовождении
и морской терминологии он разбирался слабовато. Хоть и была его жизнь
пестрой, как зебра, но проходила на суше или в воздухе, а морским
транспортом он никогда не пользовался и на кораблях не служил. А хоть
бы и служил! - подумалось ему. Какой прок от службы артиллеристом или
механиком, если попал на парусный фрегат с медными пушками? Тут все 
другое, и все называется по-своему. Крутилось что-то у него в голове, 
вычитанное из книг - фордевинд, гафель, нок-рея **) - но к чему их 
приложить, он не имел понятия. Лишь в двух терминах Серов не сомневался 
- в том, что кухня зовется камбузом, а туалет - гальюном.
       Направляемый твердой рукой Уота Стура он поднялся по трапу на
ют, стараясь угадать причину царившей на судне суматохи. Одни мореходы,
босые и полуголые, облепили реи и как будто распускали самые верхние
паруса; другие, на которых покрикивал костлявый тип в треуголке, прыгали
в люки, спеша, должно быть, на пушечную палубу; третьи, толпившиеся около
трех горластых молодцов, разбирали оружие - пистолеты с длинными стволами,
сабли, палаши и жуткого вида железные крючья. Если не считать проклятий и
рыка командиров, все это делалось без лишних слов, поразительно быстро и
четко - Серов не успел и трех шагов шагнуть, как паруса развернулись и
поймали слабый ветер, пушкари исчезли с палубы, а на шкафуте и шканцах 
вдоль бортов выстроились с полсотни вооруженных.
       - Сюда! - Боцман подтолкнул Серова к рослому человеку в синем
камзоле и шляпе-треуголке, нахлобученной на лоб. Резкими чертами он
походил на коршуна: пронзительные серые зрачки, впалые щеки и кривоватый
нос над почти безгубым ртом. На лице его читалась привычка к власти; щеки
и скулы казались вырубленными из гранита, а жесткие линии рта и бровей
намекали, что он не склонен к милосердию. Во всяком случае, не больше,
чем лис, забравшийся в курятник.
       - Эндрю Серра, парень с французского капера, сэр, с "Викторьеза",
- доложил боцман. - Тот самый, которого двое придурков приволокли, Хенк
с Мортимером.
       Человек слегка повернул голову. Он был еще не стар, лет, должно
быть, пятидесяти, и, словно по какиму-то негласному правилу, рядом с
ним не было никого. Пил, помощник капитана, и еще один мореход стояли
в отдалении, под гиком косого паруса, ***) глядели в подзорные трубы,
переговаривались о чем-то, и Пил иногда отдавал команду работавшим на
мачтах или рулевым. Рулевых было двое, крепкий мужик с лапами как у борца
и синеглазый юноша, скорее мальчик, с тонким и нежным лицом. Бандитская
смена растет, подумал Серов, осматривая прочих людей, что находились на
юте - десяток пиратов с неуклюжими ружьями и при саблях.
       - Глядеть мне в глаза, - негромко произнес человек в синем. -
Первое правило на борту: каждый негодяй, мошенник и пропойца смотрит мне
в глаза и держит руки подальше от оружия. Уяснил?
       - Так точно, сэр! - Памятуя годы службы, Серов вытянулся по фрунт
и ел глазами начальство. А в том, что перед ним большой начальник, сам
капитан Джозеф Брукс, не приходилось сомневаться.
       - Правило второе и последнее: в море никаких свар и драк. Все
трудятся, почитают Господа, жрут, что дают, и выполняют приказы. Кто не
согласен, отправится кормить акул. Это тоже ясно?
       - Да, сэр.
       - Хочешь присоединиться к моей команде?
       - Сочту за честь, сэр!
       А куда еще деваться? - добавил Серов про себя. Кормить акул ему
не хотелось. Не больше, чем динозавров или каннибалов.
       Капитан пожевал губами, прищурил серые водянистые глаза.
Казалось, готовность нового волонтера внушает ему подозрения. Наконец,
сунув руку за отворот камзола, он почесал под мышкой и осведомился:
       - Кем был на "Викторьезе"?
       - Помощник квартирмейстера, ****) сэр.
       Из всех возможных чинов и званий Серов выбрал самую, как ему
казалось, тихую и невоинственную должность. Что поделаешь! Он не умел
управляться с парусами, стоять у руля, грести и целиться из медных пушек;
наверное, он смог бы выстрелить из пистолета, но только не зарядить его
вновь. В реальной жизни он никогда не видел кремневых пистолетов, даже
в музее. Разве только по телевизору? Но в исторических боевиках не было
инструкций, как обращаться с таким оружием; в них бравые корсары палили 
по тридцать раз, будто у них не древний ствол, а автомат Калашникова.
       - Как тебя? Эндрю? Ну-ка, рубаху долой! - вдруг распорядился
капитан.
       Серов стащил рубашку, затем, под удивленным взором Брукса,
майку. Рулевые, моряк с могучими руками и юноша, глядели на него во все
глаза.
       - Повернись, мошенник!
       Ать, два! Серов сделал четкий поворот, как на плацу перед
генеральским смотром.
       Капитан оглядел его мускулистую спину и плечи с зажившими
ожогами, заставил повернуться еще раз, ткнул толстым пальцем в шрам на
левом боку и вдруг расхохотался.
       - Помощник квартирмейстера, говоришь? Ну и паршивец, клянусь
Христом Спасителем! След от пули и след от пытки огнем! Ты кто такой,
негодяй? Разбойник, убийца, каторжник? Или вор? Но уши и ноздри вроде
бы целы... *****)
       - Вообще-то я внебрачный сын маркиза, - с достоинством произнес 
Серов, завязывая рубашку вокруг пояса. - Вырос в фамильном замке маркизов 
де Серра в Нормандии, но так уж вышло, что пошел по плохой дорожке.
       - Вот и пойдешь по ней дальше, прямо к Чарли Галлахеру, - сообщил
капитан. - К Чарли, раз тебя притащили эти два болвана, Хенк и Мортимер. 
Отправляйся на шкафут и получи оружие. Пил! - Капитан повысил голос.
       - Да, сэр?
       - Ты, Пил, приглядишь за этим мошенником с "Викторьеза" и
доложишь мне. Если он покинет борт последним, вздернуть на нок-рее. 
А если будет драться, я... гм... я, так и быть, назначу ему половинную 
долю. А там посмотрим. Иди!
       Серов повернулся, шагнул к трапу, но за спиной взревели:
       - Стоять!
       Он снова сделал четкий поворот и уставился в глаза Джозефу
Бруксу.
       - Ты, я вижу, отменный враль, - произнес капитан. - А что еще
умеешь? Чему ты обучился в замке своего папаши?
       - Плясать на канате и ножики метать, - сказал Серов. Подумал
и добавил: - Сэр.
       Уже спускаясь по трапу он обернулся еще раз и - глаза в глаза
- встретил взгляд юноши-рулевого. Какие длинные ресницы, подумал Серов.
Прямо как у барышни.

                            * * *

       Чарли Галлахер оказался невысоким крепышои-ирландцем с
огненно-рыжей бородой и космами таких же рыжих нечесанных волос. Без
церемоний ощупав мускулы Серова, он с одобрением кивнул, неразборчиво
рявкнул команду, и новобранцу вручили ружье и перевязь с устрашающего
вида тесаком. К этому полагались еще мешочек с пулями, рожок с порохом
и какие-то приспособы - для того, вероятно, чтобы заталкивать пулю в
ствол. Серов глядел на них с недоумением, и, заметив это, его командир
поинтересовался:
       - Стрелять умеешь, деревенщина?
       Неопределенно пожав плечами, Серов отошел в сторонку. Ружье
было тяжеленным, килограммов на семь или восемь, с коротким неудобным
прикладом и длинным стволом. Он даже не знал, как называется эта штука -
мушкет?.. аркебуза?.. фузея?.. ******) В любом случае, музейная древность,
палить из которой опаснее для стрелка, чем для его противника.
       Его хлопнули по спине, дернули за руку, и он внезапно очутился
у фальшборта, *******) зажатый между Мортимером и Хенком с одной стороны
и рослым одноглазым детиной без левого уха с другой. Одноглазый раскрыл
пасть и оскалил зубы - должно быть, это означало приветливую улыбку.
       - Кола Тернан, - представил одноглазого Мортимер. - Тоже француз.
Из этого... из вашего Парижу.
       - В Париже не бывал, - Серов перешел на французский. - Я-то сам
из Нормандии. Внебрачный сын маркиза де Серра.
       Тернан осклабился еще шире и загоготал.
       - Ну, я такой же ублюдок, как ты! Только мой папаша - принц
Анжуйский, чтоб ему гореть в аду! Обрюхатил мою бедную матушку,
разбил ей сердце, и медной монетки не бросил! Теперь, надеюсь, лижет
в преисподней сковородку. А твой поганец? Жив еще?
       - Помер, - со скорбной гримасой сказал Серов. - Объелся трюфелей,
помер и похоронен в родовой усыпальнице.
       Тернан, склонив голову к плечу, покосился на него.
       - Как-то ты странно говоришь, приятель... Не хочу обидеть твою
мамашу, но, может, она была из Фландрии?
       Проблема! - подумал Серов. Английским, французским и немецким
он владел вполне прилично, но языки эти были современными, да и акцент,
конечно, у него имелся. Странный английский можно было списать на его
французское происхождение, но с языком, который, по его легенде, был
родным, так не получалось. Над этим вопросом он размышлял вчера, сидя
в кутузке, и кое-что придумал.
       - В Нормандии все так говорят, - заметил Серов, прислонившись
к планширу. - На французском плохо, и на английском плохо... Мы,
как-никак, от норманов произошли, от самого Вильгельма Завоевателя.
У нас особый говор.
       Одноглазый кивнул, удовлетворившись этим объяснением. Серову
оставалось лишь надеяться, что настоящий нормандец в этих краях редкая
птица, и встречи с ним не предвидится. Стоя в толпе головорезов, вдыхая
запахи дерева, кожи, пота и металла, он на мгновение будто выпал из этой
чужой и враждебной реальности; казалось, если закрыть глаза и сделать
мысленное усилие, он тотчас очнется в самолетном кресле, как раз к обеду,
который разносят длинноногие стюардессы. И все исчезнет, как кошмарный
сон - и море, и этот корабль, и мерзкие хари, что окружали его. Он опустил
веки, напрягся, снова открыл глаза и с тоской убедился, что ничего не
изменилось, не исчезло: море, хари и корабль, все на месте.
       Яростное солнце палило голую спину и плечи, ветерок был слабый и
неустойчивый, то дул в корму, то вдруг менял направление, и тогда паруса
громко хлопали и раздавался холодный голос Пила, что-то командовавшего
рулевым. Смысл этих маневров был Серову непонятен; он не мог сообразить,
куда они движутся и зачем, и только глядел бездумно на сине-зеленые
морские волны, сливавшиеся вдали с безоблачным бирюзовым небом. Наконец
"Ворон" слегка повернулся, и он увидел корабль, заслоненный прежде
громадой парусов. До него оставалось километра два или три, и с этого
расстояния можно было различить лишь высокую корму с резными украшениями 
да мачты, одетые белыми парусами. Корабль постепенно приближался - фрегат, 
более легкий, чем это тяжелое крупное судно, имел при слабом ветре 
преимущество в скорости.
       - Догоняем черножопых, - послышалось за спиной Серова.
       - Здоровое корыто, парусов побольше нашего... галеон... Не 
ушли бы!
       - Ветер слабый. При таком ветре от "Ворона" не уйдут!
       - Твои слова, Люк, да Богу в уши... Помоги нам Христос и
все святые!
       - Помогут! Господь, братья, знает, у кого брать и кому давать!
       - Прах и пепел! Дал бы всем поболе, а мне еще и сапоги!
       Кажется, это был Мортимер. Серов поглядел налево, поглядел
направо, увидел торчавшие над планширом лица и поразился, как они схожи.
Имелись тут всякие, блондины, брюнеты и рыжие, простоволосые, в шляпах
или в платках, закрученных на голове, бритые и бородатые, смуглые и не
очень, но на каждой физиономии была печать жадного нетерпения, роднившая
их всех, будто они и в самом деле являлись братьями. Кой у кого в глазах
сверкала ненависть, и этого Серов уже не понимал. С чего бы разбойникам
так ненавидеть свою жертву? Корабль, который они догоняли, был несомненно
испанским, а об испанцах у Серова сложилось самое лучшее мнение. Случалось
ему отдыхать под Малагой и в Барселоне, и знал он не по наслышке, что
Испания - прекрасная страна. Особенно для российских туристов: теплое
море, отели, аттракционы, гостеприимный народ и все не в пример дешевле,
чем в Англии и Франции. Опять же пальмы, персики, красное вино и
стройные смуглые девушки... Где ты, где, чудесная Испания?..
       Оказалось, что совсем близко, и даже посылает ему привет.
Пара алых пламенных цветков, обрамленных черным дымом, распустилась
на корме галеона, над волнами грохнуло, что-то засвистело, загудело
и плюхнулось в воду в полусотне метров от "Ворона". Пираты заорали,
заулюлюкали, но этот шум и гул перекрыл грохот новых выстрелов. С каждой
секундой сокращая расстояние, фрегат приближался к большому кораблю, и
перед Серовым уже маячили красно-золотые флаги, резные украшения высокой
кормы и два орудийных порта между ними.
       Третий залп отгремел, и сразу раздался голос капитана:
       - Синьор Джулио! Начинайте!
       Гнусавый голос на квартердеке *********) затянул:
       - Тебя, Господи, славим! Пошли хлеб нам по бурным водам, яви
милость детям Твоим, спаси от ран и крушений, от пули и меча, от зла
людского, от пушек и пороха. А тех, кому суждена погибель, избавь от
адского огня, прости их прегрешения, не ввергай в геену огненную, а
спаси и помилуй, ибо они не ведают, что творят. Они, несчастные дети
Твои, изгнанники и нищие, пьяницы и мошенники, воры и убийцы, собрались
здесь, на утлой ладье, дабы противостоять злокозненным безбожникам, что
позорят имя Твое, сжигают людей живьем, торгуют отпущением грехов и
творят разбой и насилие над многими народами. Отведи от них руку Твою,
отдай их нам во власть, сделай их нашей добычей, и корабль их, и все
их добро до последнего фартинга. ********) Аминь!
       Эта молитва, прозвучавшая в полной тишине, изумила Серова - не
думалось ему, что корсары поминают Господа перед своим кровавым промыслом.
С другой стороны, отчего бы не помянуть? Все собравшиеся на "утлой ладье"
родились и выросли в лоне святой матери-церкви того или иного толка и,
вероятно, не делились меж собой на протестантов, англикан и католиков.
Бог для них, как и положено, был един; себя они считали господними
воинами, а испанцев - порождением дьявола.
       Когда молитва отзвучала, Серов, наклонившись к Мортимеру,
прошептал:
       - Кто тут у вас? Поп? Священник?
       - Лекарь, - пояснил тот и деловито перекрестился. - Бакалавр
Джулио Росано из этой... как ее... Венеции. Жену зарезал, а может,
полюбовницу. Хирург отменный, прах и пепел! Случится, отхватит руку
или ногу, а ты и заметишь.
       - После двух бутылок, - добавил Хенк. - И лучше рома, а не
джина. От рома душа согревается, и боль отходит. - Промолвив это, он
вытащил из-за пазухи крестик на засаленном шнурке и приложился к нему
губами.
       Испанские ядра просвистели над "Вороном". Одно пробило парус
на фок-мачте, другое пронеслось над квартердеком, и оба ушли в воду за
кормой.
       - Эй, на баке! - загремел голос капитана. - Носовые орудия!
Огонь!
       Грохнуло, и фрегат покачнулся на мелкой волне. На несколько 
секунд кислый вонючий дым окутал палубу, и сквозь его марево Серов 
разглядел всплески по обе стороны галеона. Вероятно, то была пристрелка 
или же Брукс хотел проверить, достанут ли испанца пушки "Ворона". Галеон 
под ало-золотыми флагами опережал пиратское судно метров на пятьсот, и 
на его палубе уже различались фигурки людей в кирасах и блестящих шлемах.
Серову показалось, что испанский корабль рыскает то в одну, то в другую
сторону, пытаясь развернуться к ним бортом, но этот маневр никак не
удавался. Причина оставалась тайной для него; он не знал, был ли тому
виною слабый переменчивый ветер, неповоротливость тяжелого, похожего на 
плавучий сундук корабля или искусство кормчих "Ворона", державших фрегат 
точно за кормой испанца.
       Четыреста метров... триста... Внезапный порыв ветра зашелестел
в парусах, послышалась команда Пила, пираты торжествующе заорали, и в
следующий момент "Ворон", не сбавляя хода, начал отклоняться от незримой
линии, соединявшей его с испанским судном.
       - Раны Христовы! Он наш, наш! - прорычал одноглазый Тернан. -
Наш, если Тегг не подведет!
       Вслед за этим раздался голос Брукса:
       - Эй, на пушечной палубе! Сэмсон Тегг! Всем бортом - огонь!
       Десять медных пушек рявкнули под ногами Серова, палубные доски
застонали и вздыбились, и он, чтобы не упасть, ухватился за плечо Хенка.
Ядра прошли над галеоном, сметая людей и сокрушая снасти; одни фигурки
в блестящих кирасах рухнули на палубу, другие корчились под обломками
рангоута, большой парус на средней мачте завернулся вбок, сложился
пополам и плескал теперь по ветру наподобие бесформенного белого флага.
"Ворон", не пытаясь дать новый залп, вернулся к прежнему курсу и шел
теперь за испанцем сзади и слева, на расстоянии сотни метров. Пушки
галеона молчали - то ли экипаж еще не справился с ошеломлением, то ли
угол обстрела был неудобным.
       - Сбили грота-рей, - пояснил Мортимер, почесывая горбинку
длинного носа. - Ну, теперь они наши, прах и пепел!
       - Ром и гром! - в тон ему сказал Серов. - И что мы с ними будем
делать? Товар, это я понимаю, товар подлежит экспроприации, а с людьми-то
как?
       Мортимер небрежно помахал рукой.
       - Море широкое...
       - И глубокое, - добавил Кола Тернан.
       - И досок на "Вороне" хватает, - сообщил Хенк.
       Серов недоуменно нахмурился.
       - Каких досок?
       Он собирался расспросить об этом подробнее, но тут рыжий Чарли
Галлахер грохнул по планширу кулаком и приказал:
       - Мушкеты к бою! Цельтесь лучше, братья, и чтоб ни одна пуля
даром не пропала! Во имя Христа и девы Марии... Пали!
       Грохнул залп из полусотни ружей. Серов тоже выстрелил, но
целился не в людей, а в леер с большим красно-золотым флагом, что
развевался на корме. Отдача была такой, словно жеребец лягнул в плечо.
Удивительно, но он перебил веревку, и флаг, упав на самый край кормы,
зацепился там, свесился вниз и закрыл отверстие пушечного порта.
       - Заряжай! - выкрикнул Галлахер.
       Посматривая то на Мортимера, то на одноглазого Тернана, Серов
скрупулезно повторял их движения. Отмерить порох, засыпать на полку,
вложить свинцовый шарик пули, взвести курок... Где-то когда-то он
читал, что зарядить мушкет или иное старинное ружье - штука сложная,
дело нескольких минут. Но, вероятно, это была одна из непроверенных
гипотез века "узи" и "калашей", ибо пираты справились секунд за сорок.
Планшир вновь ощетинился стволами, но Галлахер не подавал команды
стрелять, словно чего-то выжидая. Испанское судно со сбитым парусом
теряло ход, на "Вороне" тоже убрали часть парусов, и фрегат по-прежнему
шел параллельным курсом, держась чуть сзади и сбоку от намеченной жертвы.
Дистанция, разделявшая корабли, была небольшой, и Серов видел, как вдоль
борта строятся мушкетеры под командой офицера в золоченом панцире. На
голове у него была шляпа с черным пером, солдат защищали блестящие шлемы
с продольным гребнем и изогнутыми, точно крыша китайской пагоды, полями.
Точь в точь как в историческом фильме, решил Серов.
       - Ты, ублюдок с "Викторьеза"! - услышал он за спиной и
обернулся. Это оказался Пил, в том же щегольском фиолетовом костюме,
дополненном испанским шлемом и парой пистолетов. Стоял, выпятив мощную
челюсть, небрежно опираясь на обнаженную шпагу, и глядел на Серова
холодным взглядом убийцы.
       - Помнишь, что приказал Старик? - Голос Пила был таким же
ледяным, как его глаза. - Будешь в атаке последним, повиснешь на рее.
Я сделаю это с удовольствием. Не люблю французов.
       Услышавший его слова Тернан насупился и пробормотал
проклятие. Пил повернулся к нему, слегка приподнял клинок, и ярость в
темном зрачке одноглазого погасла. Судя по всему, помощника капитана не
любили, но побаивались. Серов, не вступая в пререкания, молча кивнул.
       - Готовьтесь! - проревел капитан, стоявший теперь на
квартердеке рядом с рулевыми. Ветер подхватил "Ворона", погнал его
вперед, следом за добычей, прямо на испанский галеон. Его темный смоленый
борт поднимался стеною в два человеческих роста, а кормовая надстройка
была словно дом в четыре этажа. Крепость! - подумал Серов, но не успел
ни удивиться, ни испугаться. Борт корабля навис над ним, сверху глядели
смуглые жесткие лица под сверкающими шлемами, торчали ружейные стволы,
и каждый, чудилось, целит прямо ему в сердце.
       - Пали! - выкрикнул Галлахер, и Серов машинально нажал спусковую
скобу. Гром двойного залпа оглушил его; испанцы ответили на выстрелы,
их пули свистели повсюду, буравили воздух, впивались в палубу и в доски
фальшборта. Кто-то охнул, кто-то захрипел и рухнул навзничь, но смуглых
рож над Серовым заметно поубавилось. Тем временем "Ворон", подгоняемый
слабым ветерком, навалился на высокий борт испанца, взметнулись вверх
крюки и кошки, загремели отброшенные ружья, но этот звук был перекрыт
громкими людскими голосами. Корсары рычали и ревели будто разъяренные
быки; десятки рук ухватились за канаты, десятки ног ударили по гулким
доскам, сверкнули стиснутые в зубах клинки, и буйная орда ринулась на
испанский корабль.
       Серов не помнил, как очутился на палубе, но был уверен, что
сделал это не последним. Вероятно, Хенк, который лез за ним, перекинул
его через высокий фальшборт испанца, и он, сгруппировавшись, покатился
по окровавленным доскам, среди валявшихся тут и там мертвых тел. Полоска
сверкающей стали устремилась к Серову, он вскочил, вышиб ударом ноги
шпагу у офицера - того самого, в золоченой кирасе, - перехватил оружие
в воздухе и ударил испанца в висок рукоятью. Шпага была ему привычнее
тесака - в цирковом училище он брал уроки фехтования. Это сценическое
искусство нравилось ему, но сейчас он был не на сцене, сейчас в его
руке сверкал боевой клинок, смертоносный, точно кобра.
       Вокруг него кипела яростная битва. Несмотря на потери от ядер
и пуль, испанцев оставалось около сотни, и дрались они с мужеством
отчаяния. Бешеные темные глаза, оскаленные рты, кирасы, залитые кровью,
и острия клинков мелькали перед Серовым, а рев атакующих пиратов сливался
с яростным кличем: "Сант-Яго! Сант-Яго!" Решительно это были не те
интеллигентные испанцы, которых он видел на курортах Коста Браво и Коста
дель Соль, а сущие дьяволы! И каждый мог отнять у него жизнь с той же
легкостью, как чеченские сепаратисты или киллеры московской мафии. Факт
неприятный, но знакомый; главная мудрость, которой Серов обучился в Чечне,
была проста: убей, или тебя убьют. Здесь прикончить могли испанцы, но
если Пилу не понравится, как он орудует тесаком и шпагой, вздернут свои.
       Все же он никого не убил, кроме офицера с проломленным виском, и,
стараясь не забегать вперед,  двигался в пиратской шеренге, оттеснявшей
испанских солдат к корме и другому борту. Пятьдесят бойцов, которых вели
Пил, Галлахер и еще один предводитель команды "Ворона", пока незнакомый
Серову, были не единственными; другая группа спустилась по канатам с
мачт на кормовую надстройку галеона, и там, на восьми- или десятиметровой
высоте, тоже кипела битва. Выстрелов он больше не слышал, только крики,
проклятия, стоны и резкий, отрывистый лязг клинков - видимо, никто не
пытался в этой свалке перезарядить мушкет или пистолет.
       Испанцы сражались с ожесточением и все же медленно отступали
- в тесноте и давке ножи и короткие тесаки корсаров часто были опаснее
шпаг. Впрочем, к Эдварду Пилу это не относилось; с длинным клинком в
одной руке и кинжалом в другой, он прокладывал себе дорогу с увереностью
асфальтного катка. Очевидно, он обучался не сценическому фехтованию и
подкрепил свое искусство долгим опытом схваток и драк. На глазах Серова
он заколол троих ударами в горло, над верхним краем панциря; четвертого
проткнул кинжалом и отшвырнул под ноги великану Хенку.
       Отбиваясь то шпагой, то тесаком, Серов миновал мачту, под
которой, задавленные упавшим реем, лежали трупы нескольких испанских
моряков. Стальное лезвие метнулось к нему, он не успел отбить выпад,
извернулся, но острие клинка прочертило алую полоску поперек ребер.
Напавший на него свалился под молодецким ударом Хенка, а Серов отступил
на шаг, соображая, не будет ли полученная рана поводом, чтобы не
участвовать в резне. Видимо, нет, решил он: не рана, царапина, с
такой наверняка повесят за низкую активность.
       Он переместился на правый фланг, к рыжему Галлахеру, подумав,
что надо держаться у начальства на глазах. Теперь он был под кормовой
надстройкой с лестницами и балконами, на которых тоже бушевала схватка:
то и дело чей-нибудь труп падал вниз с разбитой головой или с кинжалом
между ребер. Сверху, с квартердека, доносился зычный голос капитана
Брукса, сулившего испанцам ад на земле и могилу в море, и этим проклятиям
аккомпанировали топот, тяжелое надсадное дыхание, предсмертный хрин и
звон клинков. У ног Серова рухнул сброшенный с трапа испанец с распоротым
животом, он отшатнулся, и тотчас что-то тяжелое свалилось ему на спину,
чьи-то руки обхватили плечи, потом скользнули вниз, к локтям. Он замер,
с ужасом предчувствуя холод стали, что пробирается под лопатку, но тот,
кто на него упал, не думал нападать - хватка его ослабела, и он растянулся
на палубе.
       Резко обернувшись, Серов увидел юношу, того, что помогал
рулевому на "Вороне". Он, вероятно, был не ранен, а просто ошеломлен
падением с изрядной высоты; лицо его под густым загаром побледнело,
глаза были закрыты, короткая абордажная сабля вывалилась из руки.
Ступени трапа рядом с Серовым загудели под быстрыми шагами - солдат,
сбросивший мальчишку, торопился вниз, а за ним - еще один, бородатый,
с кровавой царапиной на щеке и искаженным яростью лицом.
       Прикончат парня, подумал Серов, взвесил в ладони тесак и метнул 
его в первого испанца. Тяжелое лезвие пробило кирасу, солдат сложился 
пополам и с грохотом рухнул с лестницы. Второй подскочил к Серову, грозя 
обнаженным клинком, но вдруг глаза его закатились, голова упала на грудь, 
и поток крови, хлынувшей изо рта, залил бороду.
       - Отпрыгался, - сказал Мортимер, вытаскивая саблю из спины
мспанца. - А сапоги у него неплохие, как раз по моей ноге...
       Он сел на палубу и начал стаскивать с убитого солдата
сапоги. Сражение, похоже, завершилось: трупы испанцев летели за
борт, пленных согнали к мачте и вязали их же ремнями, строптивых, под
руководством Пила, резали на месте, содрав с них предварительно одежду
и тщательно ее обшарив. Один из корсаров, дородный тип с отвислыми
щеками и обезображенным оспой лицом, распоряжался у люков, ведущих на
пушечную палубу и в трюм, посылал людей по-двое и по-трое осматривать
каюты, орал им вслед, чтоб не сбивали, свиньи недорезанные, замки с
сундуков, а тащили на палубу для капитанского досмотра. Сам капитан
Джозеф Брукс стоял на квартердеке, оглядывал повреждения в корабельных
снастях и следил за работой моряков, посланных на мачты: одни спускали
паруса, другие трудились над разбитым ядрами грота-реем, сбрасывая вниз
обломки дерева и рваные канаты. Юноша, упавший с трапа, вроде бы очухался
и сел, держась за бок и мотая головой. Его светлые волосы рассыпались по
плечам, щеки порозовели.
       - Впору пришлись сапоги, - радостно сообщил Мортимер,
поднимаясь и топая ногами. - Не забыл Господь заблудшего грешника! Ну,
а я уж ему отслужу, я уж ему поставлю...
       Но что Мортимер хотел поставить Богу и чем отслужить за сапоги,
так и осталось неясным - сверху послышался рев капитана. Чем-то он был
недоволен, на что-то гневался, стучал кулаками по планширу, грозился
шкуры содрать с Рика Бразильца и Кактуса Джо, кого-то требовал к себе
- немедленно, сейчас же! Серов вытер лезвие шпаги о штаны мертвого
испанца, сунул клинок за перевязь, послушал капитановы проклятия,
потом спросил:
       - Чего он разоряется, подельник? Так орать, грыжу наживешь.
       - Мисс Шейлу требует, свою племянницу, - пояснил Мортимер. - Эта
девчонка такая зараза! Хлебом не корми, дай кровь кому-нибудь пустить!
       - Шейлу? Какую еще Шейлу? - Серов недоуменно поднял брови.
       - Вот эту самую. Ту, что за тобой сидит, - пробурчал Мортимер
и показал окровавленной саблей на юношу.

------------------------------------------------------------------------

         *) Пояснение некоторых терминов, относящихся к парусным 
судам. Шкафут - пространство на верхней палубе судна между фок- и
грот-мачтами. Фок-мачта - передняя, грот-мачта - вторая от носа; третья 
мачта, расположенная ближе к корме, называется бизанью. Шканцы - часть 
верхней палубы между грот-мачтой и бизанью; на парусных кораблях это 
место обычно использовалось для торжественных построений экипажа. Ют 
- кормовая часть верхней палубы, бак - носовая часть. Каюты офицеров
находились на юте, в кормовой надстройке, кубрик рядовых моряков -
на баке, где качало гораздо сильнее.
        **) Фордевинд - ветер, дующий в корму, или курс судна, который
совпадает с направлением ветра. Гафель - особый рей, закрепленный на
мачте одним концом, под углом к ней; служит для крепления паруса. 
Нок-рея - оконечность горизонтального рея. 
       ***) Фрегат имел три мачты. Фок- и грот-мачты были вооружены 
четырьмя прямыми парусами, на бизани три верхних паруса были прямыми, 
а нижний, называвшийся косой бизанью, был косым (то есть примерно таким 
же, как на обычной яхте, но большего размера). Этот парус крепился между 
двумя элементами рангоута, отходившими от мачты: гафелем (вверху) и 
гиком (внизу). Гик, имевший в длину 10-15 метров, нависал над кормовой 
надстройкой, но под ним можно было свободно ходить - расстояние от гика 
до палубы составляло не менее двух метров.
      ****) Квартирмейстер - лицо, ведающее снабжением войск и их
размещением по квартирам.
     *****) В Европе и России ворам, убийцам и бунтовщикам часто рвали
ноздри и уши. Это не заменяло наказание (каторгу, пытку, бичевание,
отправку на поселение за океан и так далее), а служило скорее зримым
знаком того, что данный человек - преступник.
    ******) Мушкет - фитильное или кремневое ружье XXVI-XVIII вв.;
аркебуза - фитильное ружье XVI в., произошедшее от кулеврины (пушка,
а также одна из первых разновидностей ручного огнестрельного оружия);
фузея - кремневое ружье XVIII в. (русские солдаты времен Петра I были
вооружены фузеями).
   *******) Фальшборт - часть корабельного борта выше верхней палубы;
фактически - палубное ограждение. Поверх фальшборта идет брус (перила),
называемый планширом.
  ********) Фартинг - самая мелкая британская монета, четверть пенса.
 *********) Квартердек - часть верхней палубы на юте, над кормовой
надстройкой.


                          Глава 6. Остров

       День, ночь и снова день... Сутки два корабля бороздили волны,
покачиваясь в сине-зеленом безбрежном пространстве; за бортом - океан,
над мачтами - лазурный небесный купол с ослемительным солнцем или
яркими точками звезд. В полдень солнце так накаляло палубу, что босиком
не пройдешь, и только несильный ветер умерял жару; ночи были душными,
влажными - океан отдавал тепло, и лишь под утро воздух становился более
прохладным и свежим. Кубрика с койками или хотя бы нарами на "Вороне" не
имелось, и рядовой состав мог выбирать из двух вариантов ночлега - или
наверху, прямо на досках, или в гамаках, подвешенных на пушечной палубе.
Камбуза тоже не было; огонь на корабле не разводили, в море питались
сухарями и соленым бычьим мясом, запивая нехитрую снедь водой с добавкой
рома. Из всех удобств, казавшихся Серову неотделимыми от человеческого
существования, в наличии был лишь гальюн, располагавшийся на носу.
Посещая его, Серов всякий раз представлял одну и ту же картину: бриг
под белоснедными парусами, который мчится в океане и удобряет свой
путь мочой и калом.
       "Ворон", в сущности, был не очень большим кораблем, 
поворотливым, легким, быстроходным, но до ужаса тесным. Это впечатление 
создавалось не только размерами судна, но и многочисленностью команды 
- куда ни глянешь, всюду люди. С парусами и штурвалом могли управиться 
десять-двенадцать моряков, три десятка с учетом вахт, но экипаж фрегата 
был вчетверо больше. Он являлся боевым кораблем, и большинство из 
плававших на "Вороне" были, в привычных Серову терминах, морской пехотой 
и артиллеристами. Теснота и скученность, грубая пища, плохая вода и сотня 
иных причин могли стать поводом для недовольства, ссор и неповиновения 
предводителям, поэтому на судне поддерживалась железная дисциплина - 
драки, воровство и всякая попытка мятежа карались незамедлительно и 
жестоко. Это был замкнутый мирок, включавший все необходимое для жизни: 
корабль, пушки, сухари и экипаж со всеми нужными специалистами, от 
капитана до мушкетера, от штурмана до плотника. И жизнь в этом мире 
шла по строгому распорядку.
       То, чем полагалось заняться после битвы, было его важнейшими
элементами: во-первых, определить сохранность захваченного судна и
величину добычи; во-вторых, избавиться от пленников и трупов; в-третьих,
уврачевать раненых. Галеон остался на плаву и, если не считать разбитых
реев, порванных канатов и дыр в фальшборте, не имел повреждений. Быстрый
обыск позволил выяснить, что груз состоит из сахара, табака, какао и трех
увесистых сундуков с серебром - совсем неплохая пожива, отлична весть,
поднявшая команде настроение. Тем самым первый пункт был выполнен, и
наступил черед второго: три доски легли на планшир, и, под свист и соленые
шутки, пленников одного за другим проводили в воду. Всех, кроме капитана
галеона, чернобородого испанского идальго - этот был связан и брошен
в каморку с плотницкими инструментами. Падавшим за борт корсары желали
приятных встреч с Нептуном и не скупились на советы по обращению с
русалками - как уложить их и как добраться к интимному месту под
хвостом.
       Серов наблюдал за этой казнью с отвращением. Его, вместе
с Хенком и Мортимером, послали обыскивать трюм, но до того он увидел,
как первые испанцы шагнули на доску. Были они раздетыми до нитки, но
милосердием победителй им оставили кресты; каждый сжимал в кулаке свой
крохотный крестик и целовал его перед тем, как прыгнуть в море. Ни
жалоб, ни стенаний, ни мольб о пощаде... Вера и, быть может, гордость
этих людей превозмогали страх; похоже, они надеялись, что муки окажутся
недолгими и проложат им тропинку прямо в рай. Серов невольно им
позавидовал - не печальной их судьбе, а нерушимой вере. Ему, человеку
иных, не столь наивных времен, вера не служила утешением, и даже роптать
на божий промысел он не мог - аномальная зона явно не имела никакого
отношения к Господу.
       Ворочая в трюме бочки и мешки, Серов слушал, как море с плеском
принимает очередного пленника, и, пытаясь отвлечься, размышлял о том, о
сем, а еще о девушке, о Шейле. Она исчезла; спустившийся с квартердека
негр, Рик Бразилец, как пояснил Мортимер, поднял ее на ноги и с почтением
довел до трапа. Двигалась она с трудом и не глядела на Серова - возможно,
даже не понимала, что он ее спаситель. Серов решил, что если этот подвиг
не зачтется, то все же два испанца на его счету, и значит, на рее ему не
болтаться. Слабое утешение!.. - с хмурой усмешкой думал он. Может быть,
лучше умереть, как те испанцы? Может быть, смерть - дорога, которой
удастся вернуться домой?
       Плеск наверху продолжался, но теперь к нему добавился уже
знакомый голос бакалавра Джулио Росано, читавшего молитвы - в морскую
пучину провожали погибших пиратов. Затем пришла пора третьей и последней
процедуры: хирург закричал, подзывая к себе раненых. Серов выбрался на
палубу, где Росано уже врачевал тех, кому не повезло. Инструментов у 
него было три: нож, нитка с иглой и щипцы для извлечения пуль, а к
этому - полотняные тряпки, рожок с порохом и ящик с бутылками рома. На
этот раз обошлось без ампутаций; Росано лихо вытаскивал пули и, смотря
по размерам раны, прижигал ее горящим порохом или смачивал ромом. Хриплые
стоны, вопли и проклятья неслись над палубой, но их заглушали бульканье
и довольный гогот - всем увечным вручалась бутылка рома. Получил ее и
Серов, вместе с врачебным советом лить на царапину спиртное и замотать
ее чистым полотном.
       Первая оценка груза вскоре завершилась, большая часть корсаров,
включая раненых, перебралась на фрегат, и галеон, под управлением Пила 
и призовой команды, поднял паруса. Мачты "Ворона" тоже оделись белым, и
слабый ветер погнал корабли на северо-восток. Куда и зачем, о том Серов
не ведал; ямайский ром, распитый с подельниками на троих, плескался в 
его желудке и туманил голову. Крепкое зелье! - подумал он, устраиваясь 
на шкафуте среди лежавших вповалку корсаров. Многие уже храпели - кто 
утомленный ратными подвигами, кто перебравший лечебного средства синьора 
Росано. Солнце опускалось к горизонту, "Ворон" плавно покачивался на 
волнах, и, удаляясь, растворяясь в вечернем зное и сонной тишине, звучал 
негромкий посвист ветра. И показалось Серову, что слышит он песню, одну 
из тех, давно знакомых, что звучали дома под гитарный перебор.
       Дома! Триста лет тому вперед!
       Закрыв глаза, он тихо прошептал:
       - Пират, забудь про небеса, забудь про отчий дом... Темнеют дыры
в парусах, пропоротых клинком...
       Будто услышав, ветер подхватил мелодию и засвистал ему в ответ:

       Здесь двадцать девять человек
       Сошлись на смертный бой,
       И вот один уже лежит
       С разбитой головой.
       Здесь двое рубят трап ножом,
       Пять ловят воздух ртом,
       Здесь семь в крови ползут на ют,
       А десять - за бортом...

                            * * *

       На следующий день, после полудня, они приблизились к земле.
Правда, не очень обширной и цветущей: кольцо песчаных пляжей километра
два периметром, дальше - несколько пальм да заросли тростника, а над
этой скудной зеленью торчит невысокий каменный горб. Однако на берегу, у
самых пальм, виднелись три или четыре лачуги, сбитые из брусьев, досок и
всевозможных корабельных обломков, а на песке, за линией прилива, валялся
прокаленный солнцем плавник, те же доски и обломки. Лачуги выглядели
необитаемыми, никакого движения около них не замечалось. Место казалось
на редкость спокойным - трепетали на ветру пальмы, волны вылизывали
безлюдный берег да кое-где бродили у воды огромные черепахи.
       - Привал? - полюбопытствовал Серов, разглядывая пальмы, песок
и черепах.
       - Долю будем считать, - туманно пояснил Мортимер. - Что до тебя,
подельник, так ты уже не обижен. Этакий вертел отхватил... Дорогого
стоит!
       Вертел, толедский клинок с ножнами и перевязью, снятыми с трупа
испанца, был неделимой собственностью Серова, как и новые мортимеровы
сапоги. Всякая вещь, взятая с боя, с тела побежденного, будь то оружие,
перстень или кошелек с монетами, в общий котел не шла, а доставалась
тому удачнику, который совладал с врагом и успел его ограбить. Это было
нерушимым правилом Берегового братства, одним из многих законов и обычаев,
еще неведомых Серову. Он, однако, подозревал, что этот кодекс эффективнее
гражданского и уголовного права, которые ему преподавали, и путь в нем от
вины до кары гораздо более короткий. Первый практический урок он уже
усвоил, искупавшись под килем "Ворона", и не стремился его повторить.
       Фрегат и галеон встали борт о борт и бросили якоря. Спустили
шлюпки; в первой отправился Джозеф Брукс с пленным испанским капитаном,
двумя своими офицерами и дюжиной вооруженных матросов. В баркасе,
отчалившем от галеона, Серов увидел несколько бочек и мешков - должно
быть, на берег перевозили образцы товара для оценки. Впрочем, глазеть
по сторонам ему не дали - ватага Галлахера принялась за работу, загружая
в лодки емкости для воды, оружие, паруса и неизменные сухари и солонину.
Нелегкий труд в жарком влажном воздухе, под палящим солнцем! Вскоре Серов
сбросил рубаху и джинсы и повязал на голову майку. Потный, уставший, с
трехдневной щетиной на лице и ссадиной поперек ребер, он отличался от
корсаров только светлой кожей. Загар, который дарило солнце тропиков,
был не таким, как северный, не золотистым, а цвета старой бронзы или
кофе.
       Шлюпки уходили одна за другой, и вскоре на берегу вырос целый
городок из парусины, растянутой на вбитых в почву досках. Десятка три
пиратов, груженых бочонками, углубились в лес, по направлению к венчающей
остров горе - там, очевидно, был ручей или какой-то иной водный источник.
Остальные жгли костры, ловили черепах или валялись на песке, раздевшись
до исподнего. Островок, несомненно, служил приютом и местом отдыха для
многих поколений джентльменов удачи - может, кому-то, волей или неволей,
пришлось остаться здесь, и эти изгои построили хижины. Но не только их:
Серов разглядел, как из одной лачуги вытащили стол и дюжину колченогих
табуретов, расставив эту нехитрую мебель под полотняным тентом. Туда
подкатили бочки, поднесли мешки и три увесистых ларца, и там находились
предводители корсаров - Брукс, Пил и четверо других, чьи имена были уже
известны Серову. Дородный тип с отвислыми щеками и рябым лицом звался
Томас Садлер и выполнял на "Вороне" обязанности суперкарго, *) снабженца,
казначея и писаря. Сэмсон Тегг, костлявый и тощий головорез в треуголке,
был старшим бомбардиром, искуснейшим артиллеристом, служившим некогда
в британском, в затем - в голландском флоте. Пайлот **) ван Мандер,
голландец из Роттердама, являлся штурманом, знавшим воды от мексиканского
и венесуэльского побережья до Багам, Малых Антильских и Наветренных
островов ***) как собственную ладонь. Последним из офицеров "Ворона"
был Джулио Росано, хирург и бакалавр медицины, с которым Серову уже
пришлось свести знакомство. Сейчас эта пестрая компания собралась у
мешков и бочек, что-то оживленно обсуждая. Пленник, испанский капитан,
находился у стены ближайшей лачуги, привязанный к опорному столбу.
Пытать его, что ли, собираются?.. - подумал Серов.
       Наконец пришла их очередь перебираться на берег. К борту
подогнали две шлюпки, команда рыжего ирландца с облегченными вздохами
погрузилась в них, весла расплескали изумрудную воду, и застывшие на
рейде суда начали удаляться. Мир вокруг был тих, спокоен и прекрасен;
Серову даже показалось, что он попал на другую планету, девственную 
и гостеприимную, где нет иных обитателей, кроме экипажа "Ворона", и 
каких-то искусственных сооружений, кроме двух кораблей и нескольких 
лачуг под пальмами. В его эпоху такое прибыльное место с золотым 
песком и теплым морем не ускользнуло бы из лап цивилизации; наверняка 
тут воздвигли бы пару отелей и заселили их жаждущими экзотики туристами.
       Нос лодки ткнулся в песок, и босые полуобнаженные люди побрели
к берегу.
       - Хенк, Морти и ты, с "Викторьеза", - Галлахер кивнул Серову,
- поставить тент, разложить костры. Алан, ты старший, приглядишь за
бездельниками. Герен, Люк, Брюс Кук, Джос и Страх Божий - пойдете с
Даннерманом за черепахами. Двух хватит. Две большие или три поменьше...
Как брюхо подскажет.
       Маленькие, но по три, большие, но по пять, - мелькнуло в голове
Серова. Он грустно усмехнулся. Сейчас ни один человек на Земле не мог
понять эту шутку, ни в Российской империи, ни в иных государствах и
странах. Поистине он очутился на другой планете!
       Увязая в песке, они двинулись к пальмам, растянули полотнище в
их жидкой тени, запалили два костра. Шагах в тридцати от них капитан
Джозеф Брукс изучал со своими офицерами содержимое мешков и бочек,
иногда поворачиваясь к привязанному у столба испанцу и что-то спрашивая
- видимо, касавшееся груза. От мешков тянуло крепким запахом табака, на
бочках стояли сундучки с откинутыми крышками, и в них тускло поблескивали
серебряные слитки. Неподалеку расположились у костра с подвешенным к нему
вертелом пять мужчин и девушка, племянница Брукса. Мужчины были Серову
знакомы - Хрипатый Боб и четверо братцев-датчан, Хейнар, Олаф, Стиг 
и Эрик, приняли в его купании самое деятельное участие. Вскоре к ним
присоединились еще двое, притащившие огромную черепаху - волосатый, как
горилла, Кактус Джо, и рослый негр Рик Бразилец. Все эти парни выполняли
на "Вороне" роль телохранителей капитана, а при случае - экзекуторов и
палачей.
       Серов, укрывшись в тени навеса, посматривал то на девушку, то
на Брукса, Пила и остальных офицеров. Шейла интересовала его больше;
вроде бы помнилось ему, что моряки не любят женщин на своих судах, но
у пиратов на этот счет могли быть иные порядки. Что-то такое вертелось
в мыслях - о прекрасной испанке, похищенной благородным корсаром,
добившимся ее любви, а заодно и рыцарского звания. Имя корсара он, как
ни старался, не мог припомнить - Дрейк?.. Уолтер Рэли?.. Морган?.. ****)
Скорее всего, эту романтическую историю навеяли романы и фильмы, и она
не имела никакого отношения к реальным событиям и биографиям трех
британских рыцарей-пиратов.
       Впрочем, Шейла не походила на испанку. Испанки черноокие и
темноволосые, а у племянницы Брукса глаза казались синими, а волосы
отливали цветом спелой пшеницы, со светлыми, почти серебряными прядями.
Чуть скуластое лицо, маленький упрямый подбородок, высокий лоб... Такую
девушку Серов мог встретить на московской улице, и это было ему приятно.
Даже наряд той неведомой москвички мог быть похож на одежду Шейлы -
обтягивающие легинсы, сапожки, белая блуза и кожаный жилет. Имелись,
правда, отличия - сабля на перевязи и пистолет за поясом.
       Он смотрел на девушку, она смотрела на него - пристально,
изучающе. Внимание Серова ее не смущало; она, вероятно, привыкла к
взглядам мужчин. Он не мог сказать, красива ли она, будит ли в нем
желание; просто глядел и чувствовал, как тонет в синих ее зрачках,
растворяется в их прозрачной глубине словно крупинка соли в морских
водах. На бесконечно долгий миг вся странность мира, в который он попал,
вся его невозможность будто бы исчезли или хотя бы сделались неважными -
и оставались такими, пока в этом мире были только они двое.
       Наваждение! Колдовство! - подумал Серов и закрыл глаза.
       - Эй! - Ручища Галлахера опустилась на его плечо. - Очнись,
приятель! Капитан зовет.
       И в самом деле, Брукс махал ему растопыренной пятерней и
нетерпеливо хмурил брови. Поднявшись и придерживая трофейную шпагу,
которая билась о бедро, Серов направился к столу. На нем лежала огромная,
переплетенная в кожу книга, а при этом фолианте имели место чернильница,
связка очиненных перьев, полдюжины бутылок рома и похожий на счеты
агрегат. Страницы книги сверху были придавлены парой кинжалов, чтобы
не шевелил ветерок, а медная чернильница стояла на плоском серебряном
подносе. Том Садлер, казначей, карябал в книге перышком, разбрызгивая
чернила, вздыхая и иногда откладывая толстым пальцем костяшки на счетах.
Росано, уперев взор в землю, что-то подсчитывал в уме, Тегг и ван Мандер,
склонившись с двух сторон, следили за неуклюжим пером казначея, а Пил
явно скучал, наблюдая, как плывут в небе легкие облака. На Серова никто
из них внимания не обратил.
       - Помню, ты хвастал, что умеешь ножики метать, - произнес
Джозеф Брукс, щуря водянистые глазки. - Попадешь в эту крысу? В пасть
или, к примеру, горло?
       Он кивнул на связанного испанца, и главари пиратов - все, кроме
тяжко трудившегося Тома Садлера - повернулись к Серову, предчувствуя
возможность поразвлечься. Пил уставился на него с неприязнью, остальные
смотрели с интересом, а в глазах Росано даже мелькнуло сочувствие. Этот
итальянец был не похож на отъявленного головореза и выделялся среди
корсаров чистой одеждой, отсутствием оружия, а главное - лицом. Как и у
всех, кожу его продубили ветер и солнце, но печать интеллекта вытравить
не смогли, хотя в этом деле ром являлся их верным помощником. От Росано
и сейчас несло спиртным, однако в меру, как от человека интеллигентного,
слегка залившего печаль.
       Не говоря ни слова, Серов взял один из кинжалов, лежавших на
книге, подбросил в ладони и поглядел на мишень. Смуглые щеки испанца
побледнели, на лбу выступил пот - вероятно, он уже прощался с жизнью.
Убить?.. - подумал Серов. Возможно, это было бы лучшим выходом - по
крайней мере, пленник избавится от пытки... Плохое оправдание
собственной трусости, решил он и метнул клинок.
       Лезвие врезалось в столб над левым ухом связанного человека.
"Промазал, моча черепашья!" - произнес кто-то за спиной Серова, но он,
схватив второй кинжал, резким движением послал его в воздух. Испанец
глазом не успел моргнуть, как стальное острие уже торчало справа,
прищемив темные волосы.
       Брукс одобрительно хмыкнул и потянул из-за пояса нож.
       - Умеешь, парень! Ну, теперь прикончи его... В глаз, в левый!
Проткни ему мозги!
       - Нет.
       - Нет?
       - Нет, сэр!
       Лицо капитана побагровело.
       - Любишь испанцев, выродок? - прошипел он.
       - Только не тех, что палят в меня из пушек, - уточнил Серов.
       - Тогда почему бы тебе его не зарезать?
       - Я не убиваю беспомощных и безоружных, сэр.
       Нож в руке капитана сверкнул зловещим алым отблеском. Серов
отодвинулся на шаг, стискивая рукоять шпаги. Как и намеченная жертва,
он был сейчас бледен и, вероятно, испуган, но переломить себя не мог.
Ему случалось убивать - и в том, и уже в этом мире тянулся за ним
кровавый след, как за любым солдатом, который повинуется приказу и
убивает врага. Убивает, чтобы защитить свою или чужую жизнь, и в том
его отличие от киллера, от палача или грабителя. Ни к одной из этих
категорий Серов не относился, и мысль о том, чтобы убить не ради мести,
не по призыву долга, не в бою, а так, для развлечения, казалась ему
дикой.
       Тяжкое молчание повисло среди пиратских главарей. Густые
брови Джозефа Брукса сошлись у переносицы, нож подрагивал в его руке.
Росано с тоскливым видом уставился в землю, Пил презрительно усмехался, 
ван Мандер и Тегг переглянулись с недоумением. Потом бомбардир вытащил 
из-за пазухи пистолет, взвел курок и прицелился в лоб Серову.
       - Упрямый сукин сын! Но мозги кому-то нужно вышибить... Что
скажешь, Джо?
       - Отставить, Сэмми, - негромко произнес Брукс и сунул нож за
пояс. - Пока отставить. Клянусь Иисусом, с этим делом надо разобраться.
А крысу... Крысу можешь продырявить.
       Грохнул выстрел, и испанец обвис в веревках с пробитой головой.
       - Хейнар, Олаф! - крикнул капитан. - Труп закопать, а этого...
- Он окинул Серова хмурым взглядом, будто прикидывая, не поставить ли его
на место испанца, потом пробурчал: - Этого пока не трогать. Пил, я велел
последить за ним. И как он тебе?
       Помощник холодно усмехнулся и пожал плечами.
       - Двоих прикончил, хотя не слишком рвался в драку.
       - Откуда у него клинок?
       - Взят с боя у лейтенанта мушкетеров. Француз башку ему проломил.
Законная добыча, сэр.
       - И хорошая, сожри меня кайман! - добавил голландец-шкипер. -
Отличная добыча! Потянет дукатов на сто пятьдесят.
       Внезапно Садлер, пыхтевший над книгой, отшвырнул перо, грохнул
кулаком по столу и вцепился в волосы левой рукой.
       - Дукаты, чертовы дукаты! - выкрикнул он. - Серебра взяли на
триста двенадцать английских фунтов с четвертью, а фунт у нас восемнадцать
песо - это сколько же будет? Табак в реалах, четырнадцать тысяч двести
испанец сказал, сахара на шестьсот дукатов, а бобов какао - на девятьсот...
- Схватив бутылку, казначей сделал несколько глотков и заорал снова: -
Проклятые испанцы, псы помойные, блохастые гады! Проклятье на мою голову!
Или в дукаты все пересчитывать, или в песо, или в реалы... *****) Так мы
на этой куче вонючего песка месяц просидим!
       Капитан хмыкнул и, успокоившись, забыв на время о Серове, стал
чесать под мышкой. Затем сказал:
       - Ты ведь знаешь, Томас, что мы с Теггом тебе не помощники, так 
что добычу оценишь, как всегда, с ван Мандером, а Пил и лекарь проверят. 
Они у нас джентльмены, всем наукам обучены.
       - Не тем наукам, сэр, - пробурчал помощник, выдвинул шпагу на
треть и с лязгом загнал ее обратно в ножны. - Но проверю! У настоящего
джентльмена пенс между пальцев не проскочит! - Он бросил взгляд на
сундучки с серебряными слитками. - Все правильно, триста двенадцать
фунтов с четвертью, взвешивали утром с Садлером. А в песо это сколько
будет? Сколько, Томас?
       Казначей страдальчески сморшил лоб и задумался. Думал он долго,
будто поднимая непомерную тяжесть, все три сундука, набитых серебром.
       Фунт - восемнадцать песо, вспомнил Серов и подсказал:
       - Пять тысяч шестьсот двадцать с половиной.
       Вожаки пиратов в изумлении уставились на него. Секунду царила
тишина, потом Садлер завопил: "Врешь, сучье вымя!" - и, выдрав из книги
чистый лист, приступил к письменным вычислениям. Брызги чернил летели во
все стороны, покрывали кляксами стол и камзол казначея, яростно скрипело
перо, протыкая бумагу. Это продолжалось пять или шесть минут, пока Садлер
не подвел итог. Снова отхлебнув из бутыли, он сообщил:
       - Ты ошибся, французская задница - пять тысяч шестьсот шестнадцать
песо.
       - Верно, если триста двенадцать фунтов пересчитать, - заметил
Серов. - Но есть еще четверть фунта, а это как раз четыре с половиной
песо.
       - Он прав, - подтвердил ван Мандер. - Парень хорошо считает,
ловко. Пожалуй, большая редкость! Мир полон идиотов, и только немногие
люди могут сложить два и два и получить четыре.
       Джозеф Брукс сунул ладони за широкий пояс и уставился на
Серова. Кажется, он испытывал облегчение; с одной стороны, полагалось бы
выпустить кишки ослушнику, с другой, было бы глупостью лишиться человека,
который продемонстрировал свою полезность и редкий дар. Так ли, иначе, но
этот талант был, вероятно, нужным поводом, чтобы пощадить Серова, какие
бы другие мысли ни бродили в капитанской голове. Додумав их до конца,
Брукс прочистил горло и спросил:
       - Где ты этому обучился, мошенник?
       - В замке моего папаши, сэр, - произнес Серов. - Мне дали хорошее
образование, ведь все-таки я внебрачный сын мар...
       - Это мы уже слышали, - капитан махнул рукой. - Выходит, тебя
обучили не только ножики метать и плясать на канате... Ты в самом деле
был на "Викторьезе" помощником квартирмейстера?
       - Святая истинная правда. - Серов вытер холодный пот со лба и
перекрестился. - Клянусь девой Марией и двенадцатью апостолами! Я умею
читать, писать, считать и говорю на трех языках, не считая нормандского.
Я...
       - Заткнись! - Капитан оглядел своих сподвижников и молвил: -
Думаю, парень нам пригодится. Что скажешь, Томас? Нужен ли тебе помощник?
       Казначей вновь приложился к бутылке.
       - Ну, если он не будет лакать мой ром, я его возьму. А если
будет, долго не проживет.
       - Остальные согласны?
       - Очень многообещающий юноша, - кивнул хирург Росано.
       - Я за ним пригляжу, - пообещал Пил.
       - Нужно дать ему долю, - заметил ван Мандер.
       - Но только одну, - уточнил бомбардир Сэмсон Тегг.
       Капитан хлопнул ладонью о стол, и назначение Серова состоялось.
       За несколько следующих часов, что растянулись до самого вечера,
он получил массу сведений о пиратском промысле. Бизнес этот был непростым,
но в части бухгалтерии не слишком отличавшимся от знакомых ему подсчетов
дохода и расхода, так что опыт в торговле куртками и джинсами пришелся
Серову очень кстати. Прибыль, как правило, определяли в серебряных песо 
или золотых дукатах, испанской валюте, имевшей хождение в Вест-Индии
повсюду. Садлер являлся сторонником песо; во-первых, потому, что серебро
попадалось чаще золота, а во-вторых, выручка в песо более чем вдвое
превышала итог в дукатах и, значит, выглядела солиднее.
       На первой странице приходной книги были выписаны коэффициенты
пересчета - восемь реалов в песо, а в дукате - шестнадцать и три
четверти. Пользуясь ими, Серов оценил табак в тысячу семьсот семьдесят
песо, а какао и сахар - в три тысячи сто двадцать. Округленный результат,
с учетом ларцов с серебром, составил десять с половиной тысяч, и эту
сумму Садлер выписал крупными цифрами под датой: 3 марта 1701 года.
Скромная добыча, но она имела шанс удвоиться после продажи корабля, а
также испанских доспехов и оружия. Из этой части (весьма неопределенной,
так как цены на плавсредства сильно колебались) нужно было уплатить
"за покровительство", причем и здесь имелась разница: так, губернатор
Тортуги "крышевал" пиратов за восемь процентов, а в Кингстоне на Ямайке
требовали десять. Но, в сравнении с налогами московских бандюков, эти
цифры показались Серову скромными.
       Прибыль являлась лишь первым этапом сведения баланса. Второй,
расходный, был значительно сложнее; тут требовалось рассчитать доли
всех участников экспедиции от капитана до матроса, с учетом погибших,
которым наследовали их приятели. Пятьдесят долей клали "на корабельный
борт", то есть в карман владельцу судна Джозефу Бруксу; кроме того,
будучи капитаном и предводителем, он получал еще семь долей. Офицерам
и корабельным мастерам ******) капало от двух до четырех, а в сумме
тридцать пять, и еще двенадцать - в компенсацию раненым и увечным. Она
определялась со слов Росано и в этот раз была невелика - никто не потерял
конечности, да и глаза у экипажа были целы. Что касается царапин, синяков
и выбитых зубов, за них не полагалось ничего.
       Рядовых на "Вороне" числилось сто восемнадцать, и окончательный
итог составил двести двадцать две доли по сорок семь с третью песо. Том
Садлер отметил окончание работ, прикончив вторую бутылку; затем принесли
свечи (темнело в тропиках рано), и Пил с лекарем проверили вычисления. Пил 
занимался этим с небрежным видом, однако тщательно, и на Серова посматривал 
без особой приязни. Наконец капитан выпалил в воздух, и пираты нестройной 
толпой подтянулись к столу, где им был объявлен результат. Видимо, не из 
лучших - особых восторгов и даже гула одобрения Серов не услыхал.
       Он вернулся к костру, сел и отрезал кусок черепашьего мяса.
Оно было сочным, хорошо пропеченым и вкусом напоминало телятину.
Жадно и быстро насыщаясь, Серов прислушивался к голосам корсаров,
толковавших за его спиной, что старина Джозеф - не Пьер Легран, не Монбар
Губитель *******) и, разумеется, не Генри Морган; труба пониже, дым
пожиже. Хотя, с другой стороны, Бога гневить ни к чему - испанца взяли
с минимальными потерями. Пит пулю в брюхо схлопотал, загнувшись сразу,
Джарвису проткнули сердце, а Боб Счастливчик отправился на небеса с
разбитым черепом. Еще пятерых пришибло или шестерых? Губерт где? Тот
Губерт, которому вырвали ноздри? Все еще на палубе или кормит крабов
и акул?
       Серова ткнули в бок и, оглянувшись, он увидел двух своих
подельников. Пахло от них спиртным; Мортимер весело скалился, а его
приятель выскребал из дремучей бороды черепашьи кости и мясо.
       - Живой! - с удивлением заметил Хенк.
       - Жив, покарай меня Иисус! - подтвердил Мортимер. - А я уже
думал, гнить тебе в яме под пальмами!
       - Это когда Старик за ножиком потянулся, - объяснил Хенк. -
Джозеф Брукс ножик даром не вытаскивает.
       - Озлился на тебя? Чего молчишь? - Мортимер тряхнул Серова за
плечо.
       - Нет, не озлился, - возразил Хенк. - Эндрю-то как есть живой!
И целый почти! Шкура, конечно, порезана, так это испанец расстарался,
а вовсе не Брукс.
       Серов прожевал последний кусок, проглотил и отодвинулся от огня.
       - Повысили меня, - произнес он, вытирая губы. - Вышло мне 
повышение, ребята, и теперь я у Садлера в помощниках. 
       - Повезло! - сказал Мортимер. - С таким везеньем, приятель, 
ты на небеса угодишь за час до того, как дьявол узнает о твоей смерти. 
       - Ну, спасибо на добром слове, - ухмыльнулся Серов и добавил: 
- Уж не знаю, стоит ли теперь водить компанию с такими оборванцами, 
как вы.
       Мортимер хихикнул и повернулся к Хенку.
       - Заносчивые эти французы! Папаша мне говорил, что это у них
от жратвы. Перца много кладут, а перец кровь горячит и мозги будоражит,
от того и гордость у них чрезмерная. Но если будет случай чужие сапоги
пропить, тут француз всегда при деле.
       - Ладно, в следующий раз мои пропьем, - пообещал Серов. - А вот 
скажите, братцы, не завалялось ли у вас в карманах песо? Никогда не видел, 
а поглядеть хочется.
       - Прах и пепел! Песо не видел? - Мортимер уставился на него
точно на кретина.
       - Что удивляться? Я ведь из Нормандии, а там песо не в ходу. У
нас эти... - Серов наморщил лоб, припоминая валюту из "Трех мушкетеров",
- у нас экю, пистоли и ливры. Еще голландские тугрики есть, то бишь
гульдены... Так покажешь или нет?
       Мортимер, помрачнев, запустил руку в карман, просунул
пальцы в здоровенную дыру и показал Серову кукиш. Сзади заржали, и
он, приподняв голову, встретился взглядом с корсаром по прозвищу Страх
Божий. Смотреть на него без содрогания было невозможно: в щеке яма,
нижняя челюсть сворочена на бок, ноздри вырваны и на лбу три каторжных
клейма: французское - с лилиями, английское и испанское - со львами.
Везде наследил и всем насолил, подумал Серов, разглядывая эти почетные
украшения.
       - У этих, - Страх Божий скривился в сторону Хенка и Мортимера,
- грош не залежится! Вот, смотри!
       Он раскрыл ладонь с корявыми, похожими на сучья пальцами,
продемонстрировав серебряный диск с короной и многочисленными гербами.
Монета была побольше николаевского рубля и даже на вид казалась тяжелой
и основательной. Источник грозных сил Испании, ее галеонов, крепостей
и армий, ее оружия и пушек, она сияла в пламени костра, словно излучая
блеск имперского могущества. И в то же время, как почудилось Серову,
она была пленницей - не пальцы испанского гранда или купца ласкали ее,
а а нежила рука пирата.
       Страх Божий ухмыльнулся, показав огромные клыки, спрятал монету
в пояс и исчез в темноте. Отодвинувшись подальше от пылающего плавника,
Серов расстелил куртку на песке, снял перевязь и шпагу, улегся и закрыл
глаза. Впервые под ним ничего не качалось, не рокотала вода за бортом,
не гудели канаты, не трепетали белые полотнища парусов. Он был на земле,
на прочной и надежной тверди, достаточно обширной, чтоб вытянуть ноги и
не уткнуться при этом в чью-то спину или грудь. И пахло здесь иначе, чем
на корабле, не порохом, смоленым деревом и немытыми телами, а чистым
свежим ароматом зелени.
       Эта земля с ее запахами и море, шумевшее в сотне шагов, были
реальны, так реальны, что не приходилось сомневаться в их существовании.
Иное дело люди - они могли обмануть, представить вместо истины иллюзию,
построить старинные корабли, нарядиться в отрепья и, договорившись меж
собой, разыграть какой-то непонятный спектакль. К людям и их деяниям
Серов испытывал недоверие, хотя чувства и разум убеждали в обратном:
корабль вроде бы казался кораблем, битва - битвой, а смерть - смертью.
И все же инстинктивно, на уровне подсознания, он отвергал, отталкивал
происходящее с ним или, возможно, не желал в это поверить. Ведь главное,
на чем стоит человек - все-таки вера, не вера в Бога и сверхъестественные
силы, но твердая уверенность в том, что чувства его не обманывают, и мир
таков, каким он видится и слышится. Поколебать или разрушить эту веру -
прямая дорога в безумие.
       И здесь, на твердой земле, Серов вдруг понял, насколько
приблизился к этой границе. Видимо все эти дни он пребывал в шоковом
состоянии - двигался, ел, говорил, сражался, автоматически подчиняясь
одной-единственной идее: выжить. Он как бы скользил по тонкому льду
над темной пучиной океана, отгоняя мысли о его бездонном чреве; главное
- заметить трещину или открытую полынью и не свалиться в нее, а сделать
шаг к земле. И теперь, ощущая надежную твердь, прижимаясь к ней бедрами,
спиной, плечами, он осознал, что океан и бездна существуют и непременно
поглотят его, если не признать их реальность.
       Перевернувшись на живот, Серов уткнулся в куртку лицом, стиснул
челюсти и тихонько взвыл. Куртка была иной реальностью, такой же, как
его блокнот, часы, бумажник с паспортом и зажигалка. Что еще? Авторучка,
носовой платок, российские купюры, горсть монеток и одежда... Все это
можно оставить на память, спрятать в матросский сундучок как раритеты
прошлого и облачиться в камзол и ботфорты, подвесить шпагу, набить
карманы песо. Вот символы мира, в котором пройдет его жизнь! И надо
примириться с ними, если не желаешь стать умалишенным...
       Эти мысли мучили Серова, не давая задремать. Впрочем, обстановка
не слишком располагала ко сну - у дюжины костров орала, пила и жрала орда
грабителей и разбойников, наряженных в пестрые лохмотья и вооруженных
до зубов. Кто, оседлав бочонок с ромом, хлебал из кружки, кто пытался
столкнуть счастливца, чтобы добраться до спиртного самому, кто палил из
мушкета, кто махал тесаком и вопил, описывая свои подвиги, кто плясал,
разбрасывая песок, кто, с нехорошим блеском в глазах, вытягивал нож из
голенища и примерялся к горлу приятеля. Земля - не корабль, где все на
виду, и все в капитанском кулаке... К тому же капитан был реалистом и
понимал, когда его разжать.
       Уйти, подумал Серов, сбежать хоть на время и не видеть... Он
ощущал острую потребность в одиночестве; пережитое в этот день вдруг
навалилось на него, согнуло, придавило, будто он сам, а не испанец,
был привязан к столбу у хижины и ждал, когда в него разрядят пистолет.
Собственно, могли бы тоже шлепнуть, и гнил бы сейчас под пальмами, как
сказал Мортимер... Ну, пронесло! Можно сказать, невероятное везенье...
Арифметика спасла...
       Серов поднялся, отряхнул куртку, надел ее, прицепил шпагу и
побрел вглубь острова. Мимо костров и пьяных морд, мимо пустого стола
и валявшихся рядом табуретов, мимо сколоченных из плавника лачуг, мимо
мохнатых пальмовых стволов. Деревья стояли редко, и полной темноты
под ними не было - лунный свет позволял разглядеть даже мелких крабов,
копошившихся в песке. Шум и гам за спиной постепенно становились тише,
но деваться от них все равно было некуда: островок крохотный, от берега 
до берега метров семьсот. Посередине горушка, вспомнилось Серову, и вскоре
он ее увидел - черная тень невысоко поднималась над пальмами, закрывая
ближние к горизонту звезды. Свет луны падал на противоположный склон, а
этот, обращенный к нему, прятался во мраке, и лезть на эту горку, не видя
ничего, явно не стоило. Обогну, решил Серов и зашагал по узкой полоске
песка между темным склоном и деревьями.
       Приступ отчаяния прошел, и он убедился, что может рассуждать
холодно и здраво, будто расследуя некий криминальный случай, произошедший
не с ним, а с вовсе посторонним человеком. Такая отрешенность необходимое
качество детектива, который часто сталкивается с бедами и горестями;
он должен погасить эмоции, забыть о жалости и обратиться к фактам. Это
аксиома, тем более верная, если сам сыщик угнетен бедой и горем. Отринуть
их и не жалеть себя! Как же иначе разобраться в ситуации?
       - Оценим потери и приобретения, - пробормотал Серов, грустно
кивая головой. Список потерь был огромен и невосполним: родные, близкие,
друзья, его работа, вся его жизнь, весь мир с такими привычными удобствами,
мир, где не было ни расстояний, ни первобытной дикости - во всяком случае,
на Земле; бесспорно, не самый лучший из миров, однако такой, в котором,
если не обращать внимания на мелочи, он чувствовал себя уютно и привычно.
Мир, в котором он был Андреем Серовым, а не Эндрю Серра, жил в родной
стране и говорил на русском; все это, включая имя, родину, язык, также
являлось потерей, столь же неизбежной, как электричество, авиалайнеры,
смывной клозет и телефон. Приобретений же насчитывалось меньше, много
меньше - собственно, он видел лишь одно: в этой эпохе, свободный от
обязательств и привязанностей, Андрей Серов мог делать что угодно. 
Разумеется, с учетом мнений капитана Брукса, Пила, его помощника, 
боцмана Стура и остальной пиратской шатии-братии.
       Печальный итог! Не успев поразмыслить над ним, Серов быстро
обернулся и положил ладонь на рукоять клинка. Ему показалось, что сзади
слышатся некие шорохи, будто по его следам крадется человек. Или же
зверь? Но что за звери могли водиться на этом островке? Тапиры, ягуары,
крокодилы? Чушь, нелепость! Этот клочок земли служил прибежищем лишь
черепахам да крабам.
       Он стоял с обнаженной шпагой, всматриваясь в обманчивые тени,
слушая далекий гул пиршества и журчание воды - видимо, где-то рядом был
ручей. Эти звуки не заглушали подозрительного шороха; кто-то определенно
шел за ним и не старался скрываться. Наконец в лунном свете мелькнула
стройная фигурка, и сердце Серова вдруг забилось чаще. Шейла? Кажется,
она... Конечно, она! Месяц серебрил ее волосы, посверкивали пряжки на
поясе и сапогах, блестела спадавшая на грудь цепочка с крестиком, но
глаза были непроницаемы и темны.
       "Разыскивала меня? Зачем?" - подумал Серов и вложил клинок в
ножны. Потом отвесил поклон - такой, к какому привык на цирковой арене,
согнувшись в поясе и едва не достав до земли руками.
       - Мисс Шейла?
       - Шейла Джин Амалия Брукс, если быть совсем уж точной. - Ее
голос казался звонким и слегка насмешливым, и слушать его было приятно.
       - Андре Серра, - он снова поклонился.
       - Эндрю Минус, - уточнила девушка.
       - Почему?
       - Дядя Джозеф сказал, хорошо считаешь.
       Серов усмехнулся.
       - Мне кажется, Эндрю Плюс звучало бы лучше.
       - Плюсом еще надо стать. - Ее зубы тоже сверкнули в улыбке.
- Сейчас ты только минус. - Сделав шаг к Серову, она прикоснулась к
перевязи шпаги. Пахло от нее восхитительно - юным женским телом, солнцем
и морскими ветрами. - Слушай, Эндрю... ты меня выручил - там, на галеоне,
когда мы схватились с испанцами... Не думай, что я забыла, или что мне
не ведома благодарность - это не так, клянусь девой Марией! Но свое ты
уже получил, и не рассчитывай, что это повторится.
       - Что - это? - Серов, улыбаясь, вдыхал чудные ароматы.
       Она немного отодвинулась.
       - Ты ведь из Франции, да? Из Старого Света? И ты впервые
здесь?
       - Впервые. Я приплыл на "Викторьезе" и...
       Ладошка Шейлы повелительным жестом коснулась его губ.
       - Я знаю. Там, у вас, все другое... У вас леса и парки, а не
болота и сельва, дороги, а не тропы, и города, огромные города, Лондон,
Париж, Антверпен... Я знаю, Росано мне рассказывал! Я слышала, там за
четыре песо можно купить бычка или хорошее платье, а здесь ты получишь
за них кварту ********) рома. Зато быки бесплатные, их можно подстрелить
на Эспаньоле, выдубить шкуру и сделать одежду... И люди тут другие, Эндрю.
Жестокие, безжалостные! Запомни мои слова!
       - Зачем ты мне это говоришь?
       - Предупреждаю в знак благодарности, - пояснила Шейла. - Сегодня
ты ослушался дядюшку Джозефа, а он строптивых не любит. Ты все еще жив...
жив потому, что дяде известно, кто меня выручил. Но с этим все. Все! Не
выполнишь другой его приказ, пойдешь кормить акул. Покарай меня Господь,
если не так!
       Перекрестившись, она отступила на несколько шагов и, когда Серов
шевельнулся, махнула рукой.
       - За мной не ходи. И не пяль на меня глаза слишком часто, этого
дядя Джозеф тоже не любит.
       - Тебе приятно, когда я смотрю? - спросил Серов.
       Журчащий смех был ему ответом. На мгновение облако скрыло луну,
тени дрогнули, и девушка исчезла. Ее аромат все еще витал в воздухе, и
он внезапно понял, что продолжает улыбаться.
       - Первый человек, - тихо произнес Серов, - первый нормальный
человек, которого я тут встретил. Надо же, явилась, чтобы меня
предостеречь! Хотя испанцев она не жалела.
       Странный покой снизошел на него. Он вытащил часы, взглянул на
циферблат - они показывали шесть двадцать, нечто совсем несообразное.
Потом припомнил, что часы идут по времени Петропавловска, покачал головой
и сунул их в карман. Все тут другое, сказала Шейла Джин Амалия, все не
такое, как в Старом Свете... другие леса и города, другие люди, и время
тоже другое... Если б она знала, как права!
       Серов направился обратно в лагерь и по дороге размышлял о том,
что список его приобретений, может быть, окажется не так уж скуден и
найдется в нем такое, что достойно отметить в первой строке и с заглавной
буквы. Что-то теряешь, что-то находишь, вертелось у него в голове - старая
песня, знакомая мелодия, которую были не в силах заглушить выкрики, божба
и пьяный рев. Кто знает, какие еще находки будут подарены судьбой?
       Он посмотрел под ноги и увидел след сапожка Шейлы, отпечатанный
в песке.

-------------------------------------------------------------------------

         *) Суперкарго - второй помощник капитана, ведающий грузами
и их перевозкой.
        **) Пайлот - дословно "пилот"; так на британских кораблях
называли штурмана или шкипера.
       ***) Багамы тянутся от полуострова Флорида до Гаити, ограничивая
акваторию Мексиканского залива и Карибского моря с северо-востока;
Наветренные острова протянулись от острова Пуэрто-Рико (расположен
восточнее Гаити) до берегов Венесуэлы, ограничивая указанную акваторию
с юго-востока. Западнее Наветренных островов и параллельно им лежат
Малые Антильские острова.
      ****) Фрэнсис Дрейк (1545-1618 гг.) - английский корсар, "пират
королевы" Елизаветы I, которая в 1581 г. возвела его в рыцарское звание.
Прославился тем, что на корабле "Золотая лань" вторым после Магеллана
совершил кругосветное плавание, попутно ограбив испанские колонии в
Америке; был одним из британских флотоводцев, уничтоживших в 1588 г.
испанскую "Непобедимую армаду". Уолтер Рэли (1552-1555 гг. ) -
современник Дрейка, английский дворянин и флотоводец, фаворит королевы
Елизаветы I; пытался найти сказочное Эльдорадо в дебрях Южной Америки.
Казнен преемником Елизаветы королем Яковом I. Генри Морган (1635-1688 гг.)
- известнейший английский пират, стяжавший огромные богатства и, в
заключение своей карьеры, ставший дворянином и губернатором Ямайки.
     *****) Песо - старинная испанская серебряная монета весом 25 г.,
известная также под названием испанского талера. Реал - более мелкая
монета; в песо (талере) считали восемь реалов. Дукат - золотая монета,
которую начали чеканить в Италии в XII-XIII веках, распространившаяся
затем по всей Европе под различными названиями и весившая 3,5 г.
(венецианский дукат назывался цехином). В России первая золотая монета
также являлась весовой копией дуката и называлась червонцем (выпущена в
петровские времена, в 1701 г.). В ту эпоху соотношение между золотым и
серебряным стандартами составляло 1:12 - 1:16, так что золотой дукат был
примерно равен двум серебряным песо. Сейчас ситуация иная - в XIX веке
серебро резко подешевело, и в начале XX века соотношение цен между золотом
и серебром составляло порядка 1:30. Кроме дукатов, в Испании чеканили
золотые монеты двойного веса (примерно 7-7,5 г), называвшиеся дублонами.
    ******) К корабельным мастерам относился, в современном понимании,
средний командный состав: боцман и его помощник, старший плотник,
парусный мастер, оружейник и два-три сержанта, командовавшие отрядами
по 15-20 человек.
   *******) Пьер Легран - французский пират, захвативший в 1635 году
большой испанский галеон с богатым грузом. Монбар Губитель - еще один
французский корсар, отличавшийся изощренной жестокостью в отношении
пленных испанцев.
  ********) Кварта - английская мера жидкости, равная 0,94 литра или
двум пинтам (пинта - 0,47 литра). Кварта составляет четверть галлона
(3,78 литра).


                       Глава 7. Тортуга

       С севера Тортуга в самом деле напоминала черепаху, *) голова
которой глядела на запад, а острый маленький хвостик - на восток.
Северный берег острова, безлюдный и обращенный к открытому морю,
выглядел как нагромождение серых и бурых утесов; здесь волны бушевали
у подножий скал, солнце сжигало скудную растительность, и мнилось, что
редко встретишь на свете столь негостеприимную местность. С юга вид
разительно менялся. Стоя на эспланаде перед губернаторским дворцом,
Серов рассматривал просторную бухту, город, что раскинулся рядом с ней,
защищавший его форт и поднимавшиеся вверх, к скалистой гряде, террасы
с плантациями сахарного тростника и рощами пальм, манценилл, фиговых и
банановых деревьев. В глубине острова рощи переходили в настоящие леса,
населенные большей частью птицами, безопасные и приветливые. Однако
люди на Тортуге жались к бухте и морю; кроме Бас-Тера, островной столицы,
вдоль побережья насчитывалось еще десяток местечек и крохотных городков
- Кайон, Ла-Монтань, Ле-Мильплантаж, Ле-Ринго, Ла-Пуэнт-о-Масон и другие.
Капитан Брукс имел усадьбу в Ла-Монтане, милях четырех от Бас-Тера, но
там Серов еще не бывал. На Тортуге он находился половину дня и успел
насладиться лишь пейзажами этого корсарского рая.
       Сейчас он ждал капитана и казначея на площади между гарнизонной 
казармой и лестницей, ведущей к дверям каменного двухэтажного особняка. 
Резиденция губернатора де Кюсси где-нибудь в Европе скромно именовалось 
бы домом или в лучшем случае виллой, но в Вест-Индии это был настоящий 
дворец. Крепкие стены, высокие застекленные окна, дверь из драгоценного 
кампешевого дерева, галерея с тентом на резных столбах, что протянулась 
вдоль второго этажа - все это было знаком роскоши, почти немыслимой в 
диких вест-индских краях. Такое мог себе позволить лишь губернатор и 
еще десятка три или четыре богатейших обывателей Бас-Тера, причастных, в 
основном, к скупке и перепродаже награбленного. Каждому из них полагался 
свой кусочек пирога, но после того, как де Кюсси его нарежет и распределит 
согласно чинам и заслугам жаждущих. Первым в их списке шел Людовик XIV, 
престарелый король-солнце, **) затем сам кавалер де Кюсси и Французская 
Вест-Индская компания, ***) а уж потом все остальные, торгующие плодами 
колониальных заморских земель, какао, сахаром, ценной древесиной и 
табаком.
       У лестницы стояли три сундучка под бдительной охраной Кактуса
Джо, Рика Бразильца и четырех братьев-скандинавов. Хрипатый Боб сидел
подальше, устроившись прямо на земле и придерживая поводья трех мулов,
дотащивших сундуки из гавани по крутым улочкам Бас-Тера. Командовал
отрядом боцман Стур; его кряжистая фигура маячила за крупами животных,
челюсти мерно двигались, перетирая табак. Иногда он смачно сплевывал,
отворачиваясь от дворцовых окон - видимо, из почтения к губернатору.
       Серов попал в эту компанию в качестве писаря. За недолгие дни
плавания от островка, где подсчитывали добычу, до Тортуги выяснилось,
что почерк у него не в пример разборчивей и лучше, чем у Тома Садлера,
а клякс он сажает меньше. Совсем без клякс он не мог обойтись - опыт
в обращении с гусиным пером был у Серова самый минимальный. Впрочем,
в глазах капитана это не являлось слишком большим недостатком; как
человек хозяйственный и прагматичный, Брукс сообразил, что в команде
появился редкостный специалист, коему можно доверить приходную книгу.
Это, разумеется, не освобождало Серова от прочих повинностей - тянуть
канаты, ставить паруса, а также драить палубу.
       Над городом раскатился грохот - в крепости, отмечая полдень, 
ударила пушка. Вслед за тем дверь наверху отворилась, Садлер высунул 
щекастую рожу, убедился, что сундуки на месте, и рявкнул:
       - Заносите!
       Боцман Стур сплюнул коричневую жижу на холку мула и дублировал
приказ:
       - Живей шевелитесь, винные утробы!
       Матросы попарно взялись за сундуки и потащили их по лестнице.
Серов, с книгой и чернильницей, шел следом. За ухом у него торчало перо,
длинная шпага колотилась о ноги.
       Сразу за дверью был большой холл, каменная облицовка которого
берегла прохладу. Слева - кордегардия ****) с четырьмя усатыми молодцами 
в мундирах, при пистолетах и саблях; справа, за аркой, открывается 
анфилада парадных комнат с картинами и гобеленами, люстрами из бронзы 
и хрусталя, утыкаными свечами, и вычурной мебелью в старом французском 
стиле: гнутые ножки диванов, шкафов и столов, перламутровая инкрустация, 
расписные фарфоровые медальоны. Серов окинул эту роскошь равнодушным 
взглядом - не того еще насмотрелся в музеях и царских дворцах. Прямо была 
двойная лестница на второй этаж, а между ее пролетами виднеется патио, 
внутренний дворик с круглым бассейном посередине, дюжиной невысоких пальм 
и виноградной лозой, оплетающей стены. В дальнем от входа углу - стол с 
кувшином и кубками, кресла и два человека, сидевших рядом будто хорошие 
приятели. Одним был капитан Брукс в лучшем своем камзоле и начищенных 
до блеска башмаках, другим - вальяжный мужчина под пятьдесят, одетый в 
атлас. Его полногубое лицо с крупными чертами и породистым носом обрамляли 
светлые кудри парика, рукава и ворот сверкали золотым шитьем, и столь же 
ярко блестели кольца, пуговицы и табакерка, которую он держал в руках. Де 
Кюсси, главный босс, догадался Серов.
       - Сюда! - Том Садлер показал, где опустить сундуки, откинул
крышки и сделал знак, приказывая пиратам удалиться. Серову было велено
встать за креслом капитана.
       Губернатор приподнялся, бросил небрежный взгляд на серебро.
       - Триста двенадцать фунтов с четвертью? - Голос у него был резкий,
решительный. - Отлично, капитан. Я распоряжусь, чтобы мешки с монетой
доставили в гавань примерно через два часа. Пять тысяч песо. С учетом
срочности я увеличу портовый сбор.
       - Пять тысяч шестьсот двадцать песо, и ни монетой меньше, -
твердо сказал капитан Брукс. - Свое вы получите при продаже испанской
лоханки. Кроме того, я хотел бы побыстрее сбыть остальные товары, табак,
какао и сахар. Сколько там? - Он повернулся к Серову.
       - Четыре тысячи восемьсот девяности песо, - доложил тот.
       - Их я тоже хочу получить до заката. Быстро!
       Открыв табакерку, де Кюсси изящно подцепил щепотку табака и
втянул ее трепещущими ноздрями. Поднес к лицу кружевной платочек, чихнул
и промолвил:
       - Ясно, как свет Господний, капитан. Вы были в море едва ли
десять дней и уже вернулись с призом - пусть скромным, но все-таки...
Запасы ваши почти не израсходованы, и чем быстрее ваши люди получат
и прокутят деньги, тем скорее вы отправитесь искать добычу. Сколько
приходится на рядовой состав? На каждого?
       Он бросил взгляд на Серова, который, дождавшись кивка капитана,
вежливо склонил голову и произнес на французском:
       - Сорок семь с третью песо, монсиньор.
       - Француз? - встрепенулся губернатор.
       - Мой помощник, - буркнул казначей. - Андре Серра. Говорит, что
папаша его - маркиз. Из этой... как ее... Нормандии.
       Де Кюсси покивал головой в пышном парике.
       - Возможно, возможно... кого не заносит в Вест-Индию... Кажется,
достойный молодой человек и хорошо воспитанный, только одет странновато.
- Он поднял кувшин и собственноручно разлил в бокалы багряное вино. -
Итак, мсье Брукс, правильно ли я вас понимаю: вы хотите получить всю
сумму чистоганом, сбросить песо в мошну кабатчикам и шлюхам и поскорей
убраться в море? А с целью наших окончательных расчетов оставляете мне
испанский корабль?
       - Именно так.
       Капитан с мрачным видом осушил бокал. По его лицу было заметно,
что ничего хорошего он от этой сделки не ожидает, но, как человек
разумный, мирится с неизбежным.
       - Ну что ж, я, пожалуй, соглашусь, - Губернатор отхлебнул
из бокала. - Полсотни песо ваши люди прогуляют за ночь и, возможно, за
следующий день. Завтра вечером или послезавтра утром вы сможете отплыть.
Что же касается испанского судна... Я постараюсь продать его для вас, 
мсье Брукс, а выручку поделим пополам. Это вас устроит?
       Томас Садлер протестующе затряс щеками, а лицо капитана Брукса
потемнело. Резко отставив кубок, он сказал:
       - Треть! Треть для вас, две трети - нам! Дьявол меня побери,
если кто-то от Мексики до Наветренных островов сможет сделать лучшее
предложение!
       Очевидно, по мнению де Кюсси, такие люди имелись. Он пожевал
губами, спрятал в рукав камзола табакерку и молвил:
       - Треть слишком мало, учитывая срочность, на которой вы
настаиваете. Мало, клянусь Иисусом и всеми святыми угодниками! Две пятых,
и это мое последнее слово.
       Серову показалось, что Томас Садлер что-то неразборчиво
пробормотал, про клопа или, возможно, про вошь - во всяком случае
упоминалось некое кровососущее насекомое. Капитан Брукс кисло 
усмехнулся и хлопнул ладонью по столу в знак согласия.
       - Договорились! Кто и когда выплатит мне деньги за груз?
       - Ну-у, скажем так... - протянул губернатор, лаская завитки
своего парика. - Какао и сахар возьмут мсье Филибер, мсье Баррет и
кавалер Сент-Онж. Возьмут по названной вами цене и рассчитаются сегодня
к вечеру. Момент для продажи удобен - Пьер Пикардиец *****) вернулся
пустым. Ходил к Москитовому берегу, ******) взял пару нищих городишек,
а в них - церковную утварь на сотню дукатов и тридцать бочек кислого
вина. - В глазах де Кюсси мелькнуло презрение к столь скромным
результатам. - Табак... табак, я думаю, отдадим герру Максу Фраю,
нашему новому поселенцу из Гамбурга. Он...
       - Разрази меня гром! - воскликнул Томас Садлер. - Табак мы
всегда сдавали Кривому Гийому!
       - Нет, нет! - Кудри парика взметнулись, когда губернатор
энергично покачал головой. - Мсье Гийом стал в последнее время дерзок...
непозволительно дерзок, я бы сказал. Думаю - нет, я даже уверен! - что
он здесь не задержится. Вредный климат, изнуряющая жара и все такое...
ну, вы понимаете...
       Капитан и казначей понимали и, в знак согласия, разом кивнули.
Серов тоже кивнул, вспомнив свою работу в московском УГРО. Если опереться
на прежний опыт, происходившее сейчас было яснее ясного, и никакая
старинная экзотика, все эти парики, камзолы, шпаги и сундуки с серебром,
сути дела не меняла: пахан грабителей вел торг со скупщиком краденого.
Краденого дважды, так как испанцы тоже не занимались честным промыслом,
а грабили заокеанские земли и их несчастных обитателей.
       Капитан вывернул шею, поглядел на него и приказал:
       - Пиши, парень: табак - Максу Фраю, какао и сахар - Филиберу,
Сент-Онжу и Баррету Язве. Оплата в песо, ливрах или шиллингах. *******)
Деньги на бочку до вечерней зари. Записывай!
       - Слушаюсь, сэр.
       - Ливры и шиллинги пересчитаешь в песо.
       - Так точно, сэр.
       Серов раскрыл книгу, макнул перо в подвешенную к поясу
чернильницу и записал, что велено. Губернатор де Кюсси глядел на него
с явным одобрением.
       - Какой исполнительный юноша! И, я полагаю, образованный...
В наше безбожное время редко такого встретишь! Может, продадите, мсье
Брукс? Мне нужен толковый секретарь.
       - Не продается, - буркнул капитан.
       - Ну, воля ваша, настаивать не смею. - Губернатор развел руками. 
- Что прикажете делать с вашей личной долей? Приплюсовать к тому, что 
уже у меня хранится? - Дождавшись кивка капитана, де Кюсси снова налил 
вина. - Ну, быть по сему. А теперь, друзья мои, выпьем за понимание 
и сотрудничество! Кстати, хотел узнать, мсье Брукс, как поживает ваша 
очаровательная племянница мадемуазель Шейла? Вы по-прежнему берете ее 
с собою в море?
       - При мне ей безопаснее, чем на берегу. Слишком много соблазнов
в Бас-Тере, не для юной христианской души, - заметил капитан и присосался
к кубку. Потом добавил: - Хотя, если сказать по правде, в море свои
опасности. Когда испанца брали, девчонке чуть не снесли башку. А снесли
бы, что бы я делал? Она у меня одна наследница!
       Губернатор сочувственно почмокал полными губами.
       - Вы всегда можете оставить ее здесь, вместе со своими 
капиталами. Здесь, в моем доме, под присмотром мадам Жаклин. Вы же 
знаете, что моя супруга - дама самых строгих правил... Только вот 
здоровьем слаба - замучили мигрень, желудочная колика и боли в пояснице. 
Помнится, что был у вас отличный лекарь и хирург, итальянец из Венеции... 
кого-то он там зарезал, если не ошибаюсь? Ну, это не важно... хирург, 
который никого не зарезал, двух су ********) не стоит... иначе откуда 
ему, хе-хе, опыт взять? Если задержитесь в Бас-Тере, пришлите его ко 
мне - скажем, завтрашним утром. Пусть взглянет на мадам Кюсси. В прошлый 
раз он дал ей такую чудную микстуру!
       - Непременно пришлю, - пообещал капитан и поднялся.
       После серии поклонов, изящных у губернатора и более неуклюжих
у капитана с казначеем, гости покинули дворец. По дороге Серову удалось
заглянуть из холла в ближайшую комнату, где, под зеркалом в роскошной 
раме, стояли большие напольные часы. Первые, которые он увидел в этом
мире... Приотстав, он вытащил свой швейцарский брегет, перевел стрелки
на час сорок восемь и сунул свою драгоценность обратно в карман.
       В послеполуденное время на знойных пыльных улочках Бас-Тера
не было ни души. Солнце палило, слабый ветер с моря не умерял жары,
и все живое, включая кур, собак и нищих, забилось по щелям и домам в
поисках прохлады. У губернаторской резиденции стояли дома поприличнее, 
с каменными первыми этажами и деревянными вторыми, с пальмами и цветущими
кустарниками вокруг, и располагались они просторно, каждый на своем 
участке - тут, вероятно, была обитель негоциантов масштаба мсье Филибера 
и кавалера Сен-Онжа. Дальше строения ветшали, уменьшались в размерах 
и теснились друг к другу все более кучно, образуя рядом с гаванью 
откровенный бидонвилль, скопище жалких хижин и лачуг немногим просторней 
собачьей конуры. Ничего интересного в этом зрелище не было, и Серов, 
шагая в арьергарде отряда, предпочитал рассматривать бухту, пристани, 
склады и корабли.
       К счастью, его опасения, что здесь он может столкнуться с
экипажем "Викторьеза", не оправдались - капер уже ушел на Сент-Кристофер,
более крупную французскую колонию, лежавшую среди островов Наветренного
архипелага. Если не считать баркасов и рыбачьих лодок, в бухте Бас-Тера
сейчас стояли шесть кораблей: "Ворон" с захваченным испанским галеоном,
голландский билландер *********) и два торговых судна Французской
Вест-Индской компании с грузом тканей, пороха, вина и остальных предметов,
подходящих для заморской торговли. Последний корабль, трехмачтовый "Гром",
принадлежал тому самому Пьеру Пикардийцу, о чьих успехах губернатор
отозвался столь презрительно. Его команда слонялась сейчас по кабакам,
пропивая последние гроши.
       Солнце огненным глазом сияло в небе, и тихая морская гладь была
похожа на полупрозрачный зеленый нефрит с прожилками белоснежной пены.
В двух лигах к югу от острова зелень становилась интенсивней, нефрит
превращался в яркий изумруд, расцвеченный коричневым и желтым - там
лежала Эспаньола, Большая Земля, размеров которой Серов не знал, но
смутно чувствовал, что сотней километров тут не обойдется. **********)
По Эспаньоле бродили дикие быки, и охота на них считалась важным местным
промыслом, кормившим четверть населения Тортуги, три или четыре тысячи
буканьеров. Многие в экипаже "Ворона" были из этих охотников - Хенк,
Алан, Чарли Галлахер, Джос, Люк и, очевидно, другие, пока незнакомые
Серову.
       Отряд спустился к гавани. Пожалуй, именно здесь, а не в дворце
губернатора, билось хищное сердце Бас-Тера. Вдоль воды шел заменявший
набережную пыльный тракт с деревянными причалами, пирсами, мостками и 
привязанными к ним плавсредствами различного калибра, от утлой пироги 
и плота до баркаса. В дальнем конце, у скал, где глубина позволяла 
швартоваться судам побольше и пристань была посолидней, разгружался 
голландский билландер. Тут и там сновали лодки, одни - рыбачьи, другие 
- перевозившие людей или грузы, а две или три побольше, под парусами, 
направлялись через пролив к Эспаньоле. С северной стороны набережной 
- той, что была обращена к земле - тянулись кабаки и лавки, склады и 
веселые дома, а также универсальные заведения, где предлагалось абсолютно 
все, от рома и джина до женщин и ночлега. Были тут и пункты скупки всякого 
добра, какое могли предложить морские разбойники, ибо не каждый раз им 
выдавали зарплату звонкой монетой. Доля, конечно, определялась в песо, 
реалах или дукатах, но вместо них могли предложить пистолет, кольцо, 
окровавленный камзол или другую вещицу, которую можно продать либо, на 
худой конец, пропить. Скупщики и менялы являлись важной частью этого 
процесса и были в Бас-Тере людьми уважаемыми, хотя и не в той степени, 
как мсье Баррет и герр Макс Фрай. Что ж, каждому свое, думал Серов, 
оглядывая шеренгу кабаков и лавок; есть гиены, есть крысы, и аппетиты 
у них разные.
       Джозеф Брукс остановился у мостков, к которым была причалена
шлюпка с "Ворона".
       - Боцман!
       - Да, сэр!
       - Объяви парням, что монету получат на вечерней заре. Ночь,
день и другая ночь в их распоряжении. Послезавтра утром все должны быть
на борту, а тех, кто будет пьян и не сумеет влезть на мачту, ты слегка
прополоскаешь.
       - Как обычно, сэр? Три раза?
       - Да. И еще одно: лекарю влей в глотку бутыль рома и запри в
каюте, чтобы к утру проспался. На берег не пускать! Иначе он, клянусь
Христом, налижется до чертиков! - Капитан поворочал головой, оглядывая
бывшую с ним команду, и ткнул Серова в грудь. - Ты, Эндрю! Утром проводишь
лекаря к губернаторской мадам. На обратной дороге может хоть до бровей
накачаться, но на корабль ты его притащишь. Ясно?
       Теперь в няньки определили, подумал Серов, но ответил как
положено:
       - Так точно, сэр!
       Брукс повернулся и начал, сопя и отдуваясь, спускаться в шлюпку.

                            * * *

       Мешки с монетой привезли на вечерней заре, и, пока солнце
садилось в морские волны, Том Садлер и Серов отоваривали команду на
верхней палубе. Каждому полагалось сорок семь больших серебряных монет
плюс одна поменьше, кому ливр, кому шиллинг; в целом это составляло
больше килограмма серебра. Приличные деньги, размышлял Серов, отсчитывая
монеты и складывая их столбиками. Даже в его времена, в Москве или,
положим, в Стамбуле либо Барселоне, на них можно было погулять если
не с размахом новых русских, то все-таки вполне шикарно.
       Закончив денежные операции, он съехал на берег вместе с
гомонящей ватагой жаждущих выпивки и развлечений моряков. Вид набережной,
сонной и тихой в полуденное время, разительно переменился: двери лавок
и кабаков были гостеприимно распахнуты, всюду, разгоняя тьму, пылали
факелы, горели фонари, звенели кружки, и вдоль причалов слонялась тысячная
толпа, огромное скопище для Бас-Тера, в котором, вместе с предместьями,
всего-то насчитывалось тысяч двенадцать жителей. Были тут корсары с
"Грома", загорелые, с красными платками на головах, увешанные оружием;
были буканьеры в кожаных жилетах и штанах, лохматые, с нечесанными
бородами; были вороватые мальчишки и подозрительные личности, кто в
лохмотьях и босиком, кто в роскошном камзоле на голое тело и явно чужих
сапогах; были клейменые уголовники, рабы и пленники всех цветов кожи, и,
разумеется, были женщины. Одни попроще - индеанки, негритянки, мулатки;
другие, белые, с накрашенными лицами, щеголяли в платьях с декольте до
пупа и явно стоили дороже своих цветных товарок. Весь этот сброд собрался
ради прибывших с "Ворона", желая поосновательней и побыстрей облегчить 
их кошельки и карманы. Все просто горели дружелюбием в расчете на даровую 
выпивку или гешефт посолидней, и только люди Пикардийца казались хмурыми 
- видно, чужая удача их не слишком радовала.
       Серов пробился сквозь эту толпу в сопровождении подельников,
не раз ощущая, как быстрые ловкие пальцы ощупывают пояс. Но кроме
заправленной в джинсы рубахи там не было ничего; монеты лежали в одном
кармане куртки, часы и прочее имущество - в другом, куртка была плотно
свернута и прижата к груди. Мортимер и Хенк, руки которых были свободны,
охраняли свое добро иным способом, раздавая оплеухи и зуботычины, Серов
же мог только пинать самых нахальных оборванцев. Зато делал он это от
души.
       Втроем они ввалились в лавку, которую держал Конопатый
Клод, приятель Мортимера, бывший корсар, порвавший с промыслом из-за
потери уха, глаза и ноги. Впрочем, он ковылял на деревяшке быстрее
стивенсоновского Сильвера, и в пять минут выложил все, что требовалось
Серову. Во-первых, крепкий матросский сундучок голландской работы, с
ручкой на крышке и надежным замком; во-вторых, одежду, сообразную морским
занятиям: холщевые короткие штаны, полотняную рубаху, кожаный жилет и
сапоги. Цену заломил немалую, двадцать восемь песо, и Серов, буркнув
"Обираловка!", уже направился к выходу, но Мортимер его придержал. Затем
он начал торговаться, напирая на дружбу и прежние услуги, оказанные
Конопатому, так что в конце концов сошлись на двадцати пяти монетах,
включая кожаный ремень, кошель, английский нож и красную косынку. Здесь
же в лавке Серов переоделся, нацепил перевязь со шпагой, пересыпал в 
кошель монеты, сунул туда часы и зажигалку, а все остальное спрятал в 
сундучок. Крышка захлопнулась со стуком, что прозвучал аккордом судьбы; 
прошлое было отрезано, и все, что от него осталось, хранилось теперь в 
этом маленьком дубовом ящике.
       Серов со вздохом взялся за ручку. Потери, одни потери... А что
он приобрел? Что? Личико Шейлы и синие ее глаза мелькнули перед его
мысленным взором, но подельники уже тащили Серова на улицу, орали, в
два горла обсуждая, что и где будут есть, а главное - пить. Сошлись на
"Старом Пью" и вскоре присоединились к уже сидевшей там компании. Рожи
были все знакомы: Жак Герен, Люк Форест, Джос Фавершем, Брюс Кук, Алан 
Шестипалый и, разумеется, Страх Божий. Их появление встретили дружным 
ревом и грохотом кружек по столу. Вопили, похоже, лишь от избытка чувств 
- никто еще не успел набраться по-серьезному.
       Таверна "Старый Пью" была навесом на столбах, выпиленных из
почерневшей от времени и непогоды мачты; боковые стены обшиты старыми 
корабельными досками, вместо передней стенки - фальшборт с наложенным 
поверх планширом, и между этой загородкой и стойкой - три длинных стола 
со скамьями, сбитыми из пушечных лафетов. Стойку изготовили из палубных 
досок, брошенных на бочки, и в целом заведение напоминало кубрик на 
пиратском корабле, украшенный огромным ржавым якорем да абордажными 
саблями и топорами, развешанными всюду. Его хозяин папаша Пью, проходимец 
лет шестидесяти, утверждал, что доски, мачта, планшир и все остальное 
принадлежало некогда фрегату "Велкам", одному из последних кораблей, 
на котором плавал великий Генри Морган. Но Люк Форест и Алан Шестипалый 
объяснили Серову между двумя кружками, что веры старому Пью нет никакой; 
его послушать, так он был у Моргана в лучших приятелях и грабил с ним 
Пуэрто-Бельо, Маракайбо и Панаму. ***********) А это все вранье и наглая 
брехня, поскольку у Пью руки-ноги целы, уши и глаза на месте, и шрамов 
от ранений тоже нет, а такой телесной сохранностью не может похвастать 
ни один из моргановских ветеранов. Просто папаша Пью хочет примазаться 
к славе грозного корсара, а, по правде говоря, был он кабатчиком в 
Порт-Ройяле и переехал на Тортугу, когда Порт-Ройял накрылся. ************)
       Слушая эти байки, Серов пил, но в меру, заедал жареной говядиной
и какой-то тропической овощью и зорко поглядывал по сторонам. Помнилось
ему из книг и фильмов, чем кончались такие пиры, и, надо думать, нынешнее
застолье тоже не было исключением. Они восседали за средним, почетным
столом, который ломился от блюд, подносов, фляжек и бутылок, а справа
расположились десятка полтора головорезов с "Грома", тянувших по первой
кружке и зыркавших на них голодными глазами. Слева сидели девицы, три
шоколадные мулатки, индеанка и четыре белых; улыбались призывно, ждали,
когда клиенты дозреют и пригласят к столу. Папаша Пью, шустрый старичок
с серьгой в ухе, вертелся вьюном, таскал компании жратву и выпивку, а на
другой стол даже не косился. Чего коситься на безденежных? Девицы тоже
на них не глядели.
       Брюс Кук поднял оловянную кружку.
       - Выпьем за "Ворон"! И за то, чтобы он догнал любого испанца
в штиль и в бурю!
       - Добрая посудина, - согласился Алан Шестипалый, чокаясь с
Куком.
       - Трухлявая лоханка! Чтоб ей в пекле сгореть! - донеслось справа. 
Брови Кука приподнялись; как истый шотландец, он не любил, когда ему 
противоречили. Щелкнул курок взведенного пистолета, но Жак Герен похлопал 
приятеля по спине.
       - Не сейчас, Брюс. Время развешивать ублюдков по реям еще не
пришло. Сперва все надо доесть и допить. 
       Они выпили. Пираты ополовинили кружки размером в пинту, Серов
едва пригубил. Ром ему решительно не нравился, как и шайка мордоворотов
с "Грома". Сейчас он выпил бы немного коньяку, а лучше - хорошего вина,
но выбор в этом заведении был невелик: или голландский джин, или ямайский 
ром. Джин ему тоже был не по вкусу - отдавал горьким можжевельником. 
К тому же и цены кусались - четыре песо за кварту, два - за пинту, в
точности, как говорила Шейла Брукс. Не забогатеешь в пиратах! - подумал
Серов. Особенно при таком тарифе на спиртное.
       - За пушки "Ворона"! - Кук, явный заводила в компании, снова
поднял кружку. - За наши медные пушечки и их здоровые круглые глотки!
       - Ржавый хлам, - негромко, но отчетливо пробурчали за соседним
столом. Кук начал медленно подниматься. В одной руке он держал кружку,
в другой - пистолет.
       - Это кто сказал? Клянусь яйцами всех парней из клана Мак-Кукан,
я вобью ему в глотку каждое слово! Прямо через его поганые зубы!
       Соседи приумолкли, но, судя по злорадным ухмылкам, не сильно
испугались. Заводилой у них был смуглый и темноволосый человек, которого
приятели звали Баском. Сейчас он глядел на Кука и вызывающе усмехался.
       - Сядь! - Мортимер дернул шотландца за рукав. - Жак прав, рано!
Прах и пепел! Столько еще не съедено и не выпито! А ведь все оплачено!
       - Когда все допьем, ты будешь под лавкой валяться, - резонно
заметил Кук и выпалил в стену. Потом все-таки сел и начал заряжать свое
оружие.
       Страх Божий потянулся к фляге, опрокинул ее над кружкой, выцедил
пару капель и взревел:
       - Пью! Пью, старый козел! Рому тащи! Не бутылку, бочонок!
       Хозяин, кряхтя от натуги, приволок нужную емкость и зачастил:
       - Вот это дело! Это по-нашему! Когда мы взяли Маракайбо, тоже
пили бочками. Перси Риггс, канонир с "Двух ветров", так и утонул в бочке.
Побился об заклад, что выхлебает все, а бочка была на двести галлонов, и
никак не меньше. Сунул в нее рыло, да назад не выплыл... - Пью озабоченно
почесал лысое темя. - Пейте, парни, пейте, а я еще сорок восемь песо
припишу... ну, пятьдесят, для ровного счета...
       - Тридцать два, - сказал Серов. - Бочонок на два галлона,
шестнадцать пинт.
       Пью дернул плечом.
       - Это тебе мнится, приятель. Иллюзия такая, понимаешь? С
пьяных глаз большое кажется маленьким, я это точно знаю. Когда мы пили
в Маракайбо...
       - Ты нам трап в задницы не задвигай, - проворчал Жак Герен.
- Андре считать умеет, и глаза у него на месте. Он не шантрапа какая-то,
а маркиз!
       - Точно, маркиз, клянусь святым причастием! - поддержал Мортимер.
- А ты - мошенник, Пью! Чтоб тебе мои сапоги поперек глотки стали! Ты
что же, древняя вошь, хочешь маркиза объегорить? - Он стукнул кулаком по
столу и, заикаясь, произнес: - Н-не выйдет! М-маркиз - он бля... бла...
благорродный человек и оп... опразованный! Его н-не надуешь! Он, если
хочешь знать, м-мой под... поддельник!
       - Почти готов, - пробасил Хенк, поднялся и стал разливать.
Бочонок в его огромных лапах выглядел не больше банки для варенья. У
входа в загородку, что отделяла "Старый Пью" от улицы, столпились двадцать
или тридцать оборванцев, привлеченных терпким запахом рома. За соседним
столом завистливо вздыхали, а глазки у портовых шлюх, сидевших по другую
сторону, заволокло мечтательной мглой. Одна из них, белокожая, в шляпе
величиной с автомобильное колесо, подмигнула Серову и выставила из-под
подола платья грязную босую ногу.
       Скромно тут у них с эротикой, даже убого, подумал Серов,
разглядывая ее декольте. Рассказать бы, что случится через триста
лет, так ведь не поверят... Небоскребы, автострады, самолеты, лайнеры,
пушки-пулеметы - это еще ладно, это чудеса вполне вообразимые, а вот
про голых девок, что пляшут в кабаках и трахаются в порнофильмах, могут
не понять. Пожалуй, точно не поймут - ни Шейла Джин Амалия, ни эти
потаскушки, ни даже разбойные приятели-подельники. Мрачно усмехнувшись
и вспомнив Чечню, Серов подвел итог: жестокости в мире за три столетия
не убыло, но к ней добавилось растление нравов. Вот хотя бы постельный
бизнес, занятие презренное, позорное... А в цивилизованном двадцатом
веке - едва ли не почетная профессия, предмет мечтаний юных дев.  Да
и душегубов там побольше - есть и пираты, и разбойники, а кроме них -
бароны наркомафии, фашисты, террористы и великие вожди, сгноившие
столько народа, сколько в ста Вест-Индиях не сыщешь.
       Кук прервал эти грустные мысли, поднявшись и грохнув о бочонок
рукоятью пистолета.
       - За Старика! Не верьте вранью, что все шотландцы не любят
англичан. Не любят тех, кто шкуру с них дерет, а к благодетелям и честным
командирам очень даже расположены. - Он зачерпнул горсть монет и высыпал
их в блюдо с мясом. - Глядите, братья! Это Старик о нас позаботился! Хоть
он не Морган, однако всяким Пикардийцам нос натянет! Он...
       - ...обезьяна плешивая, - послышалось с крайнего стола.
       Оскалившись, Кук вскинул пистолет и разнес пулей кружку, что
стояла перед Баском. Девицы взвизгнули, пираты зашумели, кортики и тесаки
со змеиным свистом стали вылезать из ножен, а Мортимер, совсем уже снулый,
вдруг очнулся, цапнул обглоданную кость и, поглядев на нее, заорал:
       - Бей! Самое время!
       Но тут, предчувствуя разгром, вмешался папаша Пью:
       - Всем - пинта рома за счет заведения! Спокойней, джентльмены,
спокойней! Вы можете выйти на свежий воздух, и там продолжить свои
споры. Те, кто останется жив, вернутся и выпьют за упокой погибших.
Прислушайтесь, я дело говорю. Ром это всегда ром!
       Баск, однако, счел это предложение оскорбительным. Нахмурившись
и сузив глаза, он уставился на папашу Пью и прорычал:
       - Ты, тухлая черепаха, думаешь, что я не могу заплатить за
выпивку? Ты думаешь, что если у Баска не звенит в карманах, так он
совсем уже нищий? Гроб и могила! Вот, бери, старый кровопийца!
       Протянув руку, он пошарил под столом и вытащил почти нагого
юношу. Парень - или, скорее, мальчишка - был невысоким, грязным и до
того истощенным, что выпирали ребра под туго натянутой кожей. Чресла
его охватывала рваная кожаная повязка с бахромой из обломанных перьев,
на впалой груди свернулся татуированный синим кайман, черные волосы
спадали космами до пояса, а темные обсидиановые глаза казались застывшими
и неподвижными, как у покойника. Индеец, понял Серов, разглядывая его
медно-смуглое широкоскулое лицо.
       - Бери, за десять песо отдаю! - повторил Баск, подталкивая парня 
к кабатчику. - Откормишь, хороший будет раб. Бочки катать, блюда таскать,
тарелки мыть... А то ты их не моешь никогда, старый пердун.
       Пью скривился.
       - На кой мне дармоед за десять песо? Я за него и пять не выложу,
клянусь Христом! А кто не хочет жрать с моих тарелок, может катиться в
таверну Караччи или к Луи Маро, где мясо с червями и тараканами.
       - Отдам за пять, - сказал Баск, поднимаясь и хватая индейца за
волосы. - А не возьмешь, перережу глотку и выпущу кровь в твое вонючее
пойло.
       Парень уставился в пол с безразличным видом - то ли язык был
ему непонятен, то ли смерть казалась облегчением. Он не шевельнулся
даже тогда, когда пират выхватил нож из-за пояса. Обе компании, что
с "Ворона", что с "Грома", забыв о ссоре, глядели на спектакль с
интересом.
       Зарежет пацана, подумал Серов и полез в свой новый кошелек.
       - Пять песо? Сторговались, я беру. Вот деньги.
       На его ладони лежали несколько серебряных монет и случайно
попавшие с ними часы. Циферблат "Ориона" поблескивал тусклым золотом,
корпус тоже был золотым, а что до анодированного браслета, то и его
от золота не отличишь. Глаза Баска жадно вспыхнули, он облизнул губы,
потянулся к часам, но Серов быстро сунул их за пазуху, под рубашку.
       - Где взял? - Пират сгреб монеты и, дыхнув спиртным перегаром,
наклонился над Серовым.
       - У папы-маркиза, - пояснил тот. - Подарок всвязи с окончанием
школы. Деньги пересчитал? Так отвали! А мальчишку - ко мне!
       Но Баск по-прежнему загораживал индейца и смотрел на серебро
в своих руках с сомнением.
       - Вот что, маркизеныш, я передумал, - произнес он наконец. -
Бери песо, а индейского щенка я лучше обменяю на твою золотую штучку.
В придачу получишь пару сережек. Сейчас я их... - Он начал ковыряться
в поясе.
       - Штучка не меняется, - сказал Серов.
       - Уверен? - Баск опять потянулся к ножу. Ухмылка на его лице
не предвещала ничего хорошего.
       - Эй, парни... - начал кабатчик, но тут поднялся Страх Божий и 
отшвырнул его в сторону. Глаза Страха горели дьявольским огнем, клейменая 
рожа побагровела и выглядела так, будто по ней прокатилась лавина. Он 
сунул палец в рот, поковырял в зубах и вдруг гаркнул:
       - Геть, злыдень! - Не успел Серов осознать, что эти слова
вовсе не на английском и что они ему знакомы, как Страх Божий заревел:
- Мать твою три раза в задницу, плешь комариная! Взял серебряки, и
катись! Згынь, мурло, пока цело хайло!
       Сталь сверкнула перед лицом Серова, но он оказался быстрей -
схватил тяжелую оловянную кружку и впечатал ее противнику в ухо. Заорав
и выронив нож, Баск откачнулся, его приятели вскочили, грянул выстрел,
лязгнули клинки. Серов добавил Баску кружкой в лоб, девицы с визгом
бросились к выходу, Пью проворно исчез за бочками, воздух протаранила
фляга, а вслед за ней - огромная бычья кость. "Бей!" - разом завопили
два десятка глоток, и, опрокидывая столы и скамьи, топча посуду и
остатки мяса, две орды ринулись друг на друга.
       Мортимеру не повезло - его уложили лихим ударом в челюсть.
Хенк сцепился с его обидчиком, таким же здоровым мордоворотом из
буканьеров, и пробовал крепость его головы на подпирающем крышу столбе.
Жак Герен отбивался шпагой от двоих, скакал по бочкам и поваленным
столам на манер д'Артаньяна и что-то орал на французском; Страх Божий,
рыча, орудовал скамьей, но трое с "Грома" теснили его, наступая кто
с тесаком, кто с абордажным топором; Люк и Алан бились с противниками
на равных, используя блюда, бутылки и кружки в качестве метательных
снарядов; Брюс Кук, насвистывая и стоя над мертвецом, череп коего
разворотила пуля, деловито перезаряжал оружие, а Джос прикрывал его,
размахивая парой ржавых сабель. Если не считать Серова и Баска, лежавшего
без чувств, Джос был единственным безмолвным участником потасовки.
Молчание его объяснялось просто: шесть или семь лет назад, побывав
в плену у испанцев, он лишился языка.
       Серов вытащил клинок, приобретенный у Конопатого, подкинул
в ладони и пару секунд размышлял, не сунуть ли его обратно. Но Брюс еще
возился с пистолетом, а Страха Божьего зажали в угол, так что устраниться
от драки было совсем не по-товарищески. Он метнул нож в плечо одному из
матросов "Грома", обнажил шпагу и с воплем "Банзай!" вступил в сражение.
Его съездили сзади бутылкой, но, к счастью, попали не в голову, а в спину,
промеж лопаток. Серов развернулся, чтобы прикончить наглеца, но тут на
улице выкрикнули: "Держитесь, парни, мы идем!" - и в заведение ввалился
рыжий Чарли Галлахер с Даннерманом, одноглазым Кола и троицей головорезов
с "Ворона".
       Через пять минут территория была очищена, и Серов, потирая
ушибленный хребет, разыскал свое имущество, сундучок и индейского
мальчишку. Парень сидел у стены на корточках и, полузакрыв глаза, тянул
какую-то мелодию из птичьего свиста и верещания - может быть, на языке
ацтеков или семинолов. Слова "пойдешь со мной" однако понял и отправился
вслед за новым хозяином без возражений, даже попробовал взяться за
сундучок.
       На улице, покачиваясь и опираясь на Хенка, стоял Мортимер,
вполне живой и даже с целыми зубами. Увидев Серова, он лязгнул челюстью,
раскрыл рот и прохрипел:
       - Кх-худа? В-веселье т-тохко начинается!
       - На корабль, - сказал Серов. - А веселья с меня хватит. Я уже
совсем веселый.
       - Кх-как? А к ш-шухам?
       - К кому?
       - К шлюхам, - пояснил Хенк. - К девкам то-есть. Здесь даже
хранцузские есть, из вашего Парижу.
       - И дорого берут?
       - За двадцать песо можно сговорить.
       - Атомные цены! - пробормотал Серов и повернул к причалу, где
стояли шлюпки с "Ворона". В кошельке у него позванивали две последние
монеты.

--------------------------------------------------------------------

             *) Название острова Тортуга происходит от испанского
слова, обозначающего черепаху.
            **) Людовик XIV, один из самых могущественных монархов
Европы, современник Петра I, единолично правил Францией 54 года
(1661-1715 гг) после смерти кардинала Мазарини. В 1701 г. ему было
62 года.
           ***) Начиная с д'Ожерона, губернаторы Тортуги представляли
не короля и правительство Франции, а организацию сугубо коммерческую
- Французскую Вест-Индскую компанию, которой был дан на откуп остров
со всем его населением и пиратским промыслом.
          ****) Кордегардия - помещение для охраны.
         *****) Пьер Пикардиец - историческая личность, сподвижник
знаменитого пирата Олоне, к описываемому времени уже покойного. Также
плавал с Генри Морганом.
        ******) Москитовый берег - побережье современного Никарагуа
со стороны Карибского моря.
       *******) Ливр - французская серебряная монета, шиллинг -
английская серебряная монета. В описываемый период ливр весил около
8 граммов, а шиллинг - около 6 граммов.
      ********) Су - мелкая французская монета.
     *********) Билландер - торговое двухмачтовое судно голландской
постройки с особым парусным вооружением - нижний парус на грот-мачте
был подвешен на рее, составлявшем с мачтой угол в сорок пять градусов.
    **********) Остров Эспаньола (или Гаити) протянулся с востока на
запад на 600 км, а с севера на юг - на 200 км в самом широком месте.
   ***********) Пуэрто-Бельо - портовый город в Панаме, ограбленный
Морганом в 1668 г. (ныне Портобело); Маракайбо - богатейший город в
Венесуэле, ограбленный Морганом в 1669 г.; Панама - столица Панамы,
ограбленная Морганом в 1671 г. Для рейда на Панаму он собрал флот из
тридцати шести судов с экипажем почти в две тысячи человек, вооруженный
двумя с половиной сотнями пушек.
  ************) Порт-Ройял, столица Ямайки и резиденция британского
губернатора, был разрушен в результате сильного землетрясения и смыт
в море в 1692 г., спустя четыре года после смерти Генри Моргана. По
вест-индским понятиям это был крупный город, гораздо больше Бас-Тера,
с населением в тридцать тысяч жителей. Новый город Кингстон (ныне -
столица Ямайки) заложили поблизости от места гибели Порт-Ройяла, на
другой стороне бухты.


                Глава 8. Джулио Росано, лекарь

       Ночевал Серов, как обычно, на шкафуте верхней палубы.
"Ворон" был почти безлюден, команда спускала монеты в кабаках и
веселых домах, а стерегли корабль три несчастливца, которых должны
были сменить на утренней заре. Первым из них был турок Фарук,
занесенный судьбой в Вест-Индию, где он из магометанства вышел и
крестился, поскольку христианам дозволялось пить вино. Вторым - Рик
Бразилец, крепкий, иссине-черный негр, родившийся уже не в Африке, а
в португальских колониях по эту сторону океана. Он сбежал с плантаций
то ли Параибы, то ли Пернамбуку *) еще в далекой юности, прибился к
буканьерам, был трижды или четырежды продан, пока не достался капитану
Бруксу. Имени третьего стража, мрачного тощего ирландца, Серов не знал
и выяснить тем вечером не мог - ирландец, раздобыв бутылку джина,
вылакал ее и теперь храпел на квартердеке.
       Под ним, в одной из крохотных офицерских каюток, тоже храпели.
Боцман Стур, выполняя приказ начальства, запер Росано, снабдив квартой
горячительного, и теперь винные пары, сопровождаемые утробными звуками
храпа, циркулировали от итальянца к ирландцу. Рик с Фаруком, игравшие
в карты, предложили Серову развлечься, но он отказался, сославшись на
полное безденежье. Потом отнес сундучок в корабельную кладовую, велел
индейцу ложиться, лег сам и через минуту заснул.
       Сны ему виделись причудливые. Будто сидит он в кафе на Арбате
с Шейлой Джин Амалией, одетой вполне по-современному, в блузку и мини-
юбочку, и обсуждает планы на вечер: может, милая, закатимся к "Старому
Пью", съедим цыпленка табака, а после - в бар Караччи, что на углу
Лесной? Там три негритянки с Гаити стриптиз показывают, народ валит
валом, и говорят, что всякое Москва видала, а вот такое - никогда.
Шейла возит ложечкой в креманке, мнет морожение и отвечает уклончиво
- мол, какой интерес на негритянок смотреть?.. А что до стриптиза, так
это можно устроить, но только не в баре, а в более интимной обстановке -
ты ведь, дорогой, один живешь? Один, как перст, отвечает Серов и тянется
облобызать ей ручку. Но нежная эта рука вдруг превращается в лапу с
корявыми пальцами, и жуткая рожа Страха Божьего нависает над Серовым.
Стах хрипит, сопит и начинает изъяснятся на каком-то странном языке,
польском или украинском, а может и русском, но с украинскими словами:
"Пан, а, пан! Ты песюками не богат? Тряхни мошной, тачку возьмем и -
геть-геть в "Славянский базар"! Щирый шинок, и рома там залейся! Выпьем
чарку, и айда испанцев бить!" "Не могу, - отвечает Серов, огорченный
исчезновением Шейлы, - никак не могу. Дела у меня, понимаешь? Должен
лететь". "Куды?" "В аномальную зону, конечно". Страх мрачнеет, грозит
пальцем: "Ох, хлопец, зря, зря... Жди беды!" "Беда уже случилась", -
молвил Серов и проснулся.
       Как оказалось, во-время. Солнце поднималось над горизонтом, а
на палубу "Ворона" взошел Уот Стур со сменной вахтой и озирал теперь
корабль придирчивым взглядом. Осмотрел шкафут, шканцы и квартердек, 
мачты и реи со свернутыми парусами, покосился на турка и негра, на 
пробудившегося уже ирландца, на Серова и, разумеется, на индейского 
мальчишку. Поворочал башкой так и этак, нахмурился недовольно и ткнул 
в него пальцем:
       - Людоед здесь откуда?
       - Вовсе он не людоед, мастер Стур, - доложил Серов, быстро
поднимаясь на ноги. - Мой индеец. Я его купил. Вчера.
       Боцман пригляделся к парнишке.
       - Он с испанского Мэйна, **) с Ориноко, по татуировке вижу, 
а там все людоеды. Прочь с палубы, нехристь поганый!
       Гордо выпрямившись, индеец ударил себя кулаком в грудь и вдруг
заговорил на ломаном английском:
       - Чичпалакан не кушать человеки! Зачем? Черепаха есть, рыба,
ящерица... Человеки не нужен кушать, нужен, чтоб убивать. - Он подумал 
и уточнил: - Испанский человеки.
       - Разбирается, отродье дьявола, - буркнул Стур. - И много ты 
убил испанцев?
       Парень выставил два пальца. Ну и ну! Лихой юноша! - мелькнула
мысль у Серова. Другая тут же ее догнала: врет, наверное, цену себе
набивает - по внешности совсем дитя!
       Он поделился этим соображением с боцманом, но тот, усмехнувшись,
покачал головой.
       - Какое дитя, придурок? Видишь, татуировка, кайман колечком на
груди? Взрослый воин, и лет ему за двадцать. Эти, с Ориноко, невысокие и
безбородые, только с виду сопляки, а дай им ножик, быстро печень вырежут.
       Чичпалакан, переминаясь с ноги на ногу, растопырил пальцы и
затряс ладонями.
       - Нет, нет, не резать! - Он прикоснулся пятерней к плечу
Серова. - Большой воин, хозяин! Взять мой от цлонг-чи, от злого, как
ягуар! Чичпалакан рад. Чичпалакан показать дыру в земле.
       Боцман внезапно насторожился. Его лицо, и так не слишком
выразительное, закаменело, зрачки впились в индейца, будто тот не о
дыре говорил, а, как минимум, о тайном кладе, зарытом Генри Морганом
где-нибудь поблизости. Скажем, в саду губернаторской резиденции.
       - Дыра? Что за дыра?
       - Старый дыра, очень старый, - охотно пояснил Чичпалакан. -
Испанский человеки доставать из нее такое. - Он показал на серебряное
кольцо в ухе боцмана.
       - Рудник! Рудник, клянусь мачтой и якорем! - пробормотал тот и
повернулся к Серову. - Вот что, парень, с индейцем этим пусть капитан
разбирается. Капитан и мистер Пил. У Пила тоже отличный нюх, где можно
деньжат срубить по-быстрому... Эй, Бруно! - Стур махнул одному из новых
вахтенных. - Приглядишь за людоедом. Накорми и отмой, а то больно уж
грязен... Фарук, выпусти лекаря и тащи сюда! Ты, Эндрю, рожу сполосни
и сопли подотри. Пойдете к губернатору.
       Все на палубе "Ворона" разом завертелось, закрутилось.
Чичпалакана повели на бак, к стоявшей у гальюна бадье, Серов принялся
отряхивать скудную одежду, затем нацепил перевязь со шпагой и пояс
с ножом и кошельком, Фарук и Рик Бразилец вынесли полуголого лекаря,
положили у фальшборта и окатили пару раз водой. Росано перестал храпеть,
раскрыл глаза, послал негра и турка в помойную яму и сообщил, что он в
полном порядке. Затем нырнул в свою каюту и появился минут через десять
в приличном черном камзоле, бархатных синих штанах, белых чулках и
башмаках с медными пряжками.
       - Это тебе, юноша. - Протянув Серову увесистый саквояж, лекарь
тоскливо вздохнул. - Синьор Стур, а, синьор Стур... пару глотков...
uno... ***) хотя бы на самом донышке...
       - Старик не велел, - насупился боцман. - Ты, Эндрю, пригляди
за ним. Обратно пойдете, любой кабак - ваш, а до этого - ни капли! - Он
кивнул на шлюпку, причаленную к борту "Ворона". - Ну, отправляйтесь. Рик,
Фарук и Робин вас отвезут.
       Пока гребли к берегу, Росано сидел скучный, с опрокинутым лицом.
Мучается, бедолага, с сочувствием подумал Серов. Сам он от похмелья не
страдал - пил вчера в меру, и голова была ясной, только побаливало между
лопаток, куда заехали бутылкой. Это, впрочем, не мешало ему любоваться
видом на Бас-Тер, выглядевший с моря весьма живописно. Набережная, все
еще полная народа, тянулась метров на семьсот, а с запада, там, где была
таверна папаши Пью, над ней возвышался утес с прямоугольным строением,
похожим на огромную коробку из-под обуви. Скалистый форт, сооруженный
в середине прошлого столетия, держал под прицелом всю акваторию бухты,
и в эффективности его орудий не раз убеждались испанцы, штурмовавшие
оплот Берегового братства. Теперь, однако, в этой крепости было маловато
пушек - то ли испанцы ей не угрожали, то ли вообще времена наступили
спокойные, с затишьем в пиратском ремесле после смерти Моргана и гибели
Порт-Ройяла.
       В восточной стороне набережной была воздвигнута протестантская
часовня, а ближе к середине - католическая церковь. Колокольни этих
сооружений, словно корабельные мачты с реями-крестами, торчали над
плоскими крышами складов, над кабаками, притонами, лавками и жилыми 
лачугами, cгрудившимися на берегу. Дальше одна за другой поднимались 
вверх террасы, пересеченные крутыми извилистыми улочками, сбегавшимися 
большей частью к площади у губернаторского дворца и казармы. С учетом 
зеленых насаждений Бас-Тер, пожалуй, занимал территорию около квадратного 
километра, и было в нем не меньше тысячи домов. Вернее, сто домов и 
девятьсот халуп, подумалось Серову, взиравшему на это жалкое поселение. 
Однако и здесь вершилась своя частица истории, причем немалая, если 
вспомнить о реках золота и серебра, струившихся из этих краев в Европу. 
С историей Серов не собирался спорить, как и с тем, что морской разбой 
был эффективным трубопроводом, что перекачивал долю испанских богатств 
к британским и французским берегам. Его волновала другая проблема: какое 
отношение это имеет к нему?.. В сущности, никакого, решил он, когда 
шлюпка скользнула вдоль причала.
       Они с лекарем сошли на берег и зашагали к проулку, что начинался
между бревенчатым зданием склада и церковью. В тени под западной стеной
сидели трое: Хенк, Мортимер и Страх Божий. По виду их было заметно, что
ни одна таверна от Скального форта до церкви не оказалась пропущенной 
или забытой. Мортимер снова лишился сапог, зато приобрел два синяка, 
на челюсти и под глазом; кулаки у Хенка были ободраны, а рубашка, и без 
того ветхая, разорвана до пупа; что же до Страха Божьего, то оценить его 
состояние было тяжелей - буйная ночь мало чего могла прибавить к его 
внешности. Впрочем, он еще шевелился и даже мычал под нос какую-то 
мелодию. Наклонившись над ним, Серов разобрал: "Гуляли козаченьки вдоль 
по Днипру-реченьке... гей, гуляли хлопци, резали панов... гей, гуляли, 
кровь пускали..."
       Он выпрямился, потрясенный. Родная речь, знакомые слова! Его
вселенная, замкнутая в круг тропических островов и берегов, стремительно
расширялась; в ней уже было место не только Карибскому морю, не только
Вест-Индии и Испании, Британии и Франции, не только Мадриду, Парижу и
Лондону, но и Москве, и заснеженным русским просторам, и рекам, что текли
в тех землях, Волге, Дону и Днепру, горам Урала и необъятным просторам
Сибири. Как он мог о них забыть? Не иначе, шок, затмение души и сердца!
Ведь вспоминал и Камчатку, и Москву, и даже Пермь с ее аномальной зоной,
но почему-то казалось, что все это в далеком будущем, а здесь и сейчас
- лишь море, знойное солнце, корабли и острова. Но это не так, совсем не
так! Россия тоже в этом мире, и куда ни пойдешь, на запад или на восток,
в нее упрешься, ибо нет ей соперников по огромности! Ни Канады нет, ни
Штатов, ни Австралии, ни Бразилии, а Россия есть! Она там, за Атлантикой 
и мелкой Европой, и в другую сторону тоже она, за Америкой и Тихим 
океаном!
       Эта мысль поразила Серова. Опять склонившись над Страхом
Божьим, он дернул его за ворот и, глядя в изуродованное лицо, выдохнул:
       - Страх! Слышишь меня, Страх! Ты откуда? Как твое имя?
       Он говорил по-русски и получил ответ на том же языке.
       - Не Страх, а Стах Микульский, з-запоррожец! А ты кто? Н-не
помню твоей хари... Или встречались где?.. На турских галерах? Или
в веницейском к-хаземате? Или на гишпанской каторрге?
       Глаза у него казались стеклянными, и было ясно, что он никого не
узнает. Перешагнув через ноги Страха Божьего, Серов поспешил за ушедшим
вперед хирургом и догнал его у заведения, над дверью которого висели
большие деревянные ножницы. Видно, что-то странное читалось в лице Серова,
так как итальянец, страдальчески морщась и потирая висок, спросил:
       - Тоже в голове непорядок, юноша? Зайдем-ка сюда и поправим. 
Здесь проверенные medicina... ****)
       Он шустро юркнул внутрь. В длинной комнате с подслеповатым
окошком царили тишина, полумрак и запах лекарственных трав. Прямо были
полки, заставленные ступками, банками, коробками и пузырьками, слева -
зеркало, табурет и низкий столик, на котором лежали ножницы, бритва и
огромный гребень, справа, за камышовой занавеской, еще один стол, две
скамьи и открытый шкафчик с бутылями темного стекла. Комплексный бизнес,
догадался Серов - аптека, цирюльня и рюмочная.
       - Пьетро! - позвал хирург. - Бланка!
       Они появились словно тени - сухонький смуглый старичок и пожилая
синьора, босиком, но в мантилье. Росано вытащил горсть монет, отсчитал
четыре песо, показал костлявым длинным пальцем на банки и коробки:
       - Четверть этого, четверть того, половину из той зеленой баночки.
Как обычно, смешать и слегка растереть. Еще...
       Он делал жест, непонятный Серову, но, очевидно, знакомый
хозяевам. Старик тут же принялся отсыпать и смешивать какие-то травы
и порошки, а синьора молча шагнула к шкафчику, извлекла их него пару
бокалов и наполнила до краев темно-коричневым напитком.
       - Капитан не велел, сэр, - произнес Серов.
       - В задницу капитана! - ответил хирург.
       - Пахнуть будет.
       - Это приятные ароматы, мой юный друг. Благородные! 
       - Но мадам де Кюсси...
       - Она поймет, что к ней явились два настоящих джентльмена.
       - Per favore, bambino, *****) - сказала синьора в мантилье,
и Серов выпил. Потом поднял брови, прищелкнул языком и с удивлением
произнес:
       - Херес, разрази меня гром! Настоящий херес!
       - Сразу видно человека, получившего хорошее воспитание,
- заметил Джулио Росано, принимая от старика склянку со снадобьем. 
- Похоже, твой батюшка в самом деле маркиз, а? Научил тебя считать, 
писать и разбираться в винах. Правда, фехтуешь ты отвратительно.
       - Это еще почему? - обиделся Серов.
       - Потому, что французская школа ничто в сравнении с итальянской.
Когда я был молод и обучался в Падуе... А, quieta non movere! ******)
Впрочем, ты почтителен к старшим, не замечаешь их маленьких слабостей, 
и я, так и быть, дам тебе несколько уроков. А сейчас бери borsa *******)
с лекарствами и следуй за мной!
       Они вышли из заведения Пьетро и направились вверх по улице мимо
груженых корзинами мулов и ослов, которых гнали на рынок, мимо компании 
грязных лохматых верзил с мушкетами (не иначе, как буканьеров), мимо 
разносчиков воды, портовых девок, мелких торговцев, мальчишек, нищих, 
солдат и калек. Джулио Росано, приободрившись хересом, сразу повеселел и 
двигался энергичным шагом, расталкивая мальчишек и нищих, но благоразумно 
огибая шлюх, буканьеров и солдат. Серов старался не отставать, но интереса
к местной экзотике уже не испытывал никакого. Мысли его витали в иных
пределах, весьма далеких от Тортуги и прочих вест-индских островов.
       Москва уже полтысячи лет стоит, думал он, а скоро Петербург
заложат, совсем уже скоро, года через два. Поспеть бы к этому сроку! 
Само собой, отсюда в Европу выбраться не просто, а до России потом 
доехать или доплыть еще, наверно, труднее. Война со шведом уже началась, 
а это значит, что Балтика на три замка закрыта. Если южным путем 
добираться, по Средиземному морю, на турок наткнешься, а если по сухой 
земле, то переть и переть через Францию, немецкие земли и Польшу... 
Тоже радости мало! Деньги большие нужны, но и при деньгах такую дорогу 
в одиночку не осилишь, так что лучше не торопиться. Ну, не успеет он 
увидеть, как первый камень Питера кладут, но к Полтавской битве точно 
возвратится! Не будучи искушен в истории, он не знал, что происходит 
сейчас в королевствах французском, британском и испанском, кто там 
правит и кто кого режет, но твердо помнил, что для России наступили 
великие времена. Петровская эпоха!
       Странное чувство вдруг охватило Серова - мнилось, что 
непременно должен он быть в Полтавском сражении и в битве при Гангуте, 
чтобы оказать Петру Алексеичу поддержку. Какую, он пока не представлял 
- то ли вооруженной рукой, то ли разумным советом, то ли просто намекнуть, 
что потомки оценят и прославят грандиозность свершенного. Во всяком 
случае, если уж попал он в это время и в нем останется, то жизнь следует 
с толком прожить, не морским разбойником, а сподвижником великих дел. 
Тем более, что они с царем Петром...
       - Куда прешь, скотина? - Он налетел на верзилу при сабле и
пистолетах - должно быть, из команды Пикардийца. - Дам по яйцам, кровью
мочиться будешь!
       - Лучше ромом, - пробормотал Серов, отступая и освобождая
путь. Он догнал хирурга, и тот, скосив на него глаза, поинтересовался:
       - Не отошел от вчерашней гульбы, бамбино? Даже херес не помог?
       - Задумался, сэр.
       - О чем же?
       - Вы слышали про такую страну - Россию?
       - Московию? Конечно, слышал. Жители ее питаются грибами, клюквой 
и медвежатиной, поскольку медведи бродят по улицам, и можно подстрелить
их, не выходя из дома. Еще там...
       - Там новый царь, и сейчас он воюет со шведами. Царь Питер, и
мы с ним ровестники, - сообщил Серов. Это было правдой: оба они родились
в семьдесят втором году, только Петр - в семнадцатом веке, а Серов - в
двадцатом.
       - Вот как! - Лекарь замедлил шаг и поглядел на него с
одобрением. - Твой интерес к чужим землям и событиям, происходящим в
них, весьма похвален. Клянусь мадонной, ты любознательный юноша! Может
быть, я попрошу тебя о помощи. За те уроки фехтования, что я тебе дам,
ты перепишешь одну книгу... Ты знаешь итальянский или латынь?
       - Увы! - Серов пожал плечами. - Но я умею писать на французском,
английском и немецком.
       - Французский тоже подойдет. Я буду диктовать, а ты - записывать.
Договорились?
       - Да, сэр.
       Лучше переписывать книги, чем грабить испанцев, подумалось
Серову. Жаль, что много этим промыслом не заработаешь - на проезд в
Европу точно не хватит. С другой стороны, проблема не в одних деньгах,
нужно и в ситуации ориентироваться. Хоть Росано и повторяет всяческие
бредни о Московии, но человек он все же образованный и повидавший мир,
а значит, может рассказать о европейских странах. Шейле ведь рассказывал
про Лондон, Париж и Антверпен...
       Они пересекли эспланаду перед губернаторским дворцом, поднялись
по лестнице и были встречены парой чернокожих лакеев. Один повел хирурга
на второй этаж, другой остался с Серовым в патио - видно, приглядеть,
чтобы разбойник чего-нибудь не спер. Прошло с полчаса, Росано все не
появлялся, и Серов решил, что лечение мадам де Кюсси - процедура долгая,
ибо болезней у нее много, и мигрень, и боли в пояснице, и неприятности с
желудком. Заскучав, он покинул внутренний дворик и прошел задним покоем
в сад, благоухавший с северной стороны резиденции.
       Тут росли деревья, названий которых он не знал, тянулись
дорожки, посыпанные мелкой галькой, свисали с ветвей лианы, и звенел,
щебетал, чирикал многоголосый птичий хор. Серов шагнул на тропинку
меж двух высоких решеток, оплетенных плющом, остановился, оглянулся -
негр-лакей, выпучив глаза, следил за ним от двери.
       - Боишься, пальме ноги приделаю? - сказал Серов по-русски. -
Ну-ка, брысь отсюда! Изобрази сквозняк!
       Негр не понял, только еще больше выкатил белки. Со вздохом
Серов побрел по дорожке, полюбовался кустиком, усыпанным алыми цветами,
может, орхидеями или чем еще, поглядел на разноцветных птиц, носившихся
над головой, втянул теплый ароматный воздух и с тоской припомнил, как
пахнут зимние ели в подмосковном лесу. Потом подумал: вот возвратится
он в Москву, а что там будет знакомого? Кремлевские стены и башни, собор
Василия Блаженного, какие-то храмы и старые здания? Тверской и Арбата в
привычном виде нет, нет Третьяковской галереи и других музеев, нет кафе,
библиотек и институтов, нет метро и даже завалящего трамвайчика... Нет,
конечно, и дома, где живет Татьяна Добужинская, его последняя клиентка...
Вот если бы уже стоял, то можно было бы отправить ей послание, замуровав
его в стену квартиры: мол, супруг ваш мной не найден, однако есть тому
объяснение - хватил Константин Николаевич чего-то в аномальной зоне и
провалился в темпоральную дыру. А следом за ним и я...
       Дорожка повернула к уютному пятачку, скрытому среди зеленых
зарослей. Тут находились скамья под тентом и раскладной столик, где
лежали гитара, веер и еще какие-то дамские пустячки, вязанье или
вышиванье. Серов первым делом заметил гитару - она была почти такой же,
как инструменты, к которым он привык. Потом его взгляд переместился на
скамью, на сидевшую там девушку, и он вздрогнул.
       Шейла Джин Амалия! Но как она переменилась! Белое платье с
корсажем, подчеркивающим грудь, собранные в корону светлые волосы
под кружевной накидкой, широкий атласный пояс, что обхватывает стан,
кольца на длинных изящных пальцах, а в ушах - сапфировые, в цвет глазам,
сережки... Прекрасное видение! Хотя кое-что напоминало о прошлом -
из-под гитары выглядывала рукоятка кортика.
       Серов замер, потом кашлянул и, когда Шейла подняла взгляд,
широко улыбнулся. Он не был отъявленным сердцеедом, но знал по прежнему
опыту, что робких девушки не любят.
       - Ты?
       Ах, каким звонким, каким нежным был ее голос!
       - Кажется, я. Хотя не уверен... В таком саду и в такой компании
мне, наверное, не место.
       Глаза Шейлы лукаво блеснули.
       - И все же ты сюда попал. Перелез через изгородь?
       - Нет, пришел с лекарем. Он должен избавить хозяйку от мигрени.
       - Жаклин де Кюсси? Да-да, я знаю, она говорила, что дядюшка
пообещал прислать Росано.
       - Вот и прислал. А заодно - меня, чтобы синьор хирург дорогой
не напился.
       - Он пьет не с радости. - Шейла строго поджала губы.
       - Все мы пьем с горя, а с радости только выпиваем, - сказал
Серов. - Могу я присесть?
       - Да. Во-он там. - Она показала на дальний край скамейки.
       - Могу смотреть на тебя, раз дядюшки Джозефа здесь нет?
       - Можешь, но не очень долго. Дядюшки нет, но есть Жаклин, и я у
нее в гостях. - Шейла с чинным видом сложила руки на коленях. - Жаклин 
говорит, что молодая дама не должна оставаться наедине с кавалером.
Запрещено правилами этикета.
       Ее глаза лучились и смеялись. Господи, подумал Серов, она же
совсем такая, как наши московские девчонки! Нет, лучше в сто, в тысячу
раз! Есть в ней что-то кроме ума и красоты... Может быть, уверенность в
себе и внутренняя сила? То, что даровано человеку, который часто видит
смерть и не боится ее?
       Взяв со стола гитару, он сказал:
       - Правила этикета я знаю лучше мадам де Кюсси. Как-никак я почти
маркиз.
       Струны покорно зарокотали под его пальцами. Это оказался
превосходный инструмент, только слегка непривычный - струн было не шесть,
а пять. ********)
       - Ты играешь? - спросила Шейла, немного придвинувшись к нему.
       Кивнув, Серов запел:

       Надоело говорить и спорить,
       И любить усталые глаза...
       В флибустьерском дальнем синем море
       Бригантина поднимала паруса.
       Капитан, обветренный как скалы,
       Поднял флаг, не дожидаясь дня.
       На прощанье поднимай бокалы
       Золотого терпкого вина...

       Он пел на русском и когда закончил, Шейла опять подвинулась
ближе и спросила:
       - Это ведь не французский, да? Французский я знаю, а это совсем
другой язык...
       - Конечно, - сказал Серов. - Это мой родной норманский. Великий
язык! Можно на нем и ребенка утешить, и врага охаять, и девушке песню
спеть.
       - Так спой еще, - сказала Шейла и улыбнулась ему.

                            * * *

       Обратно Джулио Росано шел не торопясь, слегка покачиваясь и
благоухая сладким винным запахом - вероятно, пока исцелял мадам Жаклин,
подносили ему не раз и не два. На ногах, однако, держался твердо и без
ошибки знал, куда идет - прямо в заведение синьора Пьетро и синьоры
Бланки. Тут гостей усадили за стол позади легкой тростниковай занавески,
поставили графинчик с хересом и два венецианских бокала, нашинковали
какой-то плод, папайю или авокадо, и оставили одних.
       Выпив первую и закусив фруктовой долькой, хирург погрозил
Серову пальцем.
       - Кружишь девушке голову, бамбино? Песни нежные поешь?
Серенады, а?
       - До серенад еще дело не дошло, - возразил Серов. - С ними,
пожалуй, и пытаться не стоит - узнает капитан, зарежет.
       - Это не исключается, - согласился лекарь. - Хотя на его
месте я бы не спешил. Шейлу я знаю с детских лет, с тех пор, как ее 
из Порт-Ройяла привезли. Девочке скоро двадцать, а что она видела? И 
кого? Два десятка офицеров и плантаторов с Барбадоса, Ямайки и Тортуги? 
Злобные грубые люди, не лучше, чем brigante *********) с "Ворона"... 
Не всякий имя свое напишет, а что до знания наук, логики, риторики 
и философии, то даже слова такие им неведомы. Где же девице супруга 
сыскать? - Росано с грустным видом пригубил из чарки. - А ты юноша 
ученый и воспитанный, и собой хорош... Правда, бедный.
       - Бедный, - подтвердил Серов. - Потому как незаконный сын.
Лишен наследства подчистую. Ни замка, ни земель, ни других фамильных
ценностей.
       - Были бы голова и фортуна, а ценности найдутся, - заметил
хирург и опрокинул в рот вино. - Джозеф Брукс не беден. Сейчас, конечно,
не прежние времена, и его промысел таких доходов не приносит, но все
же...
       - Почему, - перебил Серов, - почему не приносит?
       Это было интересней, чем планы лекаря насчет него и Шейлы. Не
любил Серов, когда ему в душу лезут, особенно под хмельком, а кроме
того, по детективной своей привычке, предпочитал факты, а не пустые
рассуждения.
       - Высокие персоны от Берегового братства отступились,
сиятельные короли. Отступились и между собой передрались, - пояснил
Росано. - Лет двадцать-тридцать назад и еще раньше, когда Испания
была сильна, любой ущерб, который ей причиняли в заморских землях, был
выгоден всем и каждому, и французам, и британцам, и голландцам. Теперь
другое дело. Одряхлел кастильский лев, выпали клыки, когти притупились
- одряхлел и вовсе сдох! Теперь его труп без нашего братства разделят,
когда в Европе начнется новая война. **********)
       Довольный таким поворотом темы, Серов принялся расспрашивать
хирурга, связывая его речи с теми обрывками сведений, что застряли в его
голове из книг и исторических фильмов. Делал он это осторожно, стараясь
не выдать своей неосведомленности, что было, кажется, лишним: лекарь
уже ополовинил графинчик и на подобные мелочи внимания не обращал. Образ
его мыслей был совершенно понятен, ибо такие люди уже встречались Серову:
интеллигенты, которые знали единственный метод спасения от гнусностей
жизни - крепко заложить за воротник. Росано, с поправкой на три столетия,
был таким же "кухонным политиком", как те, что во времена Серова ругали
власть и обсуждали за рюмкой планы спасения России.
       За следущие два часа Серов обогатился массой полезной информации.
Он узнал, что Францией правит великий, но уже престарелый король-солнце
Людовик XIV, тот самый, отцу которого служил молодой д'Артаньян. Людовик
сидел на престоле сорок лет, давил врагов железным кулаком и, как смутно
помнилось Серову, будет сидеть и давить еще лет пятнадцать. Что до Англии,
то там дела обстояли сложнее и запутаннее. В 1685 году британская корона
досталась Якову II Стюарту, монарху весьма непопулярному; не прошло и трех
лет, как его скинули, заменив правителем Голландии Вильгельмом Оранским.
Этот вроде бы всех устраивал, и лондонское Сити, и народ, и парламент, 
однако был уже болен и стар, а наследовать ему должна была родная дочка 
Якова. ***********) Как при ней повернутся дела в Вест-Индии никто в 
подробностях не ведал, но можно было ставить дукат против фартинга, что 
все здесь заполыхает огнем, когда начнут делить испанское наследство. В 
этои и заключалась интрига момента: Карл, король Испании, умерший недавно, 
наследников не оставил, и на испанский пирог теперь претендовала Франция. 
Что, разумеется, у ее соперников, немцев, британцев и голландцев, восторга 
не вызывало.
       "Вот так попался! Как кур во щи! - думал Серов, слушая излияния
лекаря, которые делались все неразборчивей и бессвязней. - Одна война,
другая война, а здесь - сплошная уголощина! Как же домой попасть? Через
Китай, что ли? Так в этом Китае тоже, наверное, друг друга режут! Одна,
выходит, дорога - через северный полюс..."
       Графинчик уже опустел на три четверти, а бледно-смуглое
лицо Росано окрасилось румянцем. Словно прочитав мысли Серова, лекарь
навалился на стол, схватил его за руку и пробормотал:
       - Здессь начнется резня, но в ссс... в Старом Свете будет еще
х-хуже... Ты пра... правильно ссделал, что сбежал из ссвоей Нормандии...
Buono! ************) Н-но только... только...
       - Что - только? - спросил Серов, помогая ему нашарить рюмку.
       - Только вссе это - прах и тлен, тлен и прах... А вечность -
зна... знание... тайное знание... кх... книга...
       - Какая книга?
       Росано неверным движением приложил к губам палец. Это удалось
ему с третьей попытки.
       - Шшш... тих-хо... З-забыл уже? Книга, которую ты будешь пере...
пере... переписывать... для вечности... - Он подпер голову кулаком,
уронил ее и зашептал едва слышно: - Книга... про... промысел Божий...
послал... великий Ле... Леонардо... Господь знает, кому да... дарить
откровение... Двести лет!.. Двести лет хр... хранили, а она сожгла!..
И я ударил... кинжалом... Гореть мне в преисподней! Или не гореть? Ведь
ссс... спасший слово Божье должен... должен...
       Голова хирурга упала в блюдо с фруктами, и он оглушительно
захрапел. Серов нахмурился. Что за тайное знание? Что за книга? Не
с описанием ли кладов, зарытых где-нибудь на островах или в джунглях
Панамского перешейка? Клад ему бы очень пригодился. Скажем, сундук с
дублонами... Купить на них корабль, вооружить, нанять команду и махнуть
к Петру Алексеичу... А по дороге пустить на дно пару-другую шведских
галер...
       Он вытянул руку, потряс Росано за плечо.
       - Что в этой книге? И почему вы боитесь преисподней?
       Лекарь всхрапнул, приоткрыл один глаз и вдруг сказал совсем
разборчиво:
       - Н-нет, не боюсь. Спасший слово Божье должен быть помилован.
       Сказал, и отрубился.
       За спиной Серова зашелестела занавеска, потом раздался
старческий голос:
       - Бедный синьор Росано... воспоминания мучают его... Мадонна,
заступись за грешника перед сыном твоим!
       - Он толковал о книге, - молвил Серов, но старый Пьетро лишь
нахмурился и пожал плечами.
       - Не знаю, не знаю... Вы оставите его у нас до утра, мой
господин? Тогда перенесем синьора в комнату, на постель...
       Серов поднялся, взял саквояж и взвалил хирурга на плечо. Росано
был тощ и вместе с камзолом и башмаками весил не больше половины центнера.
       - Не могу оставить. Капитан голову снимет. Приказано, чтобы
лекарь был на корабле.
       Он повернулся, вышел из лавки на солнцепек и начал спускаться
вниз по улице. Ребра Росано давили ему на спину, голова моталась где-то
под лопатками, и временами, когда пьяный храп прерывался, Серов слышал,
как лекарь стонет и бормочет: "Laura... caro mio..."

----------------------------------------------------------------------

            *) Параиба, Пернамбуку - провинции на северо-востоке
Бразилии.
           **) Испанский Мэйн - старинное название испанских территорий 
на северном побережье Южной Америки (современные Венесуэла и Колумбия).
          ***) Uno - один (итал.).
         ****) Medicina - лекарства (итал.).
        *****) Per favore, bambino - пожайлуста, паренек (итал.).
       ******) Quieta non movere - не трогать того, что покоится
(латинское изречение).
      *******) Borsa - сумка (итал.).
     ********) Классическая шестиструнная гитара появилась в XVIII
веке. До того струн на гитаре было четыре или пять; этот инструмент
ведет происхождение от итальянской виолы и испанской виуэлы.
    *********) Brigante - разбойник (итал.).
   **********) В самом начале XVIII века в Европе бушевали две долгие
и разорительные войны. Северная война между Россией и Швецией длилась с
1700 по 1721 год, и ее события общеизвестны: 1709 г. - Полтавская битва,
1714 г. - морская битва при Гангуте, смерть шведского короля Карла XII в
1718 г., поражение Швеции и заключение мира с Россией в 1721 г. Вторая
война, война за испанское наследство (1701-1714 гг) велась между Францией
и коалицией, в которую входили Англия, Голландия и германские государства
(именно об этой назревающей войне говорит Росано). В 1700 г. умер Карл II,
последний король Испании из рода Габсбургов, не оставивший наследника.
Король Франции Людовик XIV пожелал посадить на испанский престол своего
внука и наследника принца Филиппа Анжуйского - с тем, чтобы тот объединил
оба государства. Этот план вызвал яростное сопротивление стран коалиции,
опасавшихся, что Франция чрезмерно усилится. В результате длительной войны
Людовик XIV проиграл в главном: хотя испанский трон остался за Филиппом 
Анжуйским, объединить Францию и Испанию не удалось.
  ***********) Дочь Якова Стюарта королева Анна правила Англией
после смерти Вильгельма Оранского в 1702-1714 гг. и отличалась изрядной
глупостью. После нее английский трон занимали первые короли ганноверской
династии Георг I (1714-1727 гг.) и Георг II (1727-1760 гг.), которые
тоже не блистали умом.
 ************) Buono - хорошо (итал.).


                 Часть 3. Сокровище Пуэнте-дель-Оро

                         Глава 9. Ориноко

       Дождь барабанил по палубе, по нагим спинам людей, по реям с
плотно увязанными парусами, по крышкам люков и пушечных портов. Такого
дождя Серову видеть еще не приходилось - вода падала с неба сплошным
потоком, будто какое-то зловредное божество решило утопить весь мир,
залив его мутной теплой жидкостью. Этот тропический ливень не дарил
прохлады и свежести, а лишь добавлял влаги в душный воздух. Вода была
со всех сторон: сверху - истекающие струями тучи, снизу, под килем
"Ворона" - взбаламученная поверхность гигантской реки. Не видно ни
берегов, ни сельвы, ни далеких гор, что поднимаются на юге за полосою
джунглей... Вселенная сузилась до расстояний, сравнимых с длиной
корабля - сто футов, и ничего уже не разглядеть.
       Футов, подумал Серов, футов, черт побери! За шесть прошедших
месяцев он привык измерять длину не в метрах, а в футах и ярдах, а
дистанцию - в лигах и милях. Это было крохотной частицей знаний, которые
пришлось усвоить; другие необходимые навыки включали работу с парусами,
чистку пушек, мытье палубы, стрельбу из мушкета и искусство разделки
огромных черепах. Он уже не путал фок с фор-марселем, рангоут с такелажем,
фалы с брасами и шкотами, *) и помнил наизусть названия всех парусов,
тросов м реев. Команды, которые подавали Джозеф Брукс, ван Мандер или
Пил, постепенно обрели смысл; теперь он знал, куда бежать, что тянуть и
на какую мачту лезть. Пожалуй, к списку своих профессий Серов мог бы уже
добавить морское дело - конечно, в том варианте, какой был принят в
восемнадцатом столетии.
       - Смотри-и-и... - протяжно раскатилось над палубой. Корабль
шел под кливером **) и вел его ван Мандер, самый опытный из навигаторов
"Ворона". Треть команды, и Серов в том числе, стояла у бортов с длинными
шестами, напряженно всматриваясь в мутную поверхность Ориноко. Здесь, в
низовье, где река разливалась широко среди болот и трясин, течение было
не слишком быстрым, однако попадались плывущие к морю деревья, подмытые
водой или поваленные ветром. Прошлой ночью одно такое бревно едва не
пробило бортовую обшивку, и капитан выставил наблюдателей. Стволы
полагалось во-время замечать и отталкивать подальше.
       Кола Тернан, стоявший рядом с Серовым, перегнулся через планшир,
разглядывая буро-желтую реку. По его свирепому лицу текла вода, мокрые
черные космы падали на плечи, и сейчас он был в точности таким, как
рисуют морских разбойников в пиратских романах: одноглазый, одноухий,
с серьгой в единственной мочке, голый и страшный. Впрочем, сам Серов и
верные его подельники Хенк с Мортимером выглядели не лучше.
       - Топляк по правому борту! - внезапно заорал Тернан.
       - Готовсь! - выкрикнул боцман Стур, возникший за их спинами.
       - Пройдет на расстоянии ярда, - доложил Тернан. Несмотря на свое
увечье, он обладал редкой зоркостью и отличным глазомером.
       - Толкайте, бездельники, - приказал боцман. - Толкайте, кретины
недоношенные! Ствол виден, а ветки и корни - нет. Пробоина в днище нам
ни к чему.
       Бугристая кора мелькнула в волнах, шесты уперлись в дерево, мышцы
напряглись, четыре глотки разом выдохнули воздух. Ствол вдруг извернулся,
один конец вспенил воду, на другом раскрылась зубастая пасть и - щелк!..
щелк!.. - в руках Мортимера остался обрубок шеста.
       - Чтоб мне в пекле гореть! Кайман! Ну и здоровый, якорь ему 
в бок! Получи, тварь!
       Мортимер швырнул шест в буро-зеленую спину и промазал. Хенк
загоготал, Тернан насупился, а Серов промолвил:
       - Индейцы их жрут. Чичпалакан говорил, что мясо в хвосте очень
даже ничего. Был бы мушкет, я бы ему прямо в глаз...
       - Ха, мушкет! - оборвал его боцман. - Не успеешь выстрелить,
болван, как порох отсыреет.
       Прокол, подумал Серов. Правда ведь, отсыреет! Вот недолга! Вроде
и привык уже, а случается то одно, то другое. Мяса кусок дадут, ищешь
вилку, огонь соберешься разжечь, лезешь в карман за спичками... Вилку,
может, изобрели уже, а до спичек еще лет двести!
       Он покачал головой и снова уставился в реку.
       "Ворон" плыл вверх по течению четвертый день и удалился от
побережья на добрую сотню миль. Дельта Ориноко была огромна; сотни
крупных и мелких речных рукавов извивались среди заболоченных джунглей,
где земля не походила на землю, а являлась смесью воды, гниющей древесины,
мхов, корней и опавших листьев. Найти главное русло в этом лабиринте было
задачей непростой, но Чичпалакан - Чич, как стали звать его в команде -
помнил, что до Ориноко лучше добираться по южному рукаву, который выходит
в залив со множеством мелких островов. ***) Во всяком случае, так плыл
Чичпалакан на своей пироге после убийства двух солдат в Пуэнте-дель-Оро,
но оставалось непонятным, бежал ли он от испанцев или его послали с
некой миссией. Его народ, Дети Каймана, обитал в лесах и предгорьях к
югу от реки и познакомился с белыми лет двадцать назад, когда один из
испанских отрядов забрался в эту глушь. Как забрался, так мог бы и назад
отправиться, но, к несчастью, испанцы нашли древний рудник, к которому
племя Чича не имело ровно никакого отношения. Кто там добывал серебро
и когда, бог ведает, но копи не иссякли, и об этом было доложено по
начальству, в Маракайбо и Картахену. ****) И года не прошло, как испанцы
поставили форт на Ориноко, и для Детей Каймана наступили черные дни.
Пришельцам нужны были мясо, женщины, плоды и рабочие руки - словом, все
подчистую, что имелось у племени. Убедившись после нескольких мятежей,
что с испанцами не справиться, и прослышав, что есть у них враги, другие
белые, старейшины решили отправить к ним Чича.
       Эта версия была придумана Серовым; Чич же о целях своих
странствий говорил неохотно и сразу переставал понимать испанский и
английский. То ли боялся, что заподозрят его в неискренности, то ли
стыдился наивности своих вождей, считавших, что враги испанцев тут же
явятся на помощь племени. На самом деле Чич был продан и проигран в
карты раз пять или шесть, пока не достался Баску, а от него - Серову.
Ни один из его хозяев не клюнул на "дыру в земле", ибо все они были
простыми мордоворотами, у коих слово - брань, а довод - кулак. С людьми
же разумными, вроде капитана Брукса, Чич не имел возможности пообщаться,
пока, заботами Серова, не очутился на "Вороне".
       Брукс его допросил с пристрастием - и про испанцев, и про
форт, носивший имя Пуэнте-дель-Оро-и-Кирога, и про рудник в предгорьях.
Потом неделю думал и совещался с Пилом, Теггом и ван Мандером. Решили,
что попробовать стоит; двести испанцев - не проблема, и помощь к ним
не придет, место глухое, в сотнях миль от крупных гарнизонов. Главное
во-время туда попасть, в момент, когда серебро на складе, а корабли,
перевозившие груз в Маракайбо, еще не появились. Чичпалакан утверждал,
что два галеона приходят в начале осени, чтобы забрать годовую добычу
и сменить на четверть гарнизон. Выходило, что самый подходящий месяц -
август, и значит, можно без спешки подготовиться к походу.
       Спешка Бруксу не нравилась, так как вызывала подозрения у
конкурентов. Одной из его заповедей было плавать одному, хотя в союзе
с другими вожаками, с тысячей бойцов и дюжиной кораблей, удалось бы
отовариться в богатом городе вроде Панамы или Веракруса, *****) как это
делали Морган, Дэвид и Грамон. ******) Но Джозеф Брукс, лишенный ложного
честолюбия, понимал, что времена теперь другие, и сам он - птица не того 
полета. Вожди-орлы в Вест-Индии давно отсутствовали, а это означало, что 
капитаны-стервятники, даже взяв добычу, передерутся при дележе.
       Решивши ощипать серебряный рудник, Брукс призвал Серова с
Чичем и, буравя их ледяными глазками, описал, что случится, если в
команде или, тем более, на берегу пронюхают об этих планах. Вырванный
язык был меньшей из обещаных кар, но и без этой угрозы Серов молчал бы
как рыба. В его голове крутились совсем другие мысли - как возвратиться
домой, пусть не во времени, так хоть в пространстве.
       Но дела, в отличие от мыслей, повернули его не к востоку, а к
югу, к испанскому Мэйну; и вот, спустя полгода, он очутился не в Европе, 
а в дебрях Южной Америки, под тропическим ливнем на Ориноко. Может быть, 
и к лучшему, как утверждал хирург Росано. В Европе уже бушевала война за 
кастильский престол, армии Людовика перевалили Пиренеи, повсюду двигались 
полки и грохотали пушки, противники бились в Нидерландах, Испании, Италии,
Баварии. Но на французской Тортуге английских пиратов пока ни в чем не
ущемляли.
       Вор, разбойник и грабитель национальности не имеет, с тоской
думал Серов.

                            * * *

       К вечеру ливень стих, но легче не стало - воздух казался густым,
насыщенным влагой как в парной. Баню Серов любил, но в разумных пределах,
по часу за один сеанс, и представить не мог, что когда-нибудь придется в
бане есть и спать. Да еще в такой, где ползают змеи, крокодилы и прочая
нечисть.
       Ван Мандер опасался вести корабль по ночной реке, и в темное
время суток "Ворон" замирал у берега, цепляясь за дно якорями. На
этот раз стоянка была выбрана удачней - большой остров с невысокими,
перевитыми лианами деревьями. Река разливалась здесь шириной в семь или
восемь миль, и на юге и севере едва виднелись темные полоски джунглей.
Съехали на берег, распугали полчища кайманов, тех, что помельче, зарубили
топорами, разожгли костры, поужинали, выпили порцию рома и вернулись.
Спать в этом крокодильем раю не рисковал никто, даже самые отчаянные
вроде Хрипатого Боба и Страха Божьего.
       Как обычно Эдвард Пил, помощник капитана, обошел корабль от
бака до юта, проверяя, все ли в порядке, и назначая вахтенных. Серов
старался не попадаться ему на глаза, но "Ворон" - судно тесное, на нем
не спрячешься. Не исключалось, что Пил разыскивал его с особым рвением,
чтобы поставить в ночной караул. Французы были Пилу очень не по душе, тем
более - французы-умники, потомки маркизов и остальных благородных персон.
Граф, а может, герцог, коему Пил проткнул селезенку, являлся французским
посланником в Лондоне, и этот подвиг мог стоить Пилу головы. К счастью
для него граф выжил, и Пил отделался ссылкой в заокеанкие колонии.
       Шагая по квартердеку и изредка перекликаясь с Люком Форестом,
дежурившим на баке, Серов размышлял о человеческой природе, склонной 
даже в плохом искать хорошее. Разбойничья шайка, в которой он очутился, 
была, пожалуй, не самым худшим вариантом для странника во времени - 
здесь не требовали ни бумаг с печатью, ни объяснений, откуда он и кто 
таков на самом деле. Законы Берегового братства не касались предистории, 
которую любой бандит и каторжник мог измыслить как ему хотелось. Скажем, 
Морти утверждал, что он сын англиканского пастора из Ковентри, высланный 
на острова по недоразумению: дескать, нес папаше церковную кружку с 
деньгами, а шериф решил, что кружку сперли - и все потому, что Мортимер 
залез разок-другой к шерифовой жене в постель. Брюс Кук, шотландец, 
был, по собственным его словам, патриотом и поборником свободы и грабил 
лоулендеров ********) исключительно из принципа; Люка Фореста, драгуна, 
сослали на Барбадос за разногласия с сержантом - тот налетел на ножик, 
которым Форест чистил яблоко; Жак Герен, пригожий малый, бывший конюх 
графа Дюплесси, совратил его племянницу - совсем уж нелепая вещь, ибо 
племянниц у графа не имелось, а только одни содержанки. Таких побасенок 
у каждого был ворох, и Андре Серра, внебрачный сын маркиза, не являлся 
в этом смысле исключением.
       Лгуны, воры, грабители, убийцы? Кем они были, люди на палубе
"Ворона"? Все же разбойничьей шайкой? Сейчас, шесть месяцев спустя,
Серов не рискнул бы на этом настаивать. Шайки сбегаются и разбегаются, а
команда "Ворона" - тем более, Береговое братство - казались структурами
устойчивыми, рассчитанными на годы и десятилетия. Постепенно, день за
днем, он постигал тот механизм, ту внутреннюю иерархию, что обеспечивала
им стабильность. Ему уже стало понятно, что основой того и другого были
суровые законы Берегового братства, ненависть к испанцам и партнерство -
особенно последнее, отчасти заменявшее семью. Конечно, имелись в экипаже
одиночки, но в большинстве своем он состоял из групп, включавших двух,
трех, четырех партнеров, наследников друг друга, соединенных приятельской
связью. Такие люди спали рядом, ели из одного котла, делились ромом,
сухарем и женщиной, вместе пили, развлекались и сражались. Их союз был
чисто добровольным, не зависящим от власти капитана, но дальше эта власть
объединяла их в ватаги по двадцать-тридцать человек, боевые подразделения
и вахты, аналогичные взводу и возглавляемые сержантами. Таких на "Вороне"
насчитывалось пять: команды Чарли Галлахера, Клайва Тиррела и Руперта
Дойча, а еще канониры, что подчинялись Теггу, и стражи порядка - Кактус
Джо, Хрипатый Боб, Бразилец Рик и четверо братьев-скандинавов. Эти,
самая верная опора капитана, играли роль полиции и обладали кое-какими
привилегиями - скажем, драить палубу и пушки им не приходилось. Офицеры
и корабельные мастера, боцман, плотник, оружейник и другие, были как бы
сами по себе, но в то же время соединенными с командой прочной связью.
Кажлый мастер располагал помощниками, из тех, кто владел пилой и топором,
мог починить мушкет или разорванный парус; свои помощники были у хирурга
и Тома Садлера - люди, умевшие перевязывать раны или прикинуть ценность
добычи. Кроме того, ватага Тиррела считалась вахтой капитана, Галлахера
- вахтой шкипера, а Пил начальствовал над взводом Дойча. Серов вполне
вписался в эту структуру - имелись у него ватага и подельники и даже
шеф офицерского ранга.
       На борту "Ворона" Садлер, которому стукнуло шестьдесят, считался
старшим по возрасту, ходившим еще с Олоне в Маракайбо и Морганом в Панаму
- живая летопись схваток и битв, кровавых дележей и буйных пьянок, когда
за ночь просаживались в кабаках Бас-Тера и Порт-Ройяла целые состояния.
Рассказать он мог о многом, и Серов такой возможности не упускал, памятуя,
что со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Так ли, иначе, но старый
казначей сделался его наставником в законах Берегового братства; Садлер,
вне всякого сомнения, был одним из толкователей этого неписанного кодекса,
хранившегося в памяти нескольких десятков ветеранов.
       Главное правило звучало так: порядок на борту, гульба в порту.
Берег являлся местом свободы, ограниченной лишь толщиной кошелька, но
дисциплина на судне была железной. За драку били линьком и протаскивали
под килем, за убийство вешали, за воровство рубили пальцы; неподчинение
старшим и трусость в бою карались, в зависимости от последствий, лишением
доли или головы. В то же время пиратский круг мог на законных основаниях
сместить неудачливого капитана или расправиться с ним при подозрении в
мошенничестве, хотя так получалось не всегда: по словам казначея, Морган
нередко обманывал соратников, но все, кто пытался его уличить, покоились
на дне морском. Существовала также роспись выплат за увечья: потеря правой
руки - шестьсот песо, потеря левой - пятьсот, и так далее, до глаза и
пальца, которые оценивались в сотню. Впрочем, все эти доли и выплаты могли
выдаваться не в звонкой монете, а в награбленных товарах, мешках какао или
сахара, в штуках ткани или кипах кож. Тогда добыча резко уменьшалась, так
как в игру вступал перекупщик.
       - Не спи, посматривай! - донеслось с бака, и Серов, очнувшись от
дум, ответил протяжным возгласом. У борта что-то плеснуло, он перегнулся
через планшир, всматриваясь в темную воду, и встретил взгляд неподвижных
зрачков рептилии. Раскрылась пасть, будто приглашая его изумиться величине
чудовищных клыков, и со щелчком захлопнулась. Серов вздрогнул. Крокодилы
в зоопарке не производили такого устрашающего впечатления - может быть,
потому, что не рассматривали посетителей как пищу? Да и размеры у них были
поскромней - кайман, с которым переглядывался Серов, достигал трехметровой
длины.
       - Голодный? - Он выставил над бортом дуло мушкета. - Угостить
свинцовой блямбой?
       - Что там у тебя, Эндрю? - поинтересовался Люк.
       - Крокодил. Пасть как сундук богатого испанца, только без серебра.
       - Вот и отправь его жрать испанское дерьмо! - Люк Форест 
выругался и зашагал обратно к носу.
       Да, не любили тут испанцев, сильно не любили! Ни в Новом, ни в
Старом Свете, ни в прошлом, ни в позапрошлом веках! Садлер полагал, что
нелюбовь идет от зависти к испанскому богатству, но точка зрения Росано,
ученого мужа, была вернее: боялись, и потому ненавидели. И века не прошло
с тех пор, как Испания считалась самой богатой, самой могучей и грозной
державой западного мира, владычицей морей и стран, правившей Италией,
Фландрией и такой территорией за океаном, что ее хватило бы на две Европы.
Плыл в Испанию неиссякаемый поток золота и серебра, были у нее лучшие
корабли и скакуны, лучшие клинки и пушки, лучшие мореходы и солдаты, и
потому Испания всегда была права. И делала она то, что еще не забыли и
не простили: жгла еретиков живьем, грабила чужие земли, грозила вольным
городам, республикам и королевствам и даже торговала божьей благодатью и
отпущением грехов. Помнилось Серову, что в этих республиках и королевствах
творились такие же жестокости, а их владыки были не добрей испанских,
однако беднее и слабей. Но в проявлении власти испанцам не уступали -
если не жгли, так вешали, рубили головы и высылали подданных в колонии.
       Жестокое время! - думал Серов. Ни правых нет, ни виноватых, и
любой насильник - жертва. Скажем, люди с "Ворона": их клеймили и пытали,
били кнутом, уродовали и, наконец, вымели как мусор из родных краев, и
теперь они сами бесчинствуют, собравшись вместе и ощутив свою силу. А
чтобы в бесчинствах был толк и государственная польза, им подсказали
виноватого - Испанию! Чем не козел отпущения? Богатый, злобный, и
пасется рядом... стричь его и стричь...
       Он участвовал уже во многих операциях по стрижке. Последней
являлся рейд к Малым Антильским островам и берегам Венесуэлы, предпринятый
для изучения жемчужных промыслов, а заодно - морской дороги к Ориноко.
Жемчуга взяли на три с половиной тысячи песо, ибо ловцы и охрана успели
разбежаться, прихватив сокровища с собой. Небогатый улов! Да и предыдущая
экспедиция была не слишком прибыльной. Тогда, покинув гавань Бас-Тера в
начале весны, "Ворон" отправился в плавание, которое длилось три месяца
с лишним. С удачей не подфартило: не раз встречали галеоны, но шли они
вместе по три-четыре корабля и на попытки отбить одну из посудин щедро
отвечали залпами. К югу от Кубы две сорокапушечных громадины погнались 
за "Вороном", и это был едва ли не конец - при сильном устойчивом бризе 
и большей поверхности парусов испанцы имели преимущество в скорости. Спас 
ван Мандер, знавший кубинские воды не хуже, чем содержимое собственного 
кошелька. Море в этих краях на десять лиг от берега изобиловало рифами, 
одни из которых торчали над волнами и были заметны глазу, другие лишь 
угадывались по кружению вод, а третьи таились в глубине, будто поджидая, 
когда корабль попадется им в клыки. Шкипер спрятал судно за протокой 
между подводным и надводным рифами, так что испанцы, взяв в сторону от 
видимого препятствия, напоролись бортом на камень. Тут принялся за дело 
мастер Тегг, и, пока второй галеон, осторожно маневрируя, приближался 
к полю битвы, первый стал похож на дырявую корзину. Пожалуй, ван Мандер 
смог бы подстроить еще одну ловушку, и на "Вороне" уже ликовали и вопили 
в предчувствии добычи, но ветер взвыл, море разыгралось, и уцелевший 
галеон быстро повернул от берега. Брукс отправил шлюпки к гибнущему судну, 
испанцы встретили десант огнем из пистолетов и ружей, потом, рассевшись 
по лодкам, отчалили от корабля. Пираты их не преследовали; груз привлекал 
их больше пленников, а надвигавшаяся буря не позволяла поживиться тем и 
этим. К счастью, они не успели добраться до галеона - свеча, оставленная 
в крюйт-камере, догорела, и корабль взлетел на воздух. Из-за шторма в 
обломках не успели покопаться, выловили пару бочек дрянного вина, мешки 
с табачными листьями и старую шляпу.
       Буря длилась двое суток, и все это время "Ворон" носило по волнам,
а люди не знали ни сна, ни отдыха - кто работал с парусами, кто крепил
бочки с водой и провизией, кто хлопотал у пушек. Морская болезнь пощадила
Серова, и в эти дни он научился большему, чем за месяц спокойного плавания.
Прежде он думал, что в шторм убирают паруса, но оказалось, что это не так:
корабль без парусов неуправляем, и кливер не спускали. Стоячий такелаж,
ванты и штаги, крепившие мачты к бортам судна, испытывали в качку слишком
большие напряжения, ванты дважды лопались, и приходилось лезть наверх и
заменять их. Пушки на орудийной палубе могли сорваться с места, передавить
людей и проломить обшивку; всякий незакрепленный предмет, тяжелый или
острый, становился в бурю смертельной угрозой. Но главным, что внушало
страх, было чувство беспомощности перед стихией, перед грозной неутихающей
яростью ветра и волн, и Серов, раскачиваясь на мачте, не раз и не два
замечал, что обращается к Богу.
       Кто еще мог спасти его и защитить? Такого слабого, ничтожного,
вцепившегося в мокрый канат, повисшего над черной бездной Карибского моря?
Кто мог спасти этот утлый корабль, полный грешников, и его, Андрея Серова,
занесенного ветром времен в чужую реальность?.. Он не думал об этом, но
не стыдился своих молитв.
       Шторм умчался, не причинив особых бед и разрушений - "Ворон" был
крепким надежным судном, а буря, по местным меркам, не очень сильной. Их
отогнало на запад, к берегам Юкатана, где джунгли перемежались болотами,
а их испарения, душные и зловонные, порождали лихорадку. Не найдя здесь
ничего достойного внимания, Брукс обогнул полуостров и направился к более
гостеприимным мексиканским берегам. Сил, чтобы напасть на богатый город
вроде Кампече или Веракруса, у него не хватало, одиночные корабли не
попадались и Золотой флот *********) на горизонте не маячил, так что
пришлось обшаривать мелкие поселения, где кроме коров, маиса да бычьих
шкур и взять-то было нечего. Рейс грозил убытками, но тут подвернулась
пара шхун с кампешевым деревом. **********) Капитан решил, что это хоть
и невеликая, но все-таки добыча; матросов с посудин разогнали без единого
выстрела, ценную древесину перегрузили в трюм и на палубу фрегата, а затем
"Ворон" поднял паруса и направился на восток, мимо Юкатана и кубинских
берегов, прямиком в пиратский рай Тортуги.
       Тут они застряли на несколько недель. Во-первых, потому, что
на продаже древесины Брукс и Садлер не желали терять ни гроша и отчаянно
торговались с губернатором; во-вторых, после трехмесячного похода команда
нуждалась в отдыхе и укреплении здоровья с помощью спиртных напитков и
портовых шлюх. Испанский корабль, захваченный ранее, был уже продан, и
на долю каждого пришлось по сорок песо. Эти деньги капитан распорядился
выдавать частями, чтобы хватило их на больший срок; кроме того, треть
команды, все, имевшие дома и женщин в окрестностях Бас-Тера, были отпущены
на берег. Серов воспользовался гостеприимством лекаря, обитавшего в
Ла-Монтане, в хижине, что стояла на задворках поместья Джозефа Брукса.
       Месяц, проведенный здесь, стал, несомненно, лучшим и самым
счастливым в его новой жизни. Под ногами была твердая земля, вверху
- небо, то бирюзовое, то бархатисто-темное, усыпанное звездами, и со
всех сторон зеленели деревья и кусты, носились яркие птицы и огромные,
в две ладони, бабочки. Хижину - точнее, уютный домик - поставили между
двумя большими сейбами, чьи стволы служили в качестве опорных столбов,
а несколько мощных ветвей поддерживали крышу. Пол из старых палубных
досок был настлан на выступающие из почвы корни, а перед входом тянулась
лужайка, откуда открывался вид на море. За лужайкой и рощами пальм и
земляничных деревьев маячил двухэтажный особняк капитана, солидное
строение из бревен под черепичной кровлей. Оттуда трижды в день негр
с негритянкой, слуги или, возможно, рабы, приносили им еду, лепешки с
острым соусом, фрукты, вареное мясо и овощи. Утренние часы посвящались
боевым искусствам: Росано учил его, как биться на шпагах и рапирах, как
пользоваться тесаком и длинным кинжалом с рогатой гардой, как, навернув 
на руку плащ, остановить удар клинка. Несмотря на возраст и тщедушный 
вид, Росано был искусным фехтовальщиком, но как-то после третьего стакана 
проговорился, что дал обет не проливать человеческой крови, если это не 
связано с ремеслом хирурга. Но обучал он Серова на совесть и чаще хвалил, 
чем ругал - ученик попался ему толковый.
       В полдень, в самую жару, они уходили в домик, и Росано, вздыхая
и мрачнея, доставал из сундука потрепанную книгу. Видимо, этот фолиант
многое перенес на своем веку - его переплет и часть страниц обуглились,
в листах зияли дыры, прожженые угольями, часть строчек была смазана,
будто огонь второпях заливали водой. Лекарь не разрешал прикасаться к
книге, и рассмотреть ее как следует Серов не мог, только заметил, что
она на итальянском либо на латыни и написана вроде бы от руки, четким
угловатым почерком. Сам он писал на французском, по два часа под диктовку
Росано, но за месяц они одолели лишь первые страницы, бывшие в хорошей
сохранности. О пиратских кладах тут не было ни слова, а говорилось о том,
как к некоему мессиру Леонарду, жителю Флоренции, явился нищий юноша, не
знавший языка, голодный, оборванный, убогий; и мессир, по доброте своей,
его пригрел, решив, что будет юноше наставником. Прошло какое-то время,
и этот юный незнакомец, прижившись в славном городе Флоренции, сделался
помощником мессира и даже, можно сказать, близким его другом. А близкий
друг прежде всего собеседник, коему можно доверить высокие мыслм; и вот
мессир и юноша стали толковать о философии, об астрологии с алхимией,
о божественном устройстве мира, о прошлом и будущем и других подобных
материях. К несчастью, юноша умер, то ли от чумы, то ли от холеры, и
через много лет, уже на склоне жизни, мессир, вспоминая о тех беседах,
записал их в книге.
       Средневековая схоластика, с унынием думал Серов, соображая, что
его ждет впереди. Но трудился честно, писал неуклюжим пером на грубой
бумаге, надеясь, что в его французском не слишком много ошибок.
       В два пополудни они обедали, затем предавались сиесте, а перед
ужином, когда жара спадала, Серов метал ножи или тренировался с клинком,
отрабатывая хитрые приемы итальянской школы. Отужинав, Росано доставал
бутылку, пил и, после первого стакана, обсуждал с учеником политику
держав Европы, а после второго - сплетни о губернаторе де Кюсси и видных
гражданах Тортуги, Сент-Онже, Филибере, Баррете и Максимиллиане Фрае.
Самое же интересное начиналось после третьего стакана, когда хирургу
вспоминались дни былые, и он принимался горько сетовал на жизнь и судьбу.
Но к этому времени он забывал английский и французский, изъясняясь на
бессвязном итальянском, по каковой причине Серову не удалось разобраться
в его непростой биографии. Но был ли тут повод для огорчения? Безусловно,
нет. Дождавшись, когда Росано стукнет лбом о стол, он поднимал тощего
хирурга, укладывал в гамак и спешил в рощу земляничных деревьев. 
Торопился не зря - там, под темными кронами, ждала его Шейла.
       Какими сладкими были ее губы! Как нежно пахли ее волосы! Серов,
зарывшись в них лицом, обнимал ее плечи и чувствовал, как под тонкой
тканью корсажа стучит ее сердце. На корабле они боялись взглянуть друг
на друга, боялись словом перемолвиться, но здесь, в уснувшей под звездным
небом роще, взгляды, слова и даже время принадлежали им.
       Не бывает потерь без находок, думал Серов и шептал ей на ушко
- милая, любимая, родная... На каком ты говоришь языке? - с улыбкой
спрашивала Шейла. И он отвечал: на нормандском, счастье мое...
       Однажды он спросил, хочет ли она уехать в Старый Свет. Девушка
покачала головой.
       - Не знаю, Эндрю, не знаю... Увидеть города, о которых 
рассказывал Джулио, дворцы королей и принцев, старинные замки, гавани, 
полные кораблей... Дева Мария! Это было бы чудесно! Но когда я думаю, 
что на одной улице Бристоля, Лондона или Парижа больше людей, чем в 
Бас-Тере, и все чужие, незнакомые... - Шейла вздрогнула и прижалась 
к Серову. - Мой дед Питер Брукс был рабом на Барбадосе, потом слугой 
плантатора Родвея. Дядя Джозеф говорит, что деду повезло - Родвей 
позволил ему жениться, завести семью, и даже не стал наказывать, 
когда отец и дядюшка удрали на Ямайку, в Порт-Ройял. Моя мать тоже 
была выслана... ну, ты понимаешь, за что... Отец ее купил за двести 
песо.
       Шейла замолчала, и Серов увидел в лунном свете, как у ее губ
пролегли горькие морщинки.
       - Я - внучка старого каторжника и племянница пирата, - сказала
она. - Еще - дочь женщины, которую там, за океаном, считали падшей... Что
я буду делать в Старом Свете, Эндрю?
       - А что ты делаешь здесь?
       Глаза девушки сверкнули, твердая ладошка сжалась в кулак, будто
обхватив сабельную рукоять.
       - Мщу! Мщу испанцам!
       - Ты ненавидишь их? За что?
       Взгляд ее погас, веки опустились. Какие длинные ресницы,
мелькнуло у Серова в голове. Они лежали на смуглой коже как два темных
веера.
       - Они сожгли... сожгли отца и маму... и других... - глухо
пробормотала Шейла. - Мы жили в Блэк-Ривер, на западе Ямайки, далеко
от Порт-Ройяла. Отец рыбачил и охотился... Все в Блэк-Ривер были или
рыбаками, или охотниками. Были! Все семьдесят шесть человек! А пощадили
только меня и сестер Роджерс... нам еще пяти не исполнилось... Но
мальчиков сожгли. Даже младенца Мэри Прайс.
       - Почему?
       - Они говорили, что это кара - кара за то, что Грамон натворил в
Веракрусе, а Дэвид - в Перу. Еще говорили, что еретикам положена огненная
смерть... Смеялись - пусть привыкают к жару преисподней! Это случилось за
двенадцать дней до Рождества Христова... Пришел испанский корабль, солдаты
обшарили поселок и всех согнали в церковь, потом подожгли. Дерево было
сухое, горело быстро, и наши не успели допеть псалом. Начали кричать.
Я помню...
       Шейла задрожала, и Серов крепче обнял ее.
       - Не надо, милая... не надо об этом...
       - Нет, надо! - Она вытерла глаза и упрямо нахмурилась. - Надо!
Я помню, как кричала мама - благословляла и молила Господа спасти меня и
защитить... И Господь внял ей и отвел от нас клинки и пули, хотя девочки
Роджерсов все равно умерли, когда мы втроем остались на пепелище. Есть
было нечего, но умерли они не от голода, а потому, что не хотели жить.
Они все время плакали, потом легли у сгоревшей церкви и не хотели
подниматься.
       - А ты?
       - Я прошла сорок миль до Саванны-ла-Мар, самого ближнего поселка,
и рыбаки отвезли меня в Порт-Ройял, где губернатором был Генри Морган. Он
знал дядю Джо и велел приютить меня, пока не появится его корабль. Другой,
не "Ворон"... дядя тогда плавал на шлюпе "Ловкач"... В доме Моргана я жила
пять месяцев, потом пришел дядя и забрал меня на Тортугу.
       - Когда это было?
       Девушка прищурилась, вспоминая.
       - За два года до смерти Моргана и за шесть до того, как
Порт-Ройял рухнул в море... Значит, в восемьдесят шестом. И тогда я дала
обет... - Она быстро перекрестилась. - Я обещала убить своей рукой шесть
с половиной дюжин испанцев, по одному за каждого сгоревшего и еще двоих
за сестер Роджерс. Это мой долг перед Богом и людьми Блэк-Ривер.
       - Ненависть рождает только ненависть, а Бог есть любовь, -
сказал Серов. - Лучше бы ты отказалась от этого обета, девочка. Лучше
нам уехать в Старый Свет, но не в Париж или Лондон, а в северную страну,
такую далекую, что там не слыхали ни о Генри Моргане, ни о Дэвиде с
Грамоном, ни о Питере Бруксе, старом каторжнике. Уехать бы в Россию... 
в Московию... Там жизнь тоже нелегка, но думаю, что в тех краях мы жили 
бы в почете.
       Шейла подняла головку, и он увидел в ее глазах отблески звезд.
       - В Московию, Эндрю? Это ведь где-то за империей турецких
нехристей, рядом с Катаем... Почему не в Нормандию?
       - В Нормандию... - Серов вздохнул. - Понимаешь, голубка моя,
Нормандия это просто символ. Символ земли, далекой и просторной, которая
станет родной. Если я туда соберусь, ты меня не покинешь?
       Она не ответила, только прижалась к нему, и Серов почувстовал,
как ее теплое дыхание щекочет шею. Вот два человека, подумал он, и у
каждого горе, и каждого терзает память, злая или грустная, и потери их
огромны: у одной - отец и мать, а у другого - целый мир. И все же друг
другу они дарят счастье, собирая из осколков свои рухнувшие миры... Что
к ним добавить? Отца и мать не воскресишь, но могут быть дети, дом и
родина...
       - Спой мне, Эндрю, - попросила Шейла, и он негромко запел:

       Над Канадой, над Канадой
       Солнце низкое садится...
       Мне уснуть давно бы надо,
       Только что-то мне не спится.
       Над Канадой небо синее,
       Меж берез дожди косые,
       Хоть похоже на Россию,
       Только все же не Россия...

----------------------------------------------------------------------

           *) Фок и фор-марсель - нижний и второй от палубы паруса
на фок-мачте. Рангоут - деревянные и металлические элементы судна,
предназначенные для постановки паруов (мачты, реи, стеньги и т.д.).
Такелаж - снасти (канаты), служащие для управления парусами и крепления
мачт. Фалы - тросы для подъема рей; брасы служат для поворота парусов на
ветер; шкоты позволяют подтянуть нижние углы паруса к бортам или палубе.
Тросов на парусном корабле больше сотни, и у каждого свое название.
          **) Кливер - косой треугольный парус, натянутый между
бугшпритом и фок-мачтой.
         ***) Примерно в ста километрах от океана Ориноко распадается
широким веером на множество рукавов и рек, в том числе полноводных и 
крупных (Арагуао, Манамо и другие). Основное русло проходит южнее, а 
реки-притоки ответвляются от него к северу.
        ****) Картахена и уже упоминавшийся Маракайбо, ограбленный
Морганом - главные города испанской колонии Венесуэлы (ныне Маракайбо
находится на территории Венесуэлы, а Картахена - на территории Колумбии).
       *****) Веракрус - крупный город и порт на мексиканском побережье.
      ******) В 1685 г. вожди корсаров Дэвид, Гронье и Тюслей отправились
на десяти кораблях с экипажем в 1100 человек в плавание к тихоокеанскому
побережью Южной Америки. Их отряд распался на более мелкие группы, которые
два года грабили Перу и другие испанские колонии. Многие пираты погибли
или потеряли добычу, но Дэвид, своевременно отделившись, вернулся в
Вест-Индию через Магелланов пролив с огромной добычей. Грамон, другой
известный флибустьер, с флотилией в семь кораблей и экипажем 1200 бойцов,
в 1683 г. взял и ограбил Веракрус.
     *******) В нижнем течении Ориноко представляет собой гигантское,
вытянутое в широтном направлении озеро.
    ********) Лоулендер - житель низменной части Шотландии (в
противоположность хайлендеру - горцу).
   *********) Золотой флот - испанская армада, которая один или два
раза в год перевозила драгоценные металлы и камни из заокеанских колоний
в Испанию. Местом сбора и погрузки ценностей, добывавшихся в Мексике,
Перу, Венесуэле и других местах, служили два портовых города, Веракрус
и Пуэрто-Бельо. Погрузив золото, серебро и самоцветы, флот шел в Гавану
на Кубе, затем к Азорским островам, а оттуда поворачивал в Испанию.
Подсчитано, что только золота испанцы вывезли из Америки в 1521-1668 гг.
220 тонн (в среднем - полторы тонны в год), тогда как годичная добыча
этого металла во всех рудниках Европы составляла 75 кг.
  **********) Кампешевое дерево - дерево семейства бобовых, растущее
в Центральной и Южной Америке, из древесины которого получают ценную
краску - синий сандал; кампешевый экстракт также применяется как
дубитель.



                        Глава 10. Штурм

       Утром капитан Брукс велел поднять испанский флаг, а молодцам
Клайва Тиррела - обрядиться в трофейные шлемы и кирасы и встать с
мушкетами на носу. Маскировка была не слишком убедительной, но все же
способной вызвать у испанцев замешательство - пока сообразят, что за
корабль к ним явился, "Ворон" приблизится к укреплениям. Чичпалакан уже
узнавал очертания берегов и силуэты гор за полосою джунглей и клялся, что
солнце не успеет сесть, как они уже будут на траверзе Пуэнте-дель-Оро. По
его словам в городе было сто двадцать испанских солдат, двести индейцев
из Арагуа, *) носильщиков и погонщиков мулов, а также сотни три девушек
и женщин из племени Каймана. С теми, кто помоложе и поприглядней, жили
белые, а остальных держали в качестве кухарок, служанок и шлюх для пришлых
арагуанцев. Еще восемьдесят солдат и надсмотрщиков обитали на руднике, к
которому через сельву была проложена тропа, доступная для мулов. Рудник
находился в скалистых предгорьях, примерно в двух днях пути, но объяснить
его расположение подробней Чичу не удавалось - не хватало слов. Он твердил
о большой дыре, перекрытой стволами деревьев, о скалах, похожих на ладонь
со скрюченными пальцами, о водопаде, текущем с гор, и своих соплеменниках,
которых ловят и бросают в шахту. Прежде это место обходилось без имени, но
теперь его называли Ашче Путокан, Дымящейся Скалой - дым, видимо, шел от
печей, в которых из руды выплавляли серебро.
       Подъем якоря и первые мили пути Серов проспал, покачиваясь в
гамаке на орудийной палубе - ему и другим дежурившим ночью вахтенным
полагался отдых. Сон был особенно сладок и крепок в утренние часы, когда
солнце еще не жгло, и над рекой гулял ветерок с намеком на прохладу. Скрип
якорной цепи, ругань боцмана, звон доспехов не разбудили Серова; проснулся
он лишь тогда, когда "Ворон" сбавил ход и над головой затопотали. Затем
раздались крики сержантов, собиравших своих людей, и он, выскочив из
гамака, схватил перевязь и шпагу и ринулся вслед за Люком Форестом на
шкафут.
       С левого борта к "Ворону" приближалась пирога. Вздымались две
дюжины весел по обе стороны длинного узкого челна, сверкали, срываясь с
них, водные струи, мерно сгибались руки и спины, трепетали яркие головные
уборы. На носу стоял приземистый коротконогий человек с мощным торсом и
мускулистыми плечами, на его груди темнел рисунок, свернувшийся кольцом
кайман, а над головой широким полутораметровым веером расходились перья.
       Капитан Брукс, Пил, Садлер и артиллерист Тегг разглядывали
судно, вождя и гребцов с квартердека. Ван Мандер и Хрипатый Боб застыли
у штурвала, рядом с ними Серов заметил тонкую фигурку Шейлы, а поодаль
- Чича и Джулио Росано с подзорной трубой. Впрочем, необходимости в этом
инструменте уже не было - до пироги оставалось двадцать ярдов. От бака
до кормовой надстройки выстроился почетный караул - тридцать молодцов
Клайва Тиррела с мушкетами наизготовку. Остальные расположились сзади,
кто за шеренгой мушкетеров, кто оседлав рей на фок- или грот-мачте, кто
забравшись на крышки люков.
       Пирога скользнула вдоль корпуса "Ворона", и весла, тормозя ее
движение, разом опустились. Брукс кивнул помощнику. Тот, презрительно
сощурившись на голых индейцев, распорядился:
       - Подать конец!
       С палубы бросили канаты. Поймав их, гребцы подтянули суденышко
к борту фрегата. Теперь стало видно, что все они вооружены - копья, луки
и широкие деревянные лезвия, напоминавшие мачете, лежали на дне пироги.
       Капитан отыскал взглядом Серова и рявкнул:
       - Эндрю-писаря сюда! - И, когда тот забрался на квартердек,
пояснил: - Чич твое имущество, и ты его лучше понимаешь. Спроси про
этого павлина в перьях. Кто таков? Чего надо?
       Предводитель индейцев уже забрался на палубу и медленно, важно
шествовал к квартердеку. Серов ткнул в него пальцем.
       - Ваш вождь, Чичпалакан?
       - Вождь! - отозвался юноша и пояснил: - Большая вождь! Такой,
как капитана Букс. Звать Гуаканари.
       Пираты уступали дорогу вождю, стараясь не задеть головного
убора. Его зеленые и синие перья торчали вверх и в обе стороны почти
на длину руки.
       Гуаканари поднялся по трапу, посмотрел на Чича и что-то
произнес. Юноша понурил голову. Вождь, скорчив жуткую гримасу, вымолвил
еще пару фраз.
       - В чем дело? - буркнул капитан, выступая вперед. - Чем он
недоволен?
       Серов хлопнул Чича по спине.
       - Не спи, парень! Переводи!
       - Вождь сказать, что воины видеть Чичпалакана на большой
лодка. Вчера. Смотреть хорошо, видеть - правда, Чичпалакан, бесхвостый
ящерица. Еще сказать: долго ты болтаться у белых демонов, сын жабы.
Много человеки умерло. Воины, женщины, дети.
       Гуаканари внимательно слушал. Чресла его были перепоясаны
плетеным поясом, с которого сзади и спереди свисали полоски лыка. За
поясом торчал каменный нож.
       - Надо бы его поприветствовать, - подсказал капитану Садлер.
Тот, окинув предводителя индейцев пронзительным взглядом, подал знак
Серову.
       - Большой вождь Брукс и все меньшие вожди рады видеть Гуаканари.
Гуаканари - друг! Испанцы - враги!
       Выслушав перевод, индеец довольно улыбнулся и протянул Бруксу
свой каменный нож.
       - Подарок, - пояснил Чич. - Чтобы вместе убивать испанский
человеки.
       Секунду поколебавшись, капитан вытащил стальной клинок, сунул
его в руки Гуаканари и приказал Серову:
       - Пусть твой парень скажет вождю, что мы атакуем испанский
гадючник еще до заката. Я хочу, чтобы его воины перерезали дорогу к
руднику. Так, чтобы ни один поганец не ушел! К вечеру мы возьмем город,
а завтра отправимся к джунгли. Вождь должен быть с нами. Сам вождь и с
ним двести воинов.
       После долгих объяснений и подсчета на пальцах количества бойцов,
план был согласован. Заодно Гуаканари пояснил, что склады, в которых
хранятся серебряные слитки, порох и съестные припасы, находятся сразу
за городской стеной, обращенной к реке, что в этой стене есть ворота,
а рядом с ними - четыре блестящих дырявых бревна, которые делают гром.
Затем поинтересовался, имеются ли такие бревна у вождя Брукса.
       - Там, внизу! - Серов топнул ногой о палубу, и Чичпалакан
повторил его жест. - Много! Больше, чем у испанцев!
       Губы Гуаканари снова растянулись в хищной усмешке. Он ударил
в грудь кулаком, повернулся и, колыхая перьями, направился к своей
пироге. Весла погрузились в воду, капли засверкали радугой, и узкое
суденышко быстро понеслось к безлюдному, заросшему деревьями берегу.
В сотне ярдов от него Гуаканари, по-прежнему стоявший на носу, вскинул
руки и что-то пронзительно закричал. Лес отозвался гиканьем и воем;
зеленая стена джунглей всколыхнулась, и шеренги потрясавших копьями
воинов выступили из нее словно скопище призрачных теней. Было их не
меньше тысячи.
       Серов наклонился к Чичпалакану.
       - Что сказал вождь?
       - Сегодня кайманы быть сытый, - раздалось в ответ.
       Подняли кливер, и "Ворон" заскользил вверх по реке. Капитан и
офицеры совещались, забыв о Серове, и он отступил подальше, к штурвалу,
а потом к фальшборту, к Шейле и Росано. Здесь, на квартердеке, ему не
полагалось находиться, но искушение взглянуть на девушку было слишком
сильным. Не просто взглянуть, а очутиться рядом с ней, вдохнуть ее запах,
увидеть, как заблестели ее глаза... Она улыбнулась Серову, порозовела и
быстро прикрыла лицо ладонью.
       Росано сделал шаг вперед, заслоняя ее от взглядов команды.
       - Не бойся, девочка, я вас не выдам. Господь всемогущий! Я еще
помню, как это бывает. - Вздохнув, лекарь пробормотал: - Amor omnibus
idem... **)
       Но, кажется, никто не смотрел на них, ибо капитан, закончив
совещаться, твердым ровным шагом направился к парапету, что огораживал
квартердек. Кормовая надстройка "Ворона" была чуть выше человеческого
роста, и Брукс стоял на ней точно на трибуне, оглядывая свою команду
маленькими серыми глазками. Наконец он поднял руку, прикоснулся к
шляпе-треуголке и произнес:
       - Джентльмены! Слушайте, что будет сказано, и чтобы потом ни
один паршивый пес не говорил, что уши его забиты грязью. - Брукс выдержал
паузу. Он возвышался над толпой как скала - ноги расставлены, ладони за
широким поясом, темный камзол обтягивает плечи. - Мы атакуем в четыре
пополудни, за два часа до заката. ***) Мистер Тегг разобьет ворота и
батарею. Высадимся на шлюпках. Я с Тиррелом - в центре; мы захватываем
склады, которые сразу за воротами. Пил и Дойч полезут на стену справа,
Галлахер с половиной своих людей - слева. Остальные будут на судне, в
распоряжении ван Мандера и Тегга. Тегг стреляет, ван Мандер маневрирует.
Ясно?
       С палубы донесся дружный гул. Головорезы опытные, долго объяснять
не нужно, подумал Серов и покосился на Шейлу. Ноздри ее раздувались, руки
лежали на пистолетах у пояса. Она, вероятно, размышляла о своем обете и о
том, что счет ее вендетты сегодня пополнится.
       - Вы видели индейского вождя и его воинов, - продолжил Брукс. -
В городе есть женщины и другие индейцы, из Арагуа. Их не трогать, резать
только испанцев! А с обезьянами пусть разберутся обезьяны! Прибьем не
того, хлопот не оберешься... - Он ткнул пальцем в сторону гор и добавил:
- Завтра идем к руднику с парнями этого Гуаканальи, и пока серебро не в
нашем трюме, они для нас - союзники! Баб не трогать, ночью не напиваться!
Тем, кто пойдет на рудник - полуторная доля, пьяным - половинная. Все!
       Он развернулся на каблуках и кивнул Пилу.
       - По местам! - выкрикнул тот, и на палубе началось шевеление.
Мушкетеры в испанских доспехах снова выстроились на носу, люди Дойча и
Галлахера сели на шкафуте, прикрытые бортом, канониры начали прыгать в
люк, заторопившись к пушкам. Серов бросил последний взгляд на Шейлу и
направился к своей ватаге. Там уже разбирали мушкеты, а рыжий ирландец
командовал, кому оставаться на судне, кому идти в сражение. Серова,
конечно, определили во вторую партию - дрался он лучше, чем управлял
парусами.
       "Ворон" плыл по огромной реке, время тянулось час за часом.
Ливня в этот день не было, но солнце жарило как раскаленная печь;
скоро на палубные доски уже не присядешь и босой ногой не ступишь.
Однако воздух посвежел - гигантские болота дельты, тянувшиеся на десятки
миль и насыщавшие миазмами душную атмосферу, остались позади. Справа по
курсу судна берег оставался низменным и выглядел издалека тонкой зеленой
полосой; слева зелень казалась ковром, расстеленным от бурых речных вод
до скалистого горного хребта, где-то тоже заросшего деревьями, а где-то
теснившего джунгли красноватыми и желтыми утесами. Что тут за горы, *****)
Серов не знал - из всей усвоенной в школе южноамериканской географии
припоминались только Анды. Но Анды были в тысячах километров к юго-западу,
в Перу и Чили, у побережья Тихого океана, где Серову совсем не хотелось
бы очутиться. Правда, одно время лелеял он планы насчет Калифорнии и
Аляски, пока не сообразил, что русские поселения в тех местах появятся
через век с хорошим гаком. Впрочем, добраться до той же Аляски было еще
тяжелей, чем до Финского залива и Невы.
       В Россию он стремился по-прежнему, но понимал, что ситуация
изменилась, что без Шейлы Джин Амалии он никуда не уедет. Чужая эпоха,
в которой любая земля и любой человек тоже чужие; найти здесь близкого
- большое счастье, и если уж нашел, так хватайся за него обеими руками
и не выпускай. Серову это было ясно. Временами он испытывал стыд, думая
о Шейле не как о любимой женщине, а будто о поплавке или ином спасательном
средстве, которое держит его в этой реальности и не дает соскользнуть в
пучину. Но иногда такая мысль казалась ему вполне естественной - разве
любовь не спасение?.. не поддержка?.. Разве он сам не желал бы спасти
любимую от всех обетов и горя и сделать ее счастливой - там, в далекой
стране, которая мнилась ему родиной? Серов мечтал об этом и часто видел
в снах, как Петр Алексеевич - такой, как на портретах, с кошачьими усами,
в кирасе и горностаевой мантии - жалует его за ратный подвиг, а Шейла
рядом с ним, красавица в атласном платье, кивает весело и улыбается.
Может, и не так все будет - жизнь в России тяжела, и воевать придется
много лет, и в той войне погибнуть - как чихнуть... Тяжела? Ну и что
же! Зато достойна!
       - Носовые орудия... залпом... огонь! - раскатилось над палубой,
и тут же грохнули две малые пушки на баке. Стреляли холостыми, и означало
это не угрозу, а приветственный салют. Привстав, Серов увидел на берегу
расчищенное пространство, деревянную пристань с лодками и баркасами, вал,
увенчанный частоколом, и россыпь хижин по обе стороны укрепления. "Ворон"
двигался прямиком к городку, на мачтах развевались испанские флаги, а
люди Тиррела изображали буйную радость, махали саблями и палили в воздух.
Видимо, кто-то с вала рассматривал корабль в подзорную трубу и счел его
своим - из крепости тоже раздался пушечный выстрел, и облако черного дыма
поплыло над водой.
       Пересекая медленный водный поток, "Ворон" уверенно шел к берегу.
Уже можно было разглядеть массивные ворота в середине земляного вала,
палисад и несколько пушек, чьи жерла темнели над бруствером, дозорные
башни по углам и колокольню - видимо, самое высокое строение городка. Он
был невелик и окружен валами в форме квадрата со стороною в сотню метров;
бревенчатый частокол в два человеческих роста скрывал дома и склады, но,
похоже, строений было немного, десятка четыре или пять - больше бы тут
не уместилось. Однако маленькая цитадель являлась лишь частью поселения;
по берегу реки и со стороны джунглей ее окружали лачуги и шалаши, загоны
для мулов и птицы, плодоносящие пальмы и огороды, навесы на столбах с
подвешенными гамаками, дымящие печи и мастерские. Жизнь здесь так и кипела
- на маленьком клочке земли, отвоеванном у сельвы и племени Каймана.
       Испанцы, очевидно, не подозревали, что этой жизни вот-вот
придет конец. На палисаде, у пушек рядом с воротами, стояла орудийная
прислуга, сами ворота были распахнуты, и к пристани тянулись солдаты
под командой пышно разодетого офицера; в предместьях мелькали полуголые
фигурки женщин, тащивших воду или хлопотавших у костров, а погонщики из
Арагуа сновали между загонами и навесами с сеном. "Ворон" приблизился уже
на четверть мили к берегу и все еще казался испанским кораблем. Гарнизон
Пуэнте-дель-Оро-и-Кирога явно полагал, что главная защита от корсаров не
бдительность, а удаленность и скрытность. И правда, кто сумел бы разыскать
их в дикой сельве у девственной реки, в ста восьмидесяти милях от морского
побережья? Пожалуй, в эти времена лишь южный и северный полюс были
недоступнее.
       На пристани и валах вдруг засуетились. Офицер, изучавший судно
в подзорную трубу, резко опустил ее и что-то закричал солдатам. Они
торопливо бросились внутрь крепости, потянули за собой створки ворот;
из бойниц частокола высунулись мушкетные стволы, артиллеристы принялись
заряжать орудия, и над городком поплыл протяжный тревожный звон набата.
Серов видел, как женщины и арагуанцы, оставив свои котлы и животных,
бегут к лесной опушке, но из-за деревьев уже выступили цепи молчаливых
воинов, и в воздухе замелькали стрелы. Дети Каймана были меткими
лучниками и целились только в мужчин.
       - Спустить флаг! - раздался голос капитана. Пурпурные испанские
стяги упали с мачт, однако "Веселый Роджерс" на месте них не появился.
Черное знамя с черепом и костями было легендой, измышлением летописцев,
либо время его не пришло - во всяком случае Серов его не видел ни на
одном корсарском судне. Пираты Карибов не поднимали флага, рекомендуясь
с помощью пушек.
       Бриг разворачивался параллельно берегу, и смысл маневра уже
не был для Серова тайной за семью печатями. Учился он быстро, и опыт,
накопленный за полгода, подсказывал, что до крепостного вала двести
метров, а в нынешнем веке это прицельная дальность стрельбы. Хоть из
пушки, хоть из мушкета... Под его ногами, на орудийной палубе, слышался
скрип станин, проклятия бомбардиров и громкий голос Тегга, велевшего
всем стволам бить по батарее испанцев.
       - Синьор Росано! - рявкнул Брукс, и с квартердека донеслось:
       - Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Господи, будь милостив к детям
своим, пошли им удачу, смерть быструю, рану легкую, добычу богатую...
       Хирург читал молитву громким гнусавым голосом, видимо подражая
кому-то из святых отцов, которых знал в Венеции, Падуе или ином итальнском
граде, может быть, даже в Риме, папской обители. Но в этот раз закончить
ему не удалось - позиция для стрельбы была слишком подходящей.
       - Левым бортом... огонь! - скомандовал капитан. Палуба "Ворона"
дрогнула, и десять чугунных ядер обрушились на палисад.
       Залп был смертоносным. Легкий бруствер, возведенный для защиты
от индейских стрел, рухнул под ударом, в воздух взмыли обломки дерева
и изувеченные тела, потом раздал оглушительный взрыв - должно быть, ядро
угодило в бочонок с порохом. Две пушки слетели с разбитых станин, одна
покосилась, а ту, что стояла ближе к воротам, выбросило за вал. На медных
стволах орудий, на земляном валу и сбитых бревнах частокола валялись
трупы, десяток или дюжина, и над ними курился сизый дымок. Грохот набата
на мгновение прервался, будто звонарь был потрясен картиной разрушения,
затем над Пуэнте-дель-Оро снова поплыл тревожный звон.
       Бриг разворачивался, отвернув к середине реки. Паруса на
мгновение заполоскали, потом опять вздулись, поймав ветер. Внизу
орал Сэмсон Тегг: "Левый борт - заряжай! Первый, второй и третий
номера - картечью! Быстрее, висельники, ленивые свиньи!" На берегу,
среди баркасов и лодок, и на валу, обращенном к реке, царило безлюдье,
но в бойницах частокола сверкнули мушкетные выстрелы. Команда встретила
их презрительным ревом - "Ворон", недосягаемый для пуль, был в четверти
мили от крепости.
       - Спустить шлюпки! - донеслось с квартердека.
       - Дойч, на тали! *****) - распорядился боцман Стур. - Спускать
с обоих бортов!
       Одна за другой шлюпки плюхались в воду. Их на фрегате было
четыре: три больших, на восемь весел каждая, и капитанский ялик. В
лодках могли разместиться три четверти команды "Ворона".
       Корабль снова двигался к берегу, тащил у бортов шлюпки. Слабый
устойчивый ветер, дувший против течения, помогал маневрам. Джозеф Брукс
и Пил спустились на шкафут; капитан всматривался в приближавшийся берег,
помощник деловито проверял пистолеты. Правый борт "Ворона", ощетинившись
жерлами пушек, глядел на крепостные валы.
       - По воротам!.. Огонь!.. - рявкнул Брукс, и грохот залпа перекрыл
набатный звон.
       На этот раз, уже не опасаясь испанских пушек, фрегат подошел к
берегу метров на сто пятьдесят. Ворота, разбитые ядрами, упали внутрь,
и над ними просвистела картечь, уложив сгрудившихся в проходе солдат.
Вопли умирающих и раненых смешались с криками, что слышались у леса. Там
шла резня: Дети Каймана усердно трудились, кололи и рубили арагуанцев. Это
было последним, что увидел Серов с палубы "Ворона": пираты уже спускались
в шлюпки, и Мортимер, ткнув его в спину, пробурчал:
       - Шевели костылями, Эндрю! Наш день, клянусь Господом!
       Отряд Галлахера, бывший в половинном составе, грузился в
четырехвесельный ялик. Не успел Серов опомниться, как уже держался за
рукоять весла и греб в компании с Хенком, Куком и Даннерманом под выкрики
ирландца: "И раз, и два... Живее, крысы мокрозадые! Первому на стене -
две доли! И раз, и два..."
       Шлюпки расходились веером: ударная команда капитана - к
проходу, разрезавшему вал, уже не загороженному воротами, группы Пила
и Галлахера - к углам крепости, над которыми торчали невысокие башни.
Гребли недолго, но за это время над головами десантников дважды прогудели
ядра и свистнула картечь. Частокол рядом с башнями повалился, одна из
башен тоже рухнула, другая накренилась. Суда по всему, форт был рассчитан
лишь на отражение атак индейцев, а против орудийного огня ни ворота, ни
бруствер устоять не могли. Да и сами испанцы тоже; вид полуголой орды,
страшных лиц, искаженных яростью, внезапность нападения - все это внушало
ужас. Но, вероятно, самым пугающим и грозным являлся стремительный натиск,
с которыми действовали корсары. Морская пехота более поздних времен могда
бы позавидовать их боевому искусству.
       Лодка ткнулась в заросший травой откос, и дюжина бойцов, не
промедлив ни секунды, помчалась к валу. Взгляд Серова фиксировал на бегу
картины, что возникали перед ним мгновенными вспышками: причал с десятком
пирог, двумя баркасами и суденышком побольше, видимо шлюпом; ******)
крутая насыпь в человеческий рост с вывернутым из земли и расщепленным
частоколом; обломки башни, беспорядочная груда бревен и досок; солдаты
в шлемах, с искаженными страхом лицами. Они метались в проломе с криками:
"Las ladrones! Las ladrones!" *******) - и было заметно, что склонные к
бегству трусы мешают храбрецам сражаться.
       - Мушкеты! - скомандовал Галлахер. - Целься, псы помойные!
Огонь!
       Грянул залп, и несколько испанцев свалились, истекая кровью.
Корсары, бросив ружья, ринулись в пролом. Низкая насыпь не была серьезным
препятствием, и ее одолели за три секунды; бежавший первым Страх Божий
рубанул одного солдата тесаком и разрядил пистолет в другого. Алан и Брюс
Кук сцепились с противниками посмелее, Галлахер сбил испанца с ног обухом
топора, но Даннерману, голландцу из Харлингена, не повезло - ему всадили
шпагу между ребер. Он был не молод и не так поворотлив, как в былые годы,
и, похоже, наскочил на опытного фехтовальщика, сержанта или младшего
офицера. Этот воин не колебался, бежать или биться насмерть; его бородатое
лицо казалось мрачным, но спокойным, и клинок не дрожал в сильной руке.
       Прикончив голландца одним ударом, он шагнул к Серову. Его
глаза горели темным огнем, губы чуть раздвинулись, и белая полоска зубов
сверкнула в черной бороде. Стремительный выпад, звон клинков, и Серов
внезапно понял, что эти глаза и эта ухмылка могут стать последним, что
он увидит в жизни. Когда-нибудь это должно было случиться, мелькнуло в
голове; рано ли, поздно, но наткнешься на мастера. Следующей была мысль
о Шейле и о том, что Петру Алексеевичу, наверно, придется обойтись без
него, и в Полтавской битве, и при Гангуте. Противник легкими ударами
шпаги прощупывал его оборону, но в этих касаниях ощущались опыт и мощь.
А также уверенность, которой сам Серов не испытывал.
       Его рефлексы были лучше, чем у этого испанца. Со своей цирковой
выучкой он мог прыгнуть дальше, присесть быстрее, удержать равновесие
на пальцах одной ноги; кроме того, он владел приемами рукопашного боя.
Но синеватая полоска стали сравняла с ним врага; тот не умел крутить
сальто-мортале или ходить по канату, но знал, куда и как ее воткнуть.
Это знание являлось той важной прибавкой к урокам Росано, которую Серов
лишь начал осваивать, и только достойный противник мог бы ускорить этот
процесс. Схватка, в которой он победит, соединив прежнее и новое свое
искусство...
       Выпад! Шпага испанца с тихим шелестом скользнула вдоль его
клинка и устремилась к горлу Серова. Он прыгнул в сторону, чувствуя,
как из пореза под ухом струится кровь; оскалившись, смерть улыбнулась
ему и подмигнула - мол, в следующий не уйдешь. "И правда, не уйду, -
подумал Серов, всматриваясь в темные безжалостные глаза. - Не уйду,
если не разделаюсь с ним по-быстрому. Долгий бой по итальянским
правилам не выдержать..."
       Впрочем, если забыть об итальянской школе, правило было одно:
проткнуть врага, и побыстрее. Что-то мелькнуло перед ним, какое-то
видение из прошлой жизни: два застывших самурая с длинными мечами, потом
один бросается вперед, а другой пропускает его и рубит врагу позвоночник.
Вдохновленный этим воспоминанием, Серов ткнул наугад шпагой, раскрылся и,
когда испанец с хриплым воплем прыгнул к нему, сделал сальто в воздухе.
Еще не приземлившись, он нанес удар, полоснув противника сзади по шее;
потом резко дернул шпагу к себе, встал на ноги и вогнал лезвие испанцу
под лопатку.
       - Долго возишься, - бросил ему Галлахер, шаривший у мертвеца в
карманах. - Ну, двинулись дальше, парни... Подобрать мушкеты и зарядить!
Идем вдоль вала, и каждой испанской собаке - по пуле в лоб. - Он поднялся
на ноги и посмотрел на труп Даннермана. - Его потом заберем. Господи,
будь милостив к старому разбойнику!
       Они зашагали у частокола по насыпи, разглядывая строения форта.
Единственная улочка Пуэнте-дель-Оро, узкая и пыльная, тянулась от речных
ворот к другим, открывавшимся к лесу. В самом ее начале стояли, подпирая
вал, низкие амбары, по три с каждой стороны, затем два десятка небольших
домов и маленькая церковь, выходившая на площадь. Площадь была крохотной;
церквушка с колокольней - слева, а справа - длинное строение с верандами
и крыльцом, где валялись три покойника. В центре - две пальмы, а под ними
- большой деревянный крест и колода, покрытая чем-то темным, запекшимся.
Колокол уже не звонил; головорезы Клайва Тиррела, перебив заслон у ворот,
рассыпались по улице, осматривая дома. В дальнем углу, под накренившейся
башней, атакованной Пилом, еще раздавались вопли и лязг клинков, но
сопротивление было уже подавлено; оставшихся в живых испанцев, израненых
и грязных, сгоняли на площадь, к колоде под пальмами. Джозеф Брукс стоял
на крыше одного из складов и распоряжался, властно размахивая зажатым
в кулаке палашом. Хрипатый Боб, Шейла, Рик Бразилец и другие из самых
доверенных лиц ныряли в темные проемы амбаров, вновь появлялись на улице
и что-то докладывали капитану. С "Ворона", застывшего в двухстах футах
от пристани, долетел лязг якорных цепей. Затем Серову удалось разглядеть
массивную фигуру Садлера, который спускался в отправленный за ним ялик.
       Внизу между домами метнулась чья-то тень, грохнул выстрел, за
ним еще два. Испанский солдат ткнулся лицом в пыль.
       - Прах и пепел! Попал! - выкрикнул Мортимер, устремляясь с вала
к упавшему. Алан Шестипалый ухватил его за воротник.
       - Как же, попал, краб вонючий! Ты бабе в дырку не попадешь...
Мой выстрел!
       Ощерившись, Мортимер потянулся к ножу, Алан стиснул кулаки, но
Галлахер оказался быстрее, врезал одному прикладом в живот, а другому
стволом под челюсть.
       - Молчать, недоноски! А я, что же, промазал? Моя пуля и мой
покойник!
       Мортимер, который был поумней, решил не спорить, но Алан,
простая душа, окрысился:
       - Это еще почему?
       - Потому, что я здесь старший! Так что закрой хлебало и обыщи
эту падаль. Что найдешь - сюда! - Ирландец вытянул руку с растопыренными
пальцами.
       Нашлось немногое - серебряный крестик и три реала. Галлахер
недовольно хмыкнул и с мрачным видом зашагал вперед, к воротам, что
вели к лесу. Тут, на бревенчатом раскате, стояли еще четыре пушки,
но никого при них не оказалось, ни мертвых, ни живых. Расчищенное от
деревьев пространство между валом и опушкой джунглей было завалено
трупами, и по нему бродили воины Каймана, сгоняли в кучу женщин и
добивали мужчин. Три или четыре десятка индейцев уже забрались в
предместья и шарили в хижинах и мастерских. Окинув их неприязненным
взглядом, Галлахер сплюнул.
       - Так не пойдет, клянусь преисподней! Еще немного, и эти жабы
до мулов доберутся и резать их начнут! А Старик велел, чтобы животина
была в целости... Ну-ка, Брюс, бери этого, этого и этого, - ирландец
ткнул пальцем в Хенка, Серова и Мортимера, - и спускайся. Встанешь
караулом у загона, и если какой людоед полезет, бей по яйцам.
       - Они союзники, - напомнил Серов. - Бить не позволено.
       - Заткнись, умник! Спросят - скажешь, мул лягнул.
       Серов пожал плечами и начал вслед за Хенком спускаться с вала,
но тут с улицы его окрикнули. У ворот стоял Хрипатый Боб, и в его глотке,
порезанной в драке лет десять назад, клокотали слова:
       - Эндррю... Эндррю писаррь... Старрик зовет...
       Считать заставят, понял Серов, повесил мушкет за спину и
полез вниз. Они с Бобом пересекли площадь, где сидели в пыли и угрюмом
молчании восемь испанцев со скрученными за спиной руками. Эта сцена, уже
знакомая, удивляла не больше, чем крест и пальмы, но при виде колоды Серов
насторожился. Бревно из фернамбука *******) толщиной в добрый ярд было
покрыто бурой коркой, над ней вились мухи и несло так, будто раскрылась
могила с гниющим покойником. Поморщившись, он пробормотал:
       - Скотобойня тут, что ли?..
       - Хрр... Она! Пррежде такого не видел, паррень? - каркнул
Хрипатый Боб. - Ну, гляди, гляди... Тут дикаррям головы ррубили. Во
славу Хрриста и для устррашения!
       Из церкви доносился звон - похоже, сваливали в кучу серебряные
чаши, подсвечники и кресты. На той стороны площади, где стоял большой
дом с верандами, турок Фарук и немец Ретнер тащили за ноги убитых, а
другие головорезы Тиррела уже отшибали у бутылок горлышки. Стараясь
держаться подальше от колоды, Серов направился к ним, взял откупоренную
бутылку, плеснул в ладонь и вытер шею. Стиснул зубы - хоть и неглубокий
порез, а защипало крепко. Достал платок, намочил, пришлепнул к ране.
       Так, с окровавленным платком, он и явился к капитану. Джозеф
Брукс уже слез с крыши и стоял вместе с Пилом и Садлером у распахнутых
ворот приземистого крепкого сарая, сбитого из фернамбуковых бревен.
Сам сарай, учитывая ценность древесины, стоил приличных денег, но то,
что хранилось в нем, было во сто крат дороже. Бруски длиной побольше,
чем в руку, и толщиной в ладонь, сложенные ровным штабелем, сияли в
лучах вечернего солнца, искрились серебряными бликами и, будто стрелы
волшебных лучников, желавших защитить сокровище, кололи глаз.
       - Ну, - с довольным видом произнес капитан, - что пасть раззявил?
Давай, Эндрю, прикинь по-быстрому, сколько здесь.
       Серов пересчитал лежавшие сверху бруски, умножил на количество
рядов, с усилием сдвинул серебряную чушку, весившую около центнера,
умножил еще раз и получил восемь с половиной тонн. В песо это будет...
       - Триста пятьдесят тысяч, - сказал он, выйдя из сарая. - 
Плюс-минус пятьдесят в ту или другую сторону.
       Брукс ухмыльнулся, у Пила отвисла челюсть, а Том Садлер,
казначей, дернул рябой отвислой щекой и пробормотал:
       - Разрази меня гром! Такая куча деньжищ... Выходит, парни,
мы разбогатели!

----------------------------------------------------------------------

         *) Арагуа - область Венесуэлы вблизи Каракаса.
        **) Amor omnibus idem - любовь у всех одна и та же (латинская
пословица).
       ***) В тропиках рано смеркается, примерно в шесть часов вечера.
      ****) Горы к югу от нижнего течения Ориноко - Гвианское плоскогорье,
с высотами до двух-трех тысяч метров. Ориноко окружает его полукольцом -
с севера, запада и отчасти с юга.
     *****) Тали - подьемный и спусковой механизм на корабле.
    ******) Шлюп - небольшое одномачтовое парусное судно. В описываемую
эпоху оно скорее являлось гафельным шлюпом, то есть несло не прямое, а
косое парусное вооружение (примерно как у крупной яхты нашего времени).
   *******) Las ladrones - разбойники (исп.).
  ********) Фернамбук - красное дерево, произрастающее в Южной Америке.
Ценная порода; отличается очень твердой древесиной, которая идет на
изготовление мебели и производство красной краски.


                 Глава 11. Джозеф Брукс, капитан

       Солнце село, и на площади запылали костры. Десантники и
остальная часть экипажа "Ворона", съехавшая на берег, разбрелись по
городку и предместьям; одни коротали вечер у бочки с вином, другие, с
факелом в руке, шарили в домах испанцев, третьи, выбравшись за стены
форта, искали благосклонности туземных женщин. Трупы испанских солдат,
брошенные в воду, плыли сейчас по течению, но можно было биться о любой
заклад, что до моря они не доплывут, а упокоятся в желудках крокодилов.
Даннерман и еще двое погибших были преданы земле, и хирург Джулио Росано
обходил корсарское воинство, врачуя раненых с помощью рома, едкой мази,
корпии и чистых тряпок. Восьмерых пленников допросили и, выведав кое-какие 
подробности о руднике, отдали индейцам; их вопли и стоны слышались всю 
ночь. Амбар с грудой серебра был тщательно заперт, а рядом с ним стояла 
стража, Хейнар со своими братьями; они, по датской традиции, пили много, 
но не пьянели. Еще один пост находился у загона с мулами, которых в 
Пуэнте-дель-Оро насчитывалось семь или восемь десятков. Тропа к руднику 
тянулась сквозь джунгли, где никакой экипаж проехать не мог, и мулы, 
вместе с индейцами-носильщиками, являлись самым надежным транспортным 
средством.
       После допроса пленных главари корсаров скрылись в доме коменданта.
Это было то самое строение с верандами, выходившее на площадь, что стояло
против церкви. Там, за плотно закрытыми дверьми и окнами, шел совет с
участием младших командиров, Стура, Галлахера, Дойча и Тиррела; решалось,
кто останется у реки стеречь серебро, а кто пошагает завтра в горы за
новым богатством. Деликатная проблема! - размышлял Серов, сидя со своими
подельниками у костра под стеной церквушки. Экспедиция к руднику обещала
приличный довесок к доле, и не попавшие в нее могли обидеться.
       Но сейчас пираты об этом не думали. Новость о размерах 
доставшегося им сокровища знали все, и это приятное известие погружало 
в эйфорию. Если бы не завтрашний поход и желание быть в числе избранных, 
команда была бы уже пьяна, Пуэнте-дель-Оро пылал, подожженный с четырех 
сторон, а озверевшие корсары, забыв про обязательства союзников, охотились 
на женщин. Такое Серову уже доводилось видеть, и у мексиканских берегов, 
и на жемчужных промыслах - всюду, где брали городок или поселок, в котором
можно было всласть повеселиться. Момент истины! - думал он. Время, когда
команда делалась неуправляемой, и люди не подчинялись никому и ничему,
кроме низменных инстинктов. Ужас творившегося зависел от добычи и, вместе
со злобой, рос, когда ее не было, но находилась пара бочек со спиртным.
       Однако в этот вечер все казались умиротворенными, пили не больше
кварты, чистили ружья, точили клинки, пели, плясали и хвастались мелкой
добычей, взятой на трупах и в домах. Хенк с Мортимером тоже были довольны,
обобрав, на правах подельников, убитого Серовым испанца. Хенку достались
его пистолеты, Мортимеру - дорогой клинок, а содержимое кошелька они
поделили пополам. Теперь, развалившись у огня, в котором горели мебель
и двери ближайших жилищ, Мортимер загибал пальцы и подсчитывал:
       - По тысяче песо выйдет на брата, сожри меня кайман! Может, и
побольше... Это сколько же будет в фунтах или кронах? *) Сколько, Эндрю?
       - Двести фунтов, а в кронах как в песо, тысяча, - ответил Серов,
поднаторевший стараниями казначея Садлера в британской, французской и
испанской денежных системах.
       - Двести фунтов! - Мортимер закатил глаза. - Богатую лавку
можно купить! Еще и на домик в Лондоне хватит.
       - Так тебя там и ждали, - буркнул Хенк.
       Верное замечание, решил Серов, подумав о том, что якорные 
цепи в голове Хенка ползут хоть медленно, но в верном направлении. Ему 
вспомнился рассказ Шейлы о ее предках. Губернаторы и их администрация, 
королевские офицеры и солдаты, состоятельные плантаторы и негоцианты 
отправлялись в Вест-Индию служить или копить богатства и, в принципе, 
могли вернуться в Старый Свет. Но большую часть населения заокеанских 
колоний составляли каторжники, бунтари и воры, всякие темные личности, 
подходящие лишь для сахарных плантаций или пиратского промысла. У этих 
шансов на возвращение не было. Случались, конечно, чудеса, такие, как 
с Генри Морганом, но даже он закончил жизнь губернатором Ямайки, а не 
воротилой лондонского Сити. **)
       - Не ждали, это точно, - согласился Мортимер. - Ну и якорь им
в глотку, козлам недорезанным! В гробу видал я их дома и лавки! А тысяча
песо это везде тысяча песо. Хватит погулять! - Он вдруг принял озабоченный
вид и снова стал загибать пальцы: - Жратва и выпивка у Пью - это десять
песо в день... баба ночью - двадцать пять... Это если белая, а мулатку
можно сговорить за пятнадцать... И так - месяца три! Рай, не жизнь!
       - На три месяца губу не раскатывай, - предупредил Серов. -
С выпивкой у Пью и бабами просадишь все за месяц.
       - Это как сказать, - возразил Хенк. - Если на десять песо
нажраться, то баба уже ни к чему. Я бы, может, еще и справился, а Морти
после двух бутылок на бабу не залезть.
       - Прах и пепел! - возмутился Мортимер. - С чего ты взял, харя
волосатая? Еще как залезу! Даже запрыгну! 
       Они заспорили, проклиная друг друга и размахивая руками, а
Серов отодвинулся от костра, выждал пару секунд, потом встал и исчез
в тенях от церковной стены. Словно позвали его неслышно в темноту, где
не различишь ни человеческой фигуры, ни лица, и только слух и обоняние
подсказывают, что кто-то там есть - затаился и ждет его, Серова.
       - Эндрю, ты?
       Услышав тихий шепот девушки, он протянул руку и коснулся ее
волос.
       - Что с тобой случилось, Эндрю? Ты был в крови...
       От ее голоса в груди Серова потеплело.
       - Шею задели, - пояснил он. - Ранка небольшая и чистая. Я промыл
ее спиртным, сам промыл, а потом еще и Джулио постарался.
       - Меняй повязку каждый день, - сказала Шейла. - Здесь нехорошее
место, нездоровое. Раны воспаляются и долго заживают.
       - Я знаю.
       Так он часто ей говорил, и Шейла уже не спрашивала, откуда.
Знаю, и все! "Когда-нибудь, - думал Серов, - я объясню ей, откуда это
знание о местах, в которых я не бывал, и событиях, о которых вроде бы 
не слышал. Когда-нибудь... Не примет ли она меня за сумасшедшего?"
       Он обдумывал эту мысль, пока не почувствовал губы Шейлы на своих
губах. Он хотел ее обнять, но девушка его оттолкнула.
       - Все, все... Я ухожу, Эндрю... Тут десятки глаз. Не надо,
чтобы нас видели вместе.
       Миг, и Шейла скрылась в тени, растаяла, исчезла. Серов стоял,
вдыхая ее запах, еще витавший в душном влажном воздухе. "Мама была
бы рада, просто счастлива, что я нашел себе такую девушку, - билось в
голове. - И мама, и отец, и Ленка... Где они? Когда? Даже наш предок,
настоящий сын маркиза, еще не родился..." Душа его вдруг наполнилась
ощущением безмерного одиночества, но мысль о Шейле и теплых ее губах
прогнала тоску. Прикрыв глаза, он попытался вызвать знакомые картины,
свое московское жилище, комнату со старыми афишами, шумные улицы столицы,
потоки машин, игру неоновых огней, но это казалось таким же нереальным,
невозможным, как сопка Крутая и вездеход Петровича, доставивший его в
аномальную зону. Вместо этого перед ним раскрывались морские дали, полные
солнечного сияния, гудел ветер, надувал паруса, и вздрагивала от пушечных
залпов палуба. Еще он видел рощу земляничных деревьев около усадьбы Брукса
и лицо Шейлы Джин Амалии, то ласковое, то грустное, видел ее глаза, а в
них - отблеск звезд, неспешно круживших в южном небе.
       Серов глубоко вздохнул и покачал головой.
       - Вжился, черт... так вжился, что прежнее почти не помнится!
       Нет, конечно помнилось, но то была память разума, а не чувств.
Его эмоции и чувства диктовались уже этим миром, еще недавно непонятным
и чужим, но все упорней, все настойчивей заявлявшим о своей реальности.
Ко всему привыкает человек, особенно молодой.
       - Хрр... Эндррю! - окликнули от костра. Там маячила мощная
фигура Хрипатого Боба, и, увидев его, Серов выступил на свет.
       - К Старрику, - пояснил Боб. Мортимер, отвлекшись от спора с
Хенком, добавил:
       - Иди, мди. Должно быть, серебришко взвесили, и надо посчитать,
чего кому положено. Ты там почаще умножай да складывай. Вычитать и 
делить не обязательно.
       - Это уж как получится, - произнес Серов и зашагал вслед за
Хрипатым к дому коменданта.
       Очутившись в довольно просторной комнате, он с удивлением
приподнял бровь. Против ожиданий, здесь не было никого из офицеров, ни
Тома Садлера с его бухгалтерской книгой и счетами, ни бомбардира Тегга,
ни шкипера ван Мандера, ни даже Эдварда Пила, который всегда косился
на Серова недобрым глазом. На полу здесь лежали шкуры ягуаров, к стенам
крепились шандалы с горящими свечами, мебель была неуклюжей, самодельной,
зато изготовленной из драгоценного красного дерева - массивный стол,
скамьи, два сундука и огромное кресло. В кресле сидел Джозеф Брукс, а
на столе перед ним находились винный бочонок, дюжина оловянных кружек,
пистолет и толстая оплывшая свеча в медном подсвечнике. О завершившемся 
совете напоминали лишь пустые емкости да этот бочонок с выбитым дном.
       - Садись. - Капитан показал пистолетом в сторону лавки.
       - Благодарю, сэр.
       Серов опустился на жесткое сидение С минуту капитан разглядывал
его, щурясь и поигрывая оружием. Граненый пистолетный ствол смотрел то на
ополовиненный бочонок, то на пламя свечи, то прямо в лоб Серову; казалось,
сейчас будет задан вопрос и, в случае неверного ответа, пуля разнесет ему
голову. Это совсем не исключалось, тем более что Брукс был изрядно под
хмельком.
       Наконец он пробурчал:
       - Ты правда сын маркиза? Не вздумай врать! И смотри мне в глаза,
сукин сын!
       - Правда, - заверил его Серов и перекрестился. - Чтоб мне лизать
сковородки в аду до скончания века, если не так!
       - Хмм... - Брукс наклонил бочонок, налил в кружку вина, выпил.
- И что же имеется у твоего папаши? Земли, замок, капитал?
       - И то, и другое, и третье, однако не для меня. Есть законный
наследник, сэр, а я... я так, грешок юности. Отец дал мне воспитание,
какое прилично дворянину, и отпустил на вольные хлеба. Он считает,
что безземельный рыцарь должен кормиться своим мечом и разумом.
       Капитан опять оглядел его и снова хмыкнул.
       - Похоже, Эндрю, ты не слишком преуспел в своем рыцарском
кормлении... Ну, дьявол с этим! Скажи, а не было у тебя мысли прибрать
к рукам папашино достояние? С законным наследником ведь всякое могло
случиться. Кость могла поперек горла встать, мог споткнуться и упасть 
в колодец... Есть у вас в замке колодец, а?
       - И не один, - ответил Серов, принимая, как диктовали правила
игры, холодный и гордый вид. - Если я правильно понял, сэр, вы намекаете,
что я мог бы прикончить наследника, то есть своего малолетнего брата.
Братишку... ээ... Этьена. - Не отводя глаз от пистолета, он приподнялся
и грохнул по столу кулаком. - За кого вы меня принимаете, сэр?! Меня,
рыцаря и дворянинп? За братоубийцу? Да за все сокровища персидского
шаха я бы не...
       - Сядь! Сядь и успокойся, дворянская задница! - рявкнул капитан.
И, уже тише, добавил, будто бы про себя: - Слмшком честен, слишком
благороден... верно Джулио сказал - как есть чистоплюй... да еще без
гроша в кармане.
       - Это почему же без гроша? - возразил Серов. - Нынче мой грош
на тысячу песо тянет!
       Брукс сунул пистолет за пояс и пренебрежительно махнул рукой.
       - Тысяча песо, ха! Хватит лишь на джин и шлюх! Видно, твой
благородный родитель не объяснил тебе, что такое настоящее состояние. -
Приложив пятерню к груди и явно имея в виду себя, он начал перечислять:
- Усадьба на Тортуге и поместье на Ямайке с плантациями сахарного
тростника и без всяких долгов - раз! Винокуренные заведения, та же 
Ямайка и еще Барбадос - два! Корабль, мой "Ворон", который приносит 
хороший доход - три! Сто восемьдесят тысяч песо в золоте, серебре и 
драгоценностях, что на хранении у де Кюсси - четыре! Ну и последнее 
- деньги, которые я получу с нынешней добычи... тысяч шестьдесят, а 
то и сотня, если выгорит дело с этим чертовым рудником.
       - Рад за вас, сэр. Просто счастлив! - произнес Серов, лихорадочно
соображая, зачем капитан перечисляет ему свои богатства. Возможно, намерен
предложить пост управляющего? Скажем, водочным заводиком на Барбадосе?
       Но, похоже, причина была в другом. Джозеф Брукс хлебнул из
кружки, вытер губы рукавом камзола и со значением сказал:
       - Я, слава Иисусу, состоятельный человек, владелец земель, корабля
и звонкой монеты. Сквайр, а это, разрази меня гром, не ниже маркиза или
барона! И, как положено сквайру в моем возрасте. есть у меня наследница.
Одна, законная! Догадываешься, кто?
       - Разумеется, сэр.
       При упоминании наследницы Серов похолодел. Если Брукс догадался
о его чувствах к Шейле, дальнейший номер программы мог быть таким: Ты,
французский ублюдок! Не смей тянуть свои грязные лапы к моей племяннице!
И - бац из пистолета в лоб!
       Впрочем, руки капитана Брукса лежали на столе, а лицо, несмотря
на багровый оттенок, казалось спокойным и даже задумчивым. Наклонившись
к Серову и обдавая его сочными запахами вина и пропотевшего шерстяного
камзола, он буркнул:
       - Я тут к Пилу приглядывался. Пил джентльмен, тоже из благородных,
а кого он там в Лондоне прирезал, это мне как черепахе мачта с парусом.
Жестковат, конечно, но ловкий малый и пойдет далеко, если свои же не
выпустят кишки... Но Пила она не хочет. - Он с удивленным видом уставился
на свои сильные короткие пальцы и повторил: - Не хочет, дьявол меня
побери!
       Да это ведь сватовство! - вдруг ударило Серову в голову. Как
есть сватовство! Вот товар, синеглазая Шейла Джин Амалия и сундук с
ее приданым, а вот и купец, хоть и внебрачный, а все же сын маркиза,
благородный чистоплюй без гроша в карманах... И никакие грамоты не
нужны, чтоб подтвердить его дворянство, ибо среди команды он выделяется
как белая ворона в стае черных. Выделяется, ром и гром, хоть и желал
бы стать похожим на других! И это заметно. Не такой уж Брукс наивный,
чтобы верить ему на слово, он бы и грамотам дворянским не поверил, даже с
печатью святейшего папы, а вот своим глазам и мнениям он доверяет вполне.
Вот молодой человек, не кровожадный, но владеющий оружием, вежливый, но
не подобострастный, постигший науки и языки, не сквернословящий и пьющий
в меру, с понятием о чести - не бегает по шлюхам, не обирает трупов...
Кем он может быть в текущую эпоху? Лишь дворянином из такой семьи, где
позаботились о воспитании отпрыска, пусть незаконного, в рыцарском духе.
Большая ценность, особенно в Вест-Индии, где негодяев пруд пруди!
       Постигнув капитанову логику, Серов успокоился, сделал серьезное
лицо и стал ожидать дальнейших предложений. С ними не задержалось.
       - Не все же ей чернозадых потрошить, - сообщил Брукс. -
Она хорошая девчонка, и ей нужны дом, муж и дети. Появится достойный
человек, и она забудет, как с братом моим испанцы обошлись, с ее отцом 
то есть и с матерью. С божьей помощью выбросит гнев из сердца... И Джулио 
о том же толкует, а он в жизни разбирается. Еще бы ему не разбираться! Он 
жену любимую ножиком проткнул... - Капитан потянулся к бочонку, налил в 
две кружки и пододвинул одну Серову. - Я ее спрашивал насчет тебя. 
Краснеет, опускает глазки и молчит. А ты что скажешь, Эндрю?
       - Со мной она не молчит, сэр, - приободрившись, заметил Серов.
       - Значит, есть о чем поговорить? Ну, благослови вас Бог! - Они
чокнулись и выпили. Потом Брукс промолвил: - Тому Садлеру на покой пора, 
и после этого дельца он со своим капиталом может на Ямайку перебраться. 
Будешь вместо него казначеем, еще обучишься навигации у ван Мандера... 
Чем больше капитан умеет, тем крепче сидит. Запомни это, парень! И еще 
одно: всегда стреляй первым. Смутьяну - пулю между глаз, а в чем он 
смутьян, выяснишь после. Ведь если не смутьян, так наверняка мерзавец, 
и ты, сокративший дни его и грехи, большую услугу ему оказал - меньше 
придется мучиться в чистилище. - Опрокинув в рот вино, Брукс пообещал: 
- Ну, я тебя еще поднатаскаю, а сейчас иди. Выступаем на рассвете, и ты 
поведешь галлахеровых ублюдков. Чарли останется тут.
       - А в обиде он не будет?
       - Нет. У него есть чем развлечься. Пока я в отлучке, Пил за
главного, а за ним присмотр нужен. Чарли - парень верный... Это ты
тоже запомни... - Капитан сделал паузу и, будто сквозь зубы, выдавил:
- Сынок.
       Серов вышел на веранду, запрокинул голову и уставился в небо,
где плыли, медленно поворачиваясь вокруг незримой оси, Большая и Малая
Медведицы, Орион, Кассиопея и сонм других созвездий, неправдоподобно
ярких и будто вышитых цветными точками на фоне темного ночного бархата.
Душа его пела, и сейчас он не слышал ни диких воплей, ни пьяных выкриков,
не видел фигур в отрепьях или испанских одеждах, скакавших возле каждого
костра, не чуял запахов крови, пота и пороха и смрада гниющих листьев,
которым тянуло из джунглей. Вместо душного воздуха Ориноко он словно бы
вдыхал живительный нектар над зимней Москва-рекой, и мелькали над ним не
белесые мотыльки, а снежинки - те, что скоро, через два-три месяца, будут
парить над Петербургом, над Владимиром, Новгородом, Тверью и тысячей
других городов и городков русской земли. Куда он непременно доберется,
пусть не в этом году, так в следующем. Много ли для этого надо? Прочный
корпус, два десятка пушек, три мачты с парусами и лихой экипаж... Еще -
встать на капитанском мостике, и чтобы Шейла была рядом... И - держись,
швед, держись! Узнаешь, как воюют в Вест-Индии!
       Надо бы Шейлу отыскать, подумал он и, оглядываясь, побрел по
улице. Но ее не было - да и что ей делать в этом пьяном бардаке? Она,
скорее всего, спала сейчас в доме коменданта или точила клинок, готовясь
к завтрашнему походу. И все же она была с ним, посматривала на Серова
откуда-то сверху, из ковша Большой Медведицы, выглядывала из-за вуали
Волос Вероники, улыбалась ему с раскидистой ветви Андромеды. Серов
улыбнулся ей в ответ и замурлыкал:

       Ты мимо меня прошла
       И сразу меня пленила;
       Я понял тогда,
       Что ты навсегда
       Сердце мое разбила.
       И все повернулось в душе,
       Забыв обо всем на свете,
       Только тебя
       Безумно любя,
       Я видел на всей планете.

       Он с чувством исполнил припев, где говорилось про золотые
пряди, бантики и милый курносый нос, и, пока пел, слышал лишь собственный
голос да чистое тихое журчание реки - будто бы не Ориноко, а какой-то
другой, безымянной, что текла из Ниоткуда в Никуда в счастливом Нигде,
вне времени и вне пространства. Остаться бы здесь, подумал Серов, в мире,
где всегда Сегодня и нет ни Завтра, ни Вчера, а значит, нет ни сожалений
о прошлом, ни планов на будущее. К бесу эти планы! Был бы вечный день, и
солнце, и деревья, и речная прохлада и губы Шейлы...
       Из-за угла ближнего дома вывалился Фарук в обнимку с Кактусом
Джо. Они сделали несколько шагов вперед, назад, вбок, точно вытанцовывая
затейливые коленца кадрили, потом их ноги подкосились, турок рухнул
в пыль, а Кактус - прямо на него. Фарук сразу захрапел, но Кактус Джо
еще попытался приподняться. Выпучив глаза на Серова, он, заикаясь,
полюбопытствовал:
       - Эт-то т-ты, Боб?
       - С утра был я, - сказал Серов.
       - Д-дьявол! Н-на ком же я т-тогда лежу?
       Его голова поникла, и к мощному храпу Фарука добавились
гнусавые рулады и пронзительный посвист. Серов побрел к церкви и костру,
где дремали его подельники, лег на теплую землю и закрыл глаза. Сегодня
кончилось, Завтра еще не наступило, и между ними он мог уплыть в тот
мир, где были только губы Шейлы, прохладный ветер над рекой и зеленые
деревья под ласковым солнцем.
       Счастливое Нигде, которое нам дарят сны...

----------------------------------------------------------------------

       *) Фунт стерлингов - английская денежная единица, равная 20
серебряным шиллингам (то есть примерно 120 граммов серебра). Английская
крона была равна 5 шиллингам и соответствовала песо (талеру).
      **) Сити - район Лондона, где были сосредоточены крупнейшие банки
и торговые компании.




                    Глава 12. Серебряные копи

       Тропа, ведущая сквозь сельву к руднику, была по местным
меркам довольно широкой - по ней могли пройти два мула. Как говорили
индейцы Гуаканари, она, огибая участки заболоченной местности, тянулась
во влажных джунглях на день пути, то есть миль на пятнадцать-семнадцать
и еще на такое же расстояние в предгорьях. Если не считать зноя, духоты,
тяжелого груза, полчищ змей и надоедливых насекомых, поход не сулил
каких-то сложностей и неожиданностей. Люди с "Ворона" были привычны к
морскому климату, более приятному и здоровому, но все постранствовали
в лесах на побережье Мексики, Панамы и Венесуэлы, так что тропическая
сельва была им не в диковинку. К тому же же Джозеф Брукс отобрал самых
молодых и крепких - по пятнадцать бойцов из ватаг Дойча, Тиррела и
Галлахера, дюжину канониров во главе с Теггом и своих телохранителей,
всех, кроме Кактуса Джо, спавшего мертвецким сном. Вместе с Шейлой,
Чичем и Росано экспедиция насчитывала почти семьдесят человек, к
которым добавились полсотни мулов и двести индейцев. Индейцы тащили
продовольствие, мулы - две малые пушки, снятые с палубы фрегата, ядра,
бочки с порохом, корзины, веревки и кое-какой шанцевый инструмент. Что
до бледнолицых воинов, то они несли мушкеты с боевым припасом, пистолеты,
холодное оружие, а также фляги с водой и вином. Серов прикинул, что
полная выкладка была побольше, чем в горах Чечни, где он выслеживал
бандитов.
       Да и "зеленка", как назывался в армии лес, ничем не походила на
леса Кавказа. Ни дубов, ни буков, ни травы, ни твердой почвы под ногами;
гигантские деревья, все незнакомые, уходят в высь, ярус за ярусом отделяя
землю от неба, их ветви и стволы переплетены лианами, свисающими сверху
гроздьями порванных канатов, листья то мелкие, то огромные, причудливых
форм, клочья коры и мха торчат на деревьях-башнях как растерзанные одежды.
Неба не видно, вокруг вечные зеленоватые сумерки, внизу хлюпает, на голову
сыпется всякое гнилье и этой же гнилью пахнет; копыта мулов вязнут, нога
уходит по щиколотку в опавшую листву и мох. И звуки, всюду звуки! Свист
и щебет птиц, похрюкивание каких-то невидимых животных, древесные шепоты
и шелесты, вопли огромных жаб, крики обезьян и что-то еще, звенящее или
зудящее будто пчелиный рой. Жизнь повсюду, буйная, опасная, не угнетенная
человеком, не признающая его владыкой; в этом зеленом океане он всего лишь
еще одно животное, добыча или хищник, смотря по обстоятельствам. Возможно,
ни то и ни другое, а только случайная жертва, что тянется из любопытства
к сучку, который вовсе не сучок, а змейка. Крохотная, в десять дюймов, но
смертоносней кинжала и пули.
       Тропа в лесной чаще обозначалась более низким мхом, ямами,
которые выбили копыта мулов, да обрубками ветвей на стволах, заметными
слева и справа. В авангарде, распугивая лесную живность, тенями маячили
индейцы-дозорные, за ними, в голове колонны, шел капитан вместе с Шейлой,
Росано, Чичем-переводчиком и Гуаканари, сменившим пышный головной убор
на повязку из коры и перьев. Дальше двигались корсары, груженые мулы,
носильщики и арьергардная ватага Клайва Тиррела. Шагали цепочкой, по
одному и по двое, так что отряд растянулся на добрую треть километра.
Иногда случались заминки, большей частью у ручьев с вязким болотистым
дном - тут приходилось снимать поклажу с мулов и, под проклятия Тегга,
самим перетаскивать медные стволы, станины и бочки с порохом.
       Эти ручьи выглядели слишком мелкими для кайманов, но однажды
индейцы испуганно заверещали, и Серов различил в неглубокой воде
чудовищную змею толщиной с бревно и такую длинную, что, казалось, она
могла обвить и удавить разом двадцать человек. Скользнув в заросли, змея
приподнялась на пару метров, раскрыла пасть и уставилась будто бы прямо
на Серова. Анаконда, понял он, вскинул мушкет, но Гуаканари вскрикнул
пронзительно, по-птичьи, и Чичпалакан перевел: "Не трогать! Очень, очень
святой вещь! Любить свинья". К вождю подскочили индейцы с тушей какого-то
зверька, покрытого бурой шерсткой, Гуаканари взял ее, потом, приседая и
кланяясь, осторожно направился к змее и положил приношение на берег. Пасть
удава распахнулась еще шире, бесконечное тулово дернулось вниз и вперед;
миг, и жертва исчезла. Серов решил, что это капибара или агути. *)
       Он возглавлял отряд из самых крепких парней Галлахера. Кола
Тернан, Брюс Кук, Люк, Джос, Жак Герен и Страх Божий - все они были
здесь, включая Хенка, его лохматого подельника. Мортимера и Шестипалого
Алана капитан забраковал, сочтя их слишком субтильными или, возможно,
слишком приверженными к горячительному. Для отбора людей в экспедицию
у Брукса имелся превосходный способ в духе законов Берегового братства:
всякий кандидат должен был взвалить на плечи малую двухсотфунтовую пушку
"Ворона" и пройти с ней сколько сможет. Первые шесть десятков шли в поход,
прочие, хлипкие или пьяные, оставались. Мудрый метод; пушки, которые вез
с собой отряд, пришлось четырежды перетаскивать через ручьи, и то же
самое касалось пороха и ядер.
       К полудню, отшагавши пять часов в тропическом лесу, Серов взмок
от подошв до макушки. Силы его еще не кончились, но оказались изрядно
подорваны проклятыми бочками, которые полагалось переносить осторожно,
не подмачивая пороха водяными брызгами. За этим Тегг следил особо и
клялся, что нарушителю придется сожрать мокрое зелье, а потом он набьет
ему глотку сухим и лично поднесет запальный шнур. Сбросить одежду и шляпу,
а тем более сапоги, было невозможно - кроме птиц, анаконд, обезьян и
ягуаров в сельве водились твари помельче, но пострашней. Муравьи и клещи,
тарантулы, фаланги, скорпионы и пиявки, крошечные змейки, те самые, что
притворяются сучком или ярко окрашенной травинкой, а кроме них - тучи
летающих кровососов, мухи и огромные, страшные видом гусеницы, ядовитые
пауки-птицееды и прочая мерзость. Не подмосковная роща и не пляж на
Клязьминском водохранилище, мрачно размышлял Серов, стряхивая этих
тварей то с рукава, то с колена, то с полей шляпы.
       Через двадцать минут после полудня, как он установил по
своим часам, отряд достиг лесной прогалины с более твердой землей. Тут
была поляна, не очень большая, но достаточная для сотни гамаков и трех
десятков хижин или, скорее, шалашей из прутьев, перевязанных лианами, в
которых обитал один из кланов племени Гуаканари. Индейцы, предупрежденные
разведчиками, ждали их: толпа невысоких безбородых мужчин, подростков
и юношей, которые при виде Брукса швырнули копья и повалились в ноги
капитану. Несомненно, этому их обучили испанцы, но сейчас унизительный
обряд исполнялся с превеликой охотой и радостью: плохие белые парни были
наказаны хорошими, и справедливость восторжествовала. Надолго ли? - думал
Серов. Корсары хапнут серебришко и уйдут, испанцы заявятся снова, и будет
в этих лесах кровавая резня... Впрочем, нет, не те леса, не европейские,
а почище вьетнамских, откуда местных напалмом не выкуришь. Теперь, когда
форт разрушен и Детям Каймана известно, с кем они столкнулись, борьба
пойдет на равных. Если индейцы захотят сражаться... Могут ведь просто
исчезнуть в этом нескончаемом лесу, уйти в горы, пересечь их и добраться
до притоков Амазонки, которым нет числа...
       Гуаканари, Чич и Брукс, важно кивая, внимали словам пожилого
индейца и пробовали какие-то кушанья из ореховых скорлупок. Тем временем
мулов разгрузили и, под наблюдением боцмана Стура, погнали к ближайшему
ручью на водопой. Тегг проверил бочки с порохом и выставил около них
охрану. Люди с облегченными вздохами опускались наземь, расстегивали
куртки, снимали шляпы, вытирали пот, переговаривались, грызли сухари.
Росано ходил меж сидящими, давал глотнуть из бутыли и наделял при этом
полезными советами. Серов запил сухарь водой, потом огляделся, разыскивая
Шейлу, и увидел, что она, отступив к деревьям, тоже незаметно посматривает
туда и сюда. Сомнений, что это значит, не было. Он нырнул в лес, обошел
поляну, встал за огромным стволом с бугристой корой и прошептал:
       - Милая, я здесь.
       Она не вздрогнула, только слегка повернула головку в плотно
надвинутой широкополой шляпе.
       - Эндрю. Эндрю Плюс...
       Серов тихо рассмеялся.
       - Уже не минус? С каких это пор?
       - С тех самых, когда я решила, что ты мне подходишь.
       Это было сказано голосом нежным, но твердым, и Серов подумал,
что у семейства Брукс есть фамильная черта: и дядюшка Джозеф, и Шейла
Джин Амалия точно знали, чего хотят. И, разумеется, умели поставить на
своем.
       - Капитан говорил со мной. Вчера. Сказал, что я могу просить
твоей руки.
       - И ты просишь, Эндрю?
       - Да, моя дорогая. Я... - Он вдруг задохнулся, ощутив всю
иррациональность происходящего; он просил руки девушки, родившейся на
триста лет раньше него, и делал это не под стенами московского кремля
и не в садах Версаля, а на краю света, в диких джунглях, в индейском
поселке, переполненном пиратами. Вряд ли такое повторится с кем-нибудь,
когда-нибудь, подумалось ему. Вздохнув и постаравшись успокоиться, он
произнес: - Я так счастлив, девочка! Если бы я смог тебе поведать обо
всем... и если бы смог уверовать в высшую силу... если бы смог! Тогда
бы я, наверное, сказал: вот ангел, который послан Богом мне во спасение!
Если не Богом, так судьбой, потому что...
       - Эндрю! Не так быстро, Эндрю! Это опять на нормандском?
       Он не заметил, что говорит на родном языке. Похоже, что этот
нормандский Шейле придется выучить.
       - Прости. Надеюсь, главное ты услышала?
       - То, что девушка хочет услышать, она поймет на любом языке. -
Шейла подалась назад, прислонилась к стволу плечом, и ее тонкие теплые
пальцы скользнули в ладонь Серова. - Вот то, что ты просил... моя рука...
Остальное получишь позже. Жаль, что я не могу тебя поцеловать - слишком
уж тут многолюдно и шумно. Как твоя рана?
       - Это просто порез, и он уже закрылся. - Серов повертел
забинтованной шеей. - Не беспокойся, все будет хорошо. Кому суждено
быть повешенным, не утонет.
       Шейла хихикнула.
       - Ты уверен?
       - Абсолютно. Господь хранит нас для другого - всех пиратов
ждет пеньковый галстук и высокий рей. Пираток, кстати, тоже.
       Громкий крик Уота Стура прервал их мимолетное свидание.
       - Поднимайтесь, черти! Тиррел, помоги пушкарям навьючить этих
дохлых ослов. Остальные - строиться за капитаном и вперед! Живо, живо!
       Местность за индейской деревушкой была повеселее, под
сапогами уже не хлюпало и воздух казался не таким душным. Отряд шел до
тех пор, пока нефритовый полумрак сельвы не начал сгущаться, а горная
цепь, маячившая в просветах древесных крон, не придвинулась ближе. Еще
до заката они очутились на берегу реки, довольно полноводного притока
Ориноко, струившегося с южного плато. Здесь испанцы устроили место для
ночлега, вырубив растительность между тропой и рекой и огородив площадку
вкопанными в землю стволами. В берег были вбиты толстые заостренные
колья - видимо, для защиты от кайманов, ближе к дороге зияла черная
проплешина с обгорелыми сучьями, а один из углов, с плетеной изгородью
и лепешками засохшего навоза, предназначался для мулов. Здесь люди и
животные заночевали, а утром, едва взошло солнце, снова двинулись в
путь.
       Тропа постепенно уходила вверх, появились заросшие кустарником
холмы, они становились все выше, тянулись к небу, пластались террасами
предгорья, огромными ступенями, ведущими к скалистому хребту. Речная
долина сузилась, поток, стесненный обрывистыми склонами, стал быстрым
и бурным; вода ревела среди камней, торчавших над пеной остроконечными
черными зубцами. Затем слева и справа поднялись утесы, скрыли солнце, и
долина окончательно превратилась в каньон с бушующей рекой. Теперь дорога
шла вдоль берега, плоские участки чередовались с подъемами, но дышалось
тут легче, и никакие препятствия, кроме мощных извилистых древесных 
корней, пересекавших тропу, не попадались. Для дневного отдыха выбрали 
мягкий мох и тень под высокими хвойными деревьями, не похожими, однако, 
на сосны или кедры. Серов напряг свои познания в ботанике и решил, что
это араукарии. **)
       После полудня ущелье вывело их на заросшее лесом и густым
кустарником плато, что протянулось до подножия горных пиков. Вероятно,
отряд находился сейчас на высоте двух или двух с половиной тысяч футов,
а горы достигали пяти или шести, перегораживая южный горизонт сплошным
красно-коричневым валом. Картина была потрясающая, словно на полотнах
Рериха, еще не написанных, но сохранившихся в памяти Серова: глубокое
синее небо, парящие под облаками грифы, солнечный золотистый круг и
скалистые громады хребта, который подпирал опрокинутую над землей
небесную полусферу. Воздух здесь был свежим и более прохладным, чем
в жарких влажных джунглях, дорога, как и раньше, повторявшая изгибы
реки, сделалась шире, люди и животные пошли быстрее, точно сбросив
груз усталости. Индейцы-разведчики исчезли, и, всматриваясь вдаль,
Серов видел только чистые речные воды и тропу, проложенную в зеленом
лесном лабиринте.
       Разведчики вернулись. Край солнечного диска коснулся одной из
высоких гор на западе, и пламя вечерней зари расплескалось по небосводу,
когда отряд, ведомый индейцами, приблизился к опушке леса. Пираты быстро
рассредоточились слева и справа от дороги и, под присмотром Стура, начали
снимать поклажу; воины Гуаканари продвинулись дальше, прячась за кустами
и стволами деревьев. Вероятно, они искали подходящее укрытие, обзорную
точку, позволявшую разглядеть окрестности. Не прошло и десяти минут, как
резкий клекот грифа возвестил, что нужное место найдено, и вождь индейцев
молча взмахнул рукой, указывая вперед. Брукс и Сэмсон Тегг, сопровождаемые
Чичпалаканом, зашагали рядом с Гуаканари, сзади потянулись остальные 
главари корсарского воинства - боцман Стур, Руперт Дойч и Клайв Тиррел. 
Серов решил, что и ему отставать не годится, сунул тяжелый мушкет Страху
Божьему и заторопился вслед за начальством.
       Они поднялись на невысокий пригорок у берега реки и встали под
защитой тростниковых зарослей. Перед ними лежало открытое пространство
шириною в сто пятьдесят или двести шагов, полоса земли, что повышалась
от лесной опушки к ближайшим утесам; их тени, глубокие и резкие в
свете заходящего солнца, пятнали равнину. Этот пейзаж был совсем иным,
чем виденный Серовым на Камчатке или в других гористых местах; здесь
тысячефутовая каменная стена уходила к небу как единое целое, почти не
распадаясь на заметные глазу детали и фрагменты. Глубокие вертикальные
впадины и выступающие кое-где округлые скалы, подобные замковым башням
или огромным пням, утопленным в стене, лишь оттеняли нерушимость
монолита; клочья лишайника и редкие кусты ложились пятнами серого
и зеленого на его охристо-бурую поверхность.
       - Ашче Путокан, - произнес вождь, вытянув обе руки. - Танигабару.
       - Дым Скала, - перевел Чич. - Смотреть там.
       Гигантскую каменную башню, перед которым они находились, на
четверти высоты пересекал карниз. Эта площадка нависала над пропастью,
и ее край, рассеченный трещинами, напоминал короткие пальцы-обрубки,
торчавшие из широкой бугристой ладони. Слева, прямо из скалы, низвергался
буйным яростным водопадом подземный ключ, дававший начало реке, справа
утес был перечеркнут зигзагом крутого серпантина - тропа начиналась от
равнины, шла под углом тридцать градусов на восток, резко сворачивала
на запад и снова на восток, заканчиваясь на краю карниза, у основания
огромного мизинца. Над пальцами-обрубками поднимался бруствер, поверх 
которого торчали стволы двух пушек, конусы каменных печей и кровли 
нескольких бараков. Дым от печей таял в прозрачном воздухе.
       Капитан и бомбардир молча разглядывали сооружение в подзорные
трубы. Гуаканари, которому, видно, надоело молчать, снова заговорил,
размахивая руками и угрожающе скаля зубы.
       - Вождь сказать, там хижина, сколько палец на руке, - перевел
Чичпалакан. - Последний хижина, за ней дыра, сверху деревья, много
срубленный деревья, чтобы пленный индеец не убежать из яма.
       - Испанцы ловят ваших мужчин и загоняют в шахту? В эту дыру?
- спросил Серов.
       Посовещавшись с вождем, Чичпалакан кивнул.
       - Так есть. Ловить, бросать в глубокий яма, велеть, чтобы ломали
камень. Поднимать камень наверх. Говорить: много серебряный камень, будет
еда, мало камень, нет еда. Наверх никого не пускать, только мертвый. Много
мертвый индеец, один каждый три дня. Тогда ловить другой, бросать в дыра.
       Брукс и Тегг переговаривались, приникнув к подзорным трубам и не
слушая Чича.
       - Двести пятьдесят футов, - сказал капитан.
       - Скорее триста, - возразил бомбардир. - Не меньше трехсот,
клянусь вечным спасением! И верхняя часть дороги простреливается
насквозь. Видишь, куда смотрят пушки?
       Это они о карнизе и о тропе, понял Серов. Карниз с рудничными
строениями висел на высоте стоэтажного небоскреба, а тропинка была крутой
и узкой; с одной стороны - скала, с другой - пропасть. Не рудник, а
неприступная цитадель.
       - Днем их не взять. Перещелкают как попугаев на ветке, - произнес
Брукс. - Ночью ударим, а? Поднимем пушки, выбьем ядрами ворота, и в атаку.
Что скажешь, Сэм?
       Тегг опустил трубу.
       - Скажу, что дело хреново, и пушки мы тащили зря. На тропе их
рядом не поставишь, и даже одна будет мешать - обходить придется, или
лезть через нее, или сбросить к черту после пары выстрелов. Но как ни
крути, быстрой атаки не выйдет. Сколько людей на этом проклятом насесте
поместится? - Он нарисовал пальцем в воздухе зигзаг тропы. - По одному
идти придется, цепь не развернешь.
       Капитан оторвался от зрительной трубы.
       - Ну, одно я точно знаю: мы сюда пришли и без серебра обратно
не уйдем. - Он мрачно хмыкнул и поманил пальцем Чича. - Эй, мошенник!
Спроси-ка вождя, могут ли мулы пройти по тропе и подняться наверх. Как
доставляют продовольствие? И как спускают вниз серебряные слитки?
       Чич затеял переговоры с Гуаканари, а Серов легонько коснулся
капитанова рукава.
       - Если позволите, сэр... Могу я взять у вас трубу?
       - Держи, - Брукс сунул ему тяжелый, в медной отправе инструмент.
- И дай взглянуть парням.
       Качество старинного изделия было неплохим - утес с карнизом
и серпантин дороги точно прыгнули к Серову. Теперь он рассмотрел,
что тропу, похоже, вырубили в скале, и кое-где подъем перемежается
ступенями. Что до бруствера, то он оказался загородкой в человеческий
рост, сложенной из обтесанных и плотно пригнанных камней, без всякого
следа скрепляющего раствора. Все это решительно не походило на
европейскую работу.
       Осмотрев скалистую стену от подножия до карниза, Серов передал
трубу боцману и прислушался к словам Чича. Тот объяснял, что мулам наверх
не подняться, что продовольствие затягивают в корзинах канатами и так
же спускают серебро, а еще носят то и другое по тропинке, но только днем;
ночью ходить по ней опасно.
       - Сучьи дети, - пробормотал боцман за спиной Серова. - Засели,
как в гнезде на мачте... Не подберешься!
       - Подкрасться ночью, снять часовых, перелезть через стену... -
начлл Дойч.
       - Не грузи дерьмо в уши, - сказал Тиррел. - Так и дадут тебе
подкрасться! Индейцев они опасаются и ночью факелы жгут. Вот солнце
сядет, и увидим.
       - Тогда ядрами из пушек закидать. Снизу...
       Тегг презрительно фыркнул.
       - Думаешь, ядро из наших пукалок на триста футов залетит? Хрен 
собачий! Да и ядра двенадцатифунтовые... Вот если бы мортиры были! ***) 
Шесть или восемь мортир с ядрами по тридцать шесть фунтов, да к ним вволю 
пороха... Тогда бы я это гнездышко разнес, только пыль бы полетела! Пушки 
сбил бы, стенку свалил, а когда забегают, засуетятся, самое время ударить 
с дороги. А иначе всех на ней положим. Каждого ублюдка, что летать не 
научился.
       На минуту все смолкли, обозревая скалу. Было тихо, только
вопили а чаще попугаи да скрипела и угрожающе щелкала какая-то тварь.
Солнце садилось, темнело стремительно, как это бывает в тропиках, и,
следуя предсказанию Тиррела, на стенах маленькой крепости зажглись огни.
Довольно яркие - очевидно, горела смола в металлических чанах.
       Серов вежливо кашлянул.
       - Сэр...
       - Да? - капитан скосил на него глаз.
       - Думаю, я смог бы туда подняться. Не по тропинке, а прямо
по скале.
       Крепкие зубы Брукса блестнули в сгущавшихся сумерках.
       - Один из фокусов, которым учат сыновей маркизов?
       - Так точно, сэр. Наше семейное развлечение - штурмовать замки
соседей. Помогает заполнить досуг.
       Неожиданно Тегг подтолкнул его локтем - несильно и вроде бы
по-дружески.
       - А ты парень с юмором, как я погляжу. Прямо сейчас полезешь
или как?
       - Утром. В темноте мне не забраться.
       Дойч выругался, а Тиррел одобрительно крякнул.
       - Ну, залезешь, а дальше что? - спросил капитан.
       - Канат и железки нужны, - сказал Серов. - Прочные острые
железки, клинья, чтобы забить их в скалу. Видите трещины на карнизе
и выступы вроде пальцев? Если поднять в трещины пару бочонков пороха
с длинным запальным шнуром и взорвать, край карниза рухнет вместе с
бруствером. У того пальца взорвать, который на мизинец похож, где пушки
стоят... - Он подумал и добавил: - Только бочки мне одному не вытянуть.
Помощник нужен, а лучше - двое.
       Джозеф Брукс сунул пятерню за отворот камзола, почесал грудь и
одобрил:
       - Хорошая мысль, клянусь святой троицей! Это тебе зачтется,
Эндрю. Два раза зачтется: когда монету будем делить и в Судный День.
- Затем капитан повернулся к Теггу и спросил: - Ну как, Сэм, полезешь?
С порохом у тебя ловчее всех выходит.
       Бомбардир измерил взглядом темную скалу и покачал головой.
       - Мое место на орудийной палубе, у пушек, а от высоты у меня
головокружение, как после пинты рома. Тут, Джозеф, марсовые ****) 
нужны. Для этих обезьян лазать как по земле ходить.
       - Я полезу, - вдруг сказал Уот Стур. - Мне что скала, что мачта,
все едино, а мачты, на которую мне не забраться, дьявол еще не придумал.
Заберусь! Была бы только снасть.
       - И к ней еще две доли, - добавил Клайв Тиррел. - За лишнюю
деньгу можно на трон Сатаны залезть, а он наверняка повыше этой горушки.
Я марсовым восемь лет плавал и умения не растерял.
       Брукс перестал чесаться, вытянул ладонь из-за пазухи и стукнул
по ней кулаком, будто договор припечатал.
       - Две доли каждому, а Эндрю-писарю от меня пистолет с серебряной
насечкой. За хитроумие. Ну, джентльмены, за работу!
       Повернувшись, он начал спускаться с пригорка, прокладывая
дорогу в шелестящем тростнике. Пираты двинулись за ним, переговариваясь и
обсуждая успех намеченной операции, а Серов задержался, бросил последний
взгляд на зигзагообразную тропу и каменную стену, потом спросил у Чича:
       - Кто это все выстроил? Дети Каймана?
       Чичпалакан замотал головой.
       - Мой народ не надо серебро, не надо камень. Древний человеки 
строить. Очень, очень древний, очень давно. Не испанский человеки, а 
похожий на нас, только выше и одетый в плащ. Мой селений самый старый 
их не видеть, и все старый мертвый тоже не видеть. Никогда не видеть, 
но помнить, откуда пришли. Оттуда.
       Он показал на юго-запад, в сторону Перу.

                             * * *

       Раз-два-три, раз-два-три... Вытянуть левую руку, нащупать выступ
или трещину, вцепиться в нее, передвинуть ногу, найти опору и, всем телом,
вверх, вверх... Раз-два-три, раз-два-три... Альпинистской подготовки Серов
не имел, но лазать по скалам случалось, и на Кавказе, и в других местах. 
При его цирковой ловкости это занятие было не сложным. Во всяком случае,
не сложнее, чем ходить по канату или жонглировать пятью тарелками на спине
резвого скакуна, а уж о скользком рее, что навис над судном, попавшим в
шторм, и говорить не приходилось. Скала, она прочная, размышлял Серов,
шустро карабкаясь от трещины к уступу и от уступа к трещине. Прочность
способствует доверию, так как ничего под тобой не дрожит, снизу не
колыхается, сверху не трясется, и вообще...
       Брошенный сверху камень просвистел за его спиной. Уже четвертый
и самый здоровый булыган - такой, что ежели поднимешь в одиночку, то
грыжа обеспечена. Камень упал на груду шлака и мусора у подножия скалы.
Этот мусор, фекалии и отходы производства сбрасывали вниз годами, и куча
получилась изрядная - снаряд врезался в нее и исчез. Стур, Тиррел и еще
пятеро корсаров, прижавшихся к утесу рядом с бочонками пороха, разразились
проклятьями. Уот Стур, как и положено боцману, матерился круче всех.
       Задрав голову, Серов посмотрел вверх, но ничего интересного не
разглядел кроме нависающего козырька из пяти коротких скрюченных пальцев.
Этот каменный балкон выдавался метра на четыре, надежно прикрывая его от
глыб и любых других предметов, брошенных сверху. Испанцы его не видели,
и обстрел корректировал солдат, стоявший на тропе у поворота серпантина.
Было ему там гораздо неуютнее и страшнее, чем Серову, так как он видел и
отряд корсаров, скопившихся у начала тропы. Они уже неспешно продвигались
в ее нижней части - братья-скандинавы впереди, за ними ватага Дойча,
потом капитан с остальными бойцами. По равнине здесь и там рассыпались
группы индейцев, встречавших каждый пролетевший мимо камень метанием в
воздух копий и дубин и такими воплями, что они заглушали шум водопада.
Словом, недостатка в публике у Серова не наблюдалось, и вся она, за
исключением испанца, была в числе его фанатов.
       Раз-два-три, раз-два-три... Напрячь мышцы, подтянуться,
напрячь снова... Он начал восхождение с первым солнечным лучом и за
сорок минут поднялся до половины склона, преодолев метров пятьдесят. Он
был бос и почти гол, в одних полотняных штанах до колен, перехваченных
поясом. К поясу крепились кинжал, пистолет и два метательных ножа, а
еще веревка, тянувшаяся за Серовым змеиным хвостом. На шее у него висела
торба с небольшой кувалдой, зажигалкой и десятком клиньев, сделанных
из подсобного материала - лезвий тесаков, долота, сплющенного на конце
пистолетного ствола и плотницких скоб. Пока он не израсходовал ни единого
клинышка - скала хоть и казалась отвесной, но уцепиться было за что.
       Над головой звякнул металл о камень, какая-то черная масса
пронеслась в воздухе клочьями разорванных одежд, в спину повеяло теплом.
Серов наклонил голову, всматриваясь вниз. Смола... Расплавленная смола...
Она растеклась по груде отбросов, брызнула в стороны, и один корсар -
кажется, Поль Пино - скакал на одной ноге, выл и чертыхался. Но на Серова
не попало ни капли. Он помахал рукой, и пираты встретили этот жест дружным
одобрительным ревом.
       Люди в этом столетии сильно отличались от его современников.
Не своим видом или занятиями, не повальным невежеством и даже не тем,
что век их был короче лет на двадцать - и среди них встречались мудрецы
и долгожители. Главным было различие в сфере эмоций и еще, пожалуй, в
отношении к Богу. Самый отъявленный разбойник и злодей верил глубоко и
искренне и либо собирался замолить когда-нибудь грехи, либо бил и грабил
тех, кого считали нехристями. Что до эмоций и выражения чувств, то они
были более яркими, более непосредственными; человек не стеснялся выть,
реветь, вопить в моменты торжества или отчаяния, движения души были если
не сильнее, то заметнее, а их телесный отклик - столь же незамедлительным
и мощным, как у актеров, вжившихся в образы трагедий Эсхила или Шекспира.
"Или как у детей, - думал Серов, прислушиваясь к воплям, - у ребятишек,
которых я видел в цирке". Он подтянулся еще на полметра, плюнул вниз и
решил, что сдержанность - признак культуры, засушенной техникой и нормами
цивилизованного общества.
       Раз-два-три, раз-два-три... И стоп! Нашарив крохотный карниз,
на котором помещались обе ноги, Серов вытащил из мешка скобу, вогнал
ее молотком в подходящую трещину, пропустил сквозь нее веревку и слегка
расслабился. Ему оставалось одолеть еще метров двадцать; отсюда, с
высоты, люди выглядели муравьями, деревья - кустиками, зато каменные
пальцы вверху были огромны, как сплющенные нефтеналивные цистерны. Под
ним, на дне пропасти, команда боцмана обвязывала веревками бочонки с
порохом, а Стур, задравши голову, глядел на него. Капитан с отрядом
продвигался по нижней части серпантина, оставаясь вне дистанции поражения
из форта; в середине длинной цепочки вооруженных людей Серов разглядел
Шейлу. Воины Гуаканари придвинулись ближе к скалам, и одна группа,
тридцать или сорок человек, сосредоточилась у тропы, готовясь подняться
вслед за корсарами. Наверняка все эти маневры сопровождались изрядным
шумом, но мерный гул водопада заглушал людские крики и звон оружия.
Поток воды устремлялся вниз в сотне метров от Серова, и это было
феерическое зрелище: радужные венцы и короны сияли в лучах утреннего
солнца и исчезали, чтобы возродиться вновь из брызг и золотого света.
       Передохнув, он снова полез наверх. Солдаты больше камней не
бросали и не лили смолу - видно убедились, что верхолаз недосягаем и
лучше подождать, пока он не появится у самого карниза. Может, голову
высунет, и тогда ее шпагой - чик! Или свинцовым шариком в лоб угостят...
Серов не ввязался бы в такое опасное предприятие лишь затем, чтобы
уничтожить копи с испанским гарнизоном, но иных решений проблема,
очевидно, не имела. Алчность подстегивала корсаров, и в своем стремлении
добраться до богатства Брукс положил бы весь отряд или его половину,
чтобы залезть на эту скалу. В ином случае, уйди он без боя, последствия
будут еще страшней: испанцы спустятся и перережут индейцев. Такого исхода
Серов допустить не мог; будучи русским человеком, происходя из племени
сильного и многолюдного, он инстинктивно полагал, что отвечает за малых,
сирых и убогих.
       Он поднялся в расщелину между мизинцем и безымянным пальцем,
уперся спиной в один склон, а ногами - в другой, и стал забивать клинья.
Испанцы, должно быть, услышали грохот; мимо Серова скользнула веревка,
затем, держась за нее, над краем карниза высунулся какой-то смельчак.
Серов вскинул пистолет и выстрелил. Глаза солдата закатились, пальцы
разжались, мертвое тело рухнуло вниз. Серов начал вытягивать свою веревку,
к которой был привязан прочный трос; закрепил его на клиньях, помахал
рукой боцману и снова принялся работать молотом, вырубая ступеньку для
ног. Осколки камня летели во все стороны - порода была не очень твердая,
и множество мелких трещин облегчали дело.
       Уот Стур лез быстро, словно шагал по отвесной стене, перехватывая
канат длинными жилистыми руками. Оказавшись рядом с Серовым, он вытер
пот со лба, достал из-за пояса кирку на короткой рукояти и, не говоря ни
слова, включился в работу. Пока Тиррел поднимался наверх, таща за собой
еще пару тросов, они успели расширить ступеньку и принялись вырубать
выемки для бочонков. Эти емкости были не очень велики, размером в два
ведра, но тяжелы - в каждой по сто фунтов пороха.
       Внезапно боцман замер, поглядел вниз, на Тиррела, потом уставился
на Серова и буркнул:
       - Гроб и могила! Нам же запалы поджечь придется! Ты кресало
взял?
       Серов похлопал по мешку, висевшему на шее.
       - Все здесь, мастер Стур. Будет огонь, и никаких проблем.
       - Грхм... - Боцман прочистил глотку. - Запасливый ты парень,
клянусь сковородками дьявола! Ты вот что, Эндрю... ты меня больше
мастером не зови... Для тебя я Уот, ясно?
       Отвернувшись, он снова врубился в камень. Ну и ну! - мелькнуло
у Серова в голове. Похоже, его причислили к клубу избранных, к тем, кто
имел право звать боцмана по имени и даже, возможно, похлопать Стура по
плечу. Великая честь! И кому он обязан? Себе самому или капитану Бруксу,
который недавно определил его в "сынки"? Скорее второе, ибо капитан,
бесспорно, был не прост - да и можно ли человеку бесхитростному править
буйной разбойничьей шайкой? "Политик!.. Макиавелли!.. - думал Серов,
размахивая молотком. - Должно быть, намекнул верным людям, кто встанет
со временем на квартердеке "Ворона"... Ну, низкий ему за это поклон!
Обучимся и встанем! А вот куда повернем, о том дядюшке Джозефу знать
не стоит. Однако повернем! Пусть не сейчас, пусть позже... И через
семь лет успею к полтавским полям!"
       Поднялся Тиррел, и они втроем взялись тянуть стофунтовые
бочонки и пристраивать их в расселине. Из днищ свисали запальные
шнуры - смоленые веревки, щедро посыпанные порохом и отмеренные Теггом
с тем расчетом, чтобы подрывники успели спуститься. Тем временем люди
капитана забирались все выше - Хейнар с братьями и половина ватаги
Дойча уже миновали первый поворот и вышли на среднюю часть серпантина.
Присмотревшись, Серов заметил, что Стиг и Эрик тащат широкую короткую
колоду, как раз в рост человека - то ли от пуль прикрываться, то ли
ворота вышибать. Испанец-наблюдатель убрался с тропы, и больше никто не
пробовал заглянуть под карниз, но сверху слышались красноречивые звуки:
скрип зарядов картечи, которые забивают в стволы, стук мушкетов и резкие
слова команды.
       - Готово, - сказал Стур.
       - Поджигать? - Серов нашарил в торбе зажигалку.
       - Не спеши, парень. Сперва дам сигнал Старику. - Боцман вытянул
из-за пояса пистолет и разрядил его в воздух. - Теперь давай огоньку!
       На трех канатах они спустились пониже, к свисающим запальным
шнурам. Длинная цепочка корсаров, неторопливо поднимавшихся по тропе,
резво двинулась вперед, словно змея, что пробудилась, почуяв добычу.
Следом за пиратами шли индейцы. Ветер развевал перья на их головах,
поблескивали наконечники копий, раскачивались тяжелые дубинки.
       Серов вытащил зажигалку.
       - Что за хрень? - удивился Тиррел, переглянувшись с боцманом.
       - Самый новейший французский прибор для добывания огня, -
пояснил Серов и поджег шнуры.
       - Сожри меня кайман! Чтоб мне в пекле гореть! Это как же... 
- начал Тиррел, но боцман сунул ему кулаком в бок и заорал:
       - Вниз, моча черепашья! Вниз, а то нас в клочья разнесет!
       Они стремительно заскользили по канатам, и Серов благословил
все снасти "Ворона", каждую веревку, каждый шкот и брас, оставивший
мозоли на его ладонях. Скала уходила вверх метр за метром, слева гудел
водопад, ветер швырял в лицо и грудь холодные брызги, а наверху шипело
и потрескивало, потрескивало и шипело. Наконец ступни Серова ударилось о
землю, и он, не размышляя, слыша только, как сопит сзади Стур, помчался
долой с насыпи из шлака, мусора и засохшего дерьма - вниз, вниз, к
деревьям и кустам, подальше от скал и догоравших запалов.
       В вышине оглушительно грохнуло. Он обернулся и увидел, как
гигантский мизинец с частью бруствера неторопливо покидает карниз,
как фонтан камней, пыли и дыма взмывает в воздух, как летят вместе с
глыбами людские тела и сорванные с лафетов пушки, как что-то еще дымит и
взрывается, полыхая оранжевым огнем, как кружат подброшенные на полсотни
футов кровли хижин. Потом обломанный мизинец ринулся в пропасть, падая все
быстрей и быстрей, и рухнул на кучу отбросов. Земля ощутимо вздрогнула.
       - Двести фунтов это всегда двести фунтов, - с одобрением произнес
Тиррел. - Лучше только триста. Или пятьсот.
       - Столько и рвануло, дубина, - молвил Стур. - Уж пару-тройку
бочек испанцы держали рядом с пушками. Глянь теперь, как мертвяки
летают... Красота! Если бы не по частям, то прямо как ангелы Господни!
Ну, а с живыми наши быстро разберутся.
       Боцман был прав - братья-датчане, прикрываясь бревном,
уже бежали по узкой тропе. Серов услышал треск мушкетных выстрелов,
увидел, как Хейнар первым ворвался в цитадель, а за ним - Олаф и
Стиг с Эриком, отшвырнувшие свою колоду. Отряд корсаров стремительно
втягивался на карниз, и боевые выкрики мешались с ружейной пальбой,
звоном клинков и хрипом умирающих. Несмотря на то, что испанцы лишились
пушек и доброй трети гарнизона, сопротивлялись они отчаянно - над
разрушенным парапетом, кружась в неистовом танце, мелькали шлемы, лезвия
шпаг и мушкетные приклады. Очевидно, каждый солдат был готов умереть,
только бы не очутиться в руках индейцев. Почти все воинство Гуаканари
лезло вверх вслед за пиратами, оставив на равнине два или три десятка
лучников.
       Пятерка корсаров - те, что обвязывали бочонки с порохом, -
собралась вокруг Тиррела, притащив верхолазам одежду. Они горели
желанием пустить испанцам кровь и обшарить карманы, но боцман, натянув
сапоги, сказал, что торопиться некуда - пока индейцы не освободят тропу,
на карниз не залезешь. Затем их группа двинулась к серпантину, но Серов
отстал - ранка на шее, потревоженная недавними усилиями, сочилась кровью.
Размотав бинт, он начал промывать ее водой из фляги, но тут раздался
голос Стура:
       - Джином лучше, парень. - Боцман сунул ему фляжку. - Три глотка
внутрь, потом лей на руки, на шею, и завяжи как следует. - Понаблюдав,
как Серов занимается врачеванием, Стур придвинулся к нему поближе и
негромко спросил: - Эта штуковина... ну, которой ты высек огонь... она
у тебя откуда?
       - Парижская, - сказал Серов, заматывая шею. - Привозят к нам в
Нормандию, продают.
       - А можно еще такую достать?
       - Можно, только до Парижа далеко. - Серов вытащил зажигалку и
вложил ее в мозолистую ладонь боцмана. - Вот, дарю! Здесь нажмешь, и
появится огонек... Но зря не жги, штука эта не вечная. Горит, пока в
ней есть горючий газ.
       Стур кивнул, сунул зажигалку за пояс и пробормотал:
       - Умственные люди эти твои французы... Надо же, в такой пузырек
газ загнать! Должно быть, дорогая вещь?
       - Не дешевая, разрази меня гром, - сказал Серов. - Но для друга
ничего не жалко.
       Они начали подниматься по тропе, вырубленной столетия назад
неведомыми мастерами. Двигались быстро, но осторожно: с одной стороны
была скала, с другой - обрыв, а шириною дорога не превышала полутора
ярдов. Пальба и шум на карнизе стали стихать, только изредка доносились
короткие, сразу обрывавшиеся вопли - наверное, резали последних испанцев.
Туча пыли и дыма, стоявшая над рудником, постепенно оседала, и сквозь
ее полупрозрачное марево уже можно было различить покосившиеся трубы
двух плавильных горнов, изломанные крыши над бараками, ворот и высокий
треножник из бревен с подвешенной к нему бадьей. Очевидно, с помощью
этого механизма поднимали руду - бадья была огромной, как стогаллонная
бочка. Серов с боцманом, шагавшие следом за группой Тиррела, еще не
добрались до середины тропы, как с карниза полетели мертвые тела в клочьях
обгоревшей и залитой кровью одежды, а за ними - балки, разбитые взрывом,
жерди и плетеные стены бараков. Видимо, победители расчищали территорию.
       В пропасть швырнули семь или восемь еще живых испанцев.
       - Злится Старик, - буркнул Стур.
       - Не все ли равно, по доске в воду или со скалы на камни, -
с горечью заметил Серов.
       - Если бы на камни! В дерьмо летят, - уточнил боцман, показав
в сторону груды отбросов. - Не христианская смерть... Должно быть, 
что-то случилось, и Старик залютовал.
       Сердце у Серова вдруг замерло, холодные мурашки побежали по спине.
Шейла, подумал он, Шейла! Из-за чего еще Бруксу лютовать? Если убили
в атаке троих-четверых, то это дело обычное, в Бас-Тере новые найдутся,
чтобы пополнить экипаж. Сколько угодно душегубов! А Шейла Джин Амалия
- одна! Единственная, любимая!
       Забыв про осторожность, он ринулся вперед, обогнал, рискуя
свалиться с обрыва, Клайва Тиррела с его людьми, промчался по верхней
ветви серпантина и перепрыгнул через полуразрушенный бруствер. Ровная
широкая площадка открылась перед ним: слева - развалины древней каменной
стены, прямо - руины бараков, плавильные горны и штабель серебряных
слитков, справа, у самой скалы - подъемный механизм над устьем шахты и
накат из бревен, почти перекрывающий отверстие. Вокруг плотным кольцом
стоят индейцы и пираты, а у бревенчатого помоста - четверо: Гуаканари,
застывший с опущенной головой, хмурый Тегг, Росано и Шейла. Хирург
склонился над человеком, лежавшим на земле, и что-то делал - то ли
щупал ему пульс, то ли, оттянув веко, заглядывал в глаза.
       - Мертв, - сказал он и, поднявшись на ноги, перекрестился. -
Мертв! Господь, прими душу Джозефа Брукса и прости его грехи! Не ввергай
его в генну огненную, ибо хоть не был он праведником и занимался разбоем
и убийством, но почитал Тебя, Царя Небесного. Аминь!
       Шейла закрыла лицо ладонями и зарыдала.

--------------------------------------------------------------------------

       *) Капибара или водосвинка - самый крупный в мире грызун с
серовато-бурой редкой шерстью; достигает в длину одного метра,  вес
доходит до 50 кг. Агути - грызун помельче, длиной до полуметра, с
ярким охристо-желтым мехом. Оба вида обитают в южноамериканских
джунглях, вблизи рек.
      **) Араукария - вечнозеленое хвойное дерево, растущее в горах
Южной Америки.
     ***) Мортира - короткоствольная пушка крупного калибра,
предназначенная для навесной стрельбы, когда траектория снаряда круто
идет вверх.
    ****) Марс - площадка на верху мачты, с которой осуществляются
наблюдения и управление парусами. Марсовый - матрос, который работает
на верхних реях и наблюдает за морской поверхностью.


               Глава 13. Эдвард Пил, помощник капитана

       Случайная пуля попала Бруксу в основание черепа, и умер он
мгновенно. Его и двух других погибших, Дика Формена и Винса Керри,
похоронили в джунглях в общей могиле, завалив ее сверху испанскими
пушками. Эта предосторожность была не лишней - над трупами солдат уже
пировали грифы и полчища крыс. Росано прочитал молитву, Стур и Тиррел
воткнули в насыпь наскоро сколоченный крест, и корсары под водительством
Тегга двинулись в обратную дорогу к берегам реки.
       Шли они в молчании, сопровождаемые тремя индейцами-проводниками
- остальные воины Гуаканари задержались на руднике, обыскивали шахту и
поднимали наверх истощенных соплеменников. Молчание было мрачным, хотя
усердные мулы тащили около трех тонн серебра. Еще сто с лишним тысяч 
песо в добавок к тем сокровищам, что поджидали их в Пуэнте-дель-Оро... 
Богатство, однако, не радовало. В этот поход капитан отобрал людей 
помоложе, для коих великие корсары прошлого, Морган, Грамон, Олоне и 
другие, являлись легендой, граничащей с мифом. Если они и плавали с кем 
до Брукса, так с мелкими шайками и незначительными главарями, которым 
баркас с сотней мешков какао или сахара казался огромной добычей. С 
Джозефом Бруксом они оставались много дольше, одни - лет пять, другие 
- восемь или десять, и привычка видеть в нем своего неизменного капитана 
и предводителя была сильна. Нельзя сказать, что они относились к нему с 
любовью - такое чувство было просто непонятным разбойникам и душегубам, 
что составляли команду "Ворона" - но Брукс пользовался их доверием. Он 
был в меру жесток, в меру удачлив и справедлив; знал свою выгоду, но 
и людей своих не обирал, что для вождя корсаров в общем-то являлось 
редкостью. Теперь они ощущали себя стаей волков, брошенных опытным 
вожаком: зубы и когти остры, ноги крепки, но кто направит их энергию 
и силу? Впрочем, в сельве сейчас находилась лишь половина команды 
"Ворона"; вторая ее часть, люди постарше и похитрей, могли иметь иное 
мнение о Джозефе Бруксе.
       Тегг поставил Серова с его людьми в аръергард, следить, чтобы не
потерялись мулы с драгоценным грузом, и весь этот день, за исключением
короткой дневки, он не видел Шейлу. На привале он хотел к ней подойти,
но девушка едва заметно покачала головой. Лицо ее казалось застывшим;
сквозь загар проступала бледность, глаза настороженно обшаривали лица
корсаров, словно она вдруг очутилась в толпе незнакомцев, не слишком
расположенных к ней. Серов терялся в догадках. Почему она не захотела
говорить с ним? Значит ли это, что их отношения изменились? Или Шейла
просто осторожничает? Не желает, чтобы знали о чем-то, что связывает
их?
       Себе он мог признаться, что гибель ее дядюшки почти катастрофа.
Скорее всего, не бывать ему на "Вороне" казначеем, не учиться у ван
Мандера судовождению, не стоять на квартердеке, командуя фрегатом...
Впрочем, все эти блага, которые могли бы достаться от Джозефа Брукса,
Серова в данный момент не волновали. В конце концов, думал он, найдутся
случай и способ пересечь океан и попасть в Россию, было бы в том лишь
желание у них обоих, у Шейлы и у него. Но если Шейла продолжит свою
месть, если начнет считать по новой, что за родителей положено, что
за соседей и за дядюшку, то дело может осложниться. Во-первых, месть
окажется долгой, а, во-вторых, как Шейла ее осуществит? Станет капитаном
вместо Брукса? Такая идея вовсе не нравилась Серову, да и была, наверное,
нереальной. Конечно, у Шейлы Джин Амалии твердый характер, но вряд ли
экипаж поднимет женщину на капитанский мостик.
       То, что должно было произойти, он в общем-то представлял,
помня о законах Берегового братства. Кроме того, Брюс Кук и Кола Тернан,
ветераны из его команды, обменялись парой фраз, вполне подтверждавших
эти соображения. Будет сходка, и пиратский круг решит, кто сделается
новым главарем и сколько положено Шейле за аренду корабля - или, может
быть, несколько офицеров сложатся и выкупят фрегат. По словам Кука,
такой вариант был вполне возможен, если вспомнить о добыче, которую
получат Тегг, ван Мандер, Садлер и Пил. Этих четверых Тернан и Кук
считали наиболее реальными кандидатами, но Садлер казался им староватым,
ван Мандер - не слишком умелым бойцом, а Сэмсон Тегг, при всех его
достоинствах, мало понимал в шкиперском искусстве. Вывод напрашивался
сам собой.
       Ночевали на прежнем месте, у речного берега, за выстроенной
испанцами оградой. Серов долго не мог уснуть, глядел в небо, слушал
рокот воды и лесные шорохи, чье-то протяжное завывание, стоны жаб и
далекий рык ягуара. Лежал под деревьями и, чтобы не думать о Шейле и
нынешних смутных обстоятельствах, вспоминал о собратьях по несчастью.
       Где они, что с ними? В каких временах и местах они затерялись?
Он вдруг осознал размеры Земли, которая в его эпоху казалась совсем
небольшой - ведь всю ее можно было облететь в течение суток, хоть по
экватору, хоть через полюса. Но стоило погрузиться в прошлое на сотню
или на тысячу лет, как масштаб планеты разительно менялся, и расстояния
вновь обретали власть над скоростью. То, что в двадцатом веке требовало
дней или часов, в девятнадцатом оборачивалось месяцами, а в более раннее
время - годами и десятилетиями. Но сейчас и эти сроки являлись фикцией 
- ведь только при большой удаче можно было бы попасть из Европы в Китай 
или из Вест-Индии в Австралию и не расстаться при этом с жизнью.
       Поистине планета была огромна! Но кроме множества стран и
мест, культурных или диких, существовало множество эпох и времен, и с 
учетом этой хронологической последовательности размеры Земли возрастали
стократно. Если, скажем, попасть в район Великих озер в двадцатом веке,
очутишься вблизи Чикаго, Детройта или другого города, американского либо
канадского; сдвиг на пару столетий означал, что в этих местах найдутся
немногочисленные деревушки, а коль нырнуть поглубже, то кроме дремучих
лесов и индейцев не обнаружится ничего. И эти индейцы отрежут тебе голову
в том самом пункте, где лет через пятьсот поднимется музей естественной
истории или отель Чикаго-Хилтон. А может, не отрежут, найдя в пришельце
какую-то пользу... Серов полагал, что два врача, Штильмарк и Наталья
Ртищева, имеют больше шансов выжить, чем программист Понедельник и Линда
Ковальская, экономист; врачи нужны повсюду, а люди, сведующие в математике,
только в цивилизованных краях. У Кадинова, Губерта Фрика и Елисеева судьба
могла оказаться нелегкой, если не было у них чего-то еще, кроме умения
пачкать буиагу. В самом деле, какому примитивному племени или древнему
народу нужен Игорь Елисеев, библиотекарь-эрудит и несостоявшийся писатель? 
В рабы эрудита, а то и в котел!.. Тем более, что местных языков не знает 
и объясниться не может - ни с ирокезами, ни с ассирийцами, ни с латинянами
или арабами... Наиболее жизнеспособным Серову казался Таншара, адепт
экстрасенсорики и ловкий малый; этот, вероятно, знал пару-другую трюков,
способных удивить и напугать, и, в общем, подходил на роль шамана. У
папуасов или зулусов он мог бы стать большим человеком - если, конечно,
не затопчут конкуренты...
       Наконец Серов уснул, и мнилось ему, что он едва прикрыл глаза,
а кто-то уже трясет за плечо.
       - Выступаем? - пробормотал он и сел.
       Но до рассвета было еще далеко. Храп, доносившийся ото всюду,
темное, усыпанное звездами небо и рдеющие угли костров подсказывали,
что стоит глухая ночь.
       - Не шуми! - прошипели ему в ухо, и он узнал голос Уота Стура.
Вставай, парень, и иди за мной. Тише иди, как корабельная крыса, что
подбирается к салу.
       Поднявшись, Серов надел перевязь со шпагой, сунул за пояс
пистолеты и двинулся следом за боцманом, переступая через ноги, руки и
тела. Они миновали изгородь, прошли шагов двадцать с ее наружной стороны
и углубились в лес. Мрак под деревьями был непроницаем, но Стур шагал
уверенно, и через пару минут перед ними замаячил тусклый огонек. Фонарь
со свечой стоял на доске, положенной на корни могучей сейбы, и его
мерцание едва разгоняло темноту. На ее границе смутно угадывались кусты,
обрамлявшие этот оазис света, и фигуры трех человек, склонившихся друг
к другу - так, что лиц их Серов не мог разглядеть. Сухая ветка хрустнула
под его ногой, сидевшие приподняли головы, и он узнал Шейлу, Сэмсона
Тегга и лекаря Росано.
       - Сюда, поближе к нам, - произнес бомбардир, показав на заросшую
мхами землю. Серов опустился рядом с Шейлой и вдруг почувствовал, как
она прижалась к нему плечом. Пальцы девушки скользнули в его ладонь таким
естественным, таким привычным жестом, будто она хотела сказать Теггу,
Стуру и Росано: вот, смотрите!.. он мой, а я - его, и это не подлежит ни
сомнению, ни обсуждению. Мир Серова, еще мгновение назад неустойчивый и
зыбкий, сразу обрел стабильность; не домыслы и страхи лежали теперь в его
основе, а твердая уверенность. Он мой, а я - его... Гибель Брукса ничего
не изменила.
       Казалось, трое пиратов не были удивлены. Боцман сделал каменное
лицо, лекарь одобрительно кивнул, а Тегг, покосившись в их сторону,
хмыкнул и сказал:
       - Слава Иисусу, все в сборе. Ну, какие будут мнения, леди и
джентльмены?
       - Думаю, ван Мандер встревать не решится. - Росано пошевелился,
и блики света скользнули по его впалой щеке. - Получит свои soldi, molto
soldi, *) а к деньгам неприятности ни к чему. Да и кричать за него некому,
даже вахта его не крикнет. Галлахер был предан капитану и сделает так,
как ты скажешь, bambina, **) - Лекарь посмотрел на Шейлу.
       - Том? - с вопросительной интонацией произнес бомбардир.
       - Старый, - проворчал боцман.
       - Ему на покой пора, - согласилась Шейла.
       - На покой он уже лет пять собирается, - заметил Росано. - Но
в этот раз, пожалуй, и правда уйдет. Он с Бруксом долго плавал, а в
старости привычки не меняются. Уйдет!
       Лекарь пошарил во мхах, вытащил флягу с ромом, приложился к ней
и пустил сосуд по кругу. Шейла отказалась, а Серов хлебнул. Спиртное
взбодрило его, позволив сбросить остатки сна.
       - Верно насчет Садлера, - молвил Тегг, вытирая губы. - Лет
двадцать, даже пятнадцать назад это был бы капитан! Гореть мне в аду! Я
первый бы крикнул и за ним пошел...
       Росано поджал тонкие губы.
       - Что говорить о прошлом! Пятнадцать лет назад Морган был жив,
а при нем - три дюжины командиров, любого выбирай... А нынче кроме Пьера
Пикардийца и Неда Скотта с "Бристоля" никого не осталось, и оба они не 
из лучших. Так что, Сэмсон, деваться некуда - или ты, или Пил.
       Это они капитана выбирают, мелькнуло у Серова в голове. Как в
будущем, так и сейчас, вопросы преемственности власти решались кучкой
посвященных, умевших направлять энергию народных масс в желательную
сторону. Такая теневая процедура была отработана в глубокой древности и
без существенных перемен использовалась при выборах афинских стратегов,
секретарей и президентов, глав финансовых корпораций или, как в данном
случае, вождя пиратской шайки. Прежде Серову не доводилось участвовать в
подобных келейный советах, но как человек, воспитанный в демократической
стране, он мог предвидеть, что скоро речь пойдет о черном пиаре и
расстановке сил.
       Так оно и случилось.
       - Вахта Дойча крикнет за помощника, - сказал Стур. - И половина
ублюдков Тиррела тоже. Да и за галлахеровых парней я бы не стал ручаться. 
Чарли, конечно, их крепко держит, но каждой пьяни пасть не заткнешь. Тому 
же Мортимеру или Алану Шестипалому.
       Рука Шейлы напряглась в ладони Серова.
       - Это будет четыре дюжины, - промолвила она. - За Тегга
крикнут канониры, Галлахер и Тиррел с верными людьми, братья Свенсоны
с приятелями... Дюжин пять наберется. Как ты считаешь, Эндрю?
       Она пыталась втянуть его в разговор, но предпочтения корсаров
были Серову неизвестны. Слишком недолгое время он пробыл с ними, и в этот
период власть капитана казалась незыблемой. В разговорах, что велись на
берегу, подальше от палубы "Ворона", Брукса могли сравнить с Грамоном
или Дэвисом, и это сравнение было не в его пользу; с другой стороны, и
Дэвис, и Грамон, и все другие великие вожди Берегового братства давно 
уже числились в покойниках и на место Джозефа Брукса не претендовали.
       Серов обнял Шейлу за плечи.
       - Я считаю, - сказал он, - что шансы примерно равны, и это очень
плохо. Неопределенная ситуация часто разрешается не законом, а насилием.
Корабль у нас один, его не разделишь, по-доброму не разойдешься... И
может получиться так, что одна половина команды набросится на другую.
       После этих слов наступило молчание. Росано хмурился, боцман
то стискивал, то разжимал мозолистый кулак, а в глазах Тегга играли
кровавые отблески свечи, горевшей в фонаре. Серову внезапно вспомнилось,
как бомбардир пристрелил испанского капитана - там, на безымянном
острове, где полгода назад делили добычу. Тегг сделал это без колебаний,
и, наверное, сейчас его не слишком пугала мысль о кровавой смуте. Он
посмотрел на лекаря, будто ожидая от него совета, но тот лишь пробормотал
загадочное: "Silent leges inter arma" ***) - и смолк.
       - Дьявольщина! Может и правда, выбить Пилу дырку в башке, и
дело с концом? - Тегг бросил взгляд на Шейлу. - Корабль твой. Тебя это
устроит?
       Девушка вздрогнула.
       - Нет. Такого дядя не захотел бы. И я не хочу. Резня между
своими...
       - Бывало, и не раз, - заметил Тегг. - Верно, Джулио?
       - Верно. Но вот я что подумал... - Хирург прикоснулся к длинному
носу. - Пил из знатных... офицер короля, белая кость, голубая кровь...
Если на этом сыграть? Такие люди не очень нравятся нашим голодранцам. 
А ты...
       - А я - бывший королевский сержант артиллерийской службы, и об
этом, клянусь преисподней, знает каждый висельник в команде, - закончил
Тегг. - Что вспоминать о былом? Теперь мы все сравнялмсь, все каторжники
и уголовные хари. Так что давай положимся на милость Господа и решим,
кто первый за меня крикнет.
       Стур шевельнулся, но лекарь положил руку ему на колено.
       - Лучше я, Уот. От тебя они видели зуботычины да пинки, ты их
поносишь и шпыняешь, а я исцеляю их раны и потчую ромом. Еще за их души
молюсь... Ты уж прости, Уот, но lingua ****) у меня тоже лучше подвешен.
Я крикну.
       - Решено, - промолвил Тегг и перевел глаза на Серова. - Ты,
Эндрю, станешь вторым помощником и заменишь Садлера. Только торопить я
его не хотел бы... Подождешь, как договорились?
       Договорились с кем? - подумал Серов. Наверное, не с покойным
Бруксом, а уже с его наследницей... Ощутив пожатие пальцев Шейлы, он
наклонил голову.
       - Подожду. Пусть старик на пенсию выйдет по собственной воле.
       - Тогда все. Разошлись.
       Тегг поднялся и взял фонарь, но Шейла придержала его руку.
       - Оставь. Мы тут еще посидим.
       Кто такие "мы", пояснений не требовало, и бомбардир, а вслед за 
ним боцман и хирург, молча исчезли в темноте. Мрак придвинулся ближе, 
будто почуяв, что голоса людей его не отгоняют, и вместе с ним пришли 
лесные звуки, скрип деревьев, шорох каких-то существ, птиц или змей, 
таившихся в кронах, стрекот бесчисленных насекомых. Воздух был душен и 
пах гниющими листьями, от земли поднимался влажный пар, по щека Шейлы, 
когда Серов прижался к ней своей щекой, оказалась свежей и прохладной. 
Он расстегнул пуговицы на ее безрукавке, приник лицом к тонкому полотну 
рубахи - только оно отделяло сейчас губы Серова от нежной и упругой 
девичьей груди. Шейла задрожала, ее дыхание сделалось хриплым, глубоким, 
руки обвили шею Серова, но вдруг, с полустоном-полувздохом, она 
отшатнулась и шепнула:
       - Не сейчас, Эндрю, милый, не сейчас... Девой Марией клянусь,
никому, кроме тебя, я не достанусь... Но в эту ночь не время... не время,
понимаешь? Грех! Дядя Джозеф сейчас там, вместе с отцом и мамой, - она
показала на небо, - и все они смотрят на нас. Нехорошо, если мы будем
думать только о себе через день после дядиной смерти. Для кого-то он был
разбойник и злодей, а для меня... для меня...
       Серов прижал ее к себе.
       - Я понимаю, девочка. Ты права, не время сейчас и не место.
И постель к тому же неподходящая. Я бы в этом лесу раздеться не рискнул.
       Шейла вытерла глаза и тихо рассмеялась.
       - Тогда застегни мою одежду... нет, верхнюю пуговицу можешь
оставить... и можешь там поцеловать... один раз... ну, еще один... А
теперь слушай. - Ее дыхание коснулось виска Серова. - Слушай, милый! Все
не так просто, как думает Тегг. Пил не отступится, даже если большинство
крикнет за Сэмсона. Пил и тогда не отступится, я знаю!
       - Он так хочет стать капитаном?
       - Не только. Я теперь богатая наследница.
       - Вот как... - медленно протянул Серов, чувствуя, как напряглись
его мышцы. - Твой дядя сказал мне об этом - ночью, несколько дней назад,
когда мы с ним беседовали... Сказал, что Пил джентльмен, и он к нему
приглядывается.
       - Ну, а Пил приглядывается ко мне. Давно, уже пару лет. И не
потому, что я богата, не ради плантаций и корабля, и даже не ради денег.
То есть не только ради денег... Девушки такое чувствуют, понимаешь? Он
говорил с дядей... говорил, что хочет на мне жениться... Еще говорил,
что он преступник в Англии и Франции, а в германских землях никто его
преследовать не будет, так что можно возвратиться в Старый Свет. Там
нужны опытные офицеры, а императору *****) служить еще почетнее, чем
английскому королю. Если вернуться с женой и деньгами и купить поместье
где-нибудь в Саксонии, император мог бы сделать его бароном, и тогда...
       - Какое совпадение! - перебил Серов. - Я тоже хочу вернуться в
Старый Свет с женой и служить императору - только другому, российскому.
И знаешь, солнышко, у меня перед Пилом два преимущества: во-первых, я
уже маркиз, а это никак не ниже барона, а, во-вторых, любишь ты меня,
а не его. Или я в чем-то ошибся?
       Сладкие губы Шейлы были ему ответом.
       - Ты странный... - шептала она, обнимая Серова. - Ты хочешь
быть таким, как все, и теперь у тебя хорошо получается, но я же вижу,
вижу... Твои песни и твои слова... Ты не так говоришь, не так ходишь и
смотришь не так... Здесь смотрят как голодные псы или как хитрые обезьяны,
а ты человек, милый... ты такой, каким Господь повелел быть человеку...
не сквернословить, не убивать зря, не стяжать богатств, а идти к ближнему
с добром... Разве могла я выбрать кого-то другого? Только тебя, тебя...
выбрать тебя, любить и хранить, ибо ты не от мира сего...
       "Верно, - подумал Серов, целуя ее веки, - я из другого мира,
девочка. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем. Любовь открывает глаза на
многое, что безразличный взгляд не видит, любовь позволит тебе поверить и
понять. Ты станешь единственной на всей Земле, кто знает тайны будущего...
Вот мой дар, родная, но я еще не готов его преподнести. Я еще не решил,
какие тайны открою. Ведь среди них есть такие страшные!"
       - Расскажи мне, - потребовала Шейла, - расскажи мне о себе. О
том, где ты вырос и где учился, как жил в своей Нормандии, в каких краях
бывал, кого любил, кого ненавидел. Расскажи, я хочу знать!
       - Может, я лучше спою? - предложил Серов, но Шейла была неумолима.
И он, вздохнув, стал сочинять историю о древнем замке, о странствиях по
нормандским городам, из которых помнились только Шербур, Гранвиль и Кан,
об отце-маркизе и страстной его любви к матушке, к девице Бриджит Бардо,
белошвейке из Шербура, где, как известно, девушки так красивы, что ни в
сказке сказать, ни пером описать...

                            * * *

       Сход собрался на площади Пуэнте-дель-Оро, между зданием церкви
и домом покойного коменданта. Сутки, что истекли после возвращения
отряда, доставившего новые сокровища, а с ними - печальную весть, были
беспокойными; ночью корсары тянулись поближе к кострам, пили, шептались,
слушали горлопанов, осмелевших в темноте, а днем бродили среди руин,
резали уже ненужных мулов, жарили мясо и снова пили и шептались. По мере
того, как спадал полдневный зной и удлинялись тени, шепоты стихали, зато
кучки, сгрудившиеся здесь и там, делались больше; к четверым подходили
пятый и шестой, две группы сливались вместе, и вот уже дюжина человек
садится у церкви или у комендантского дома. Эти два строения являлись как
бы центрами поляризации для тех, кто твердо встал на ту или иную сторону,
но человек тридцать еще бродили между ними, полные сомнений и колебаний.
У церкви сидела Шейла в компании братьев-датчан, Рика, Боба и Кактуса
Джо, и здесь собирались канониры, а также некоторые из людей Тиррела и
Галлахера. Но другие из этих же ватаг стояли напротив вместе с вахтой 
Дойча и, судя по хмурым лицам и настороженным глазам, не желали отступать. 
Тот, кто поддержит нового капитана, мог рассчитывать на его благодарность 
и благосклонность, что понимали все, от ветеранов разбойного промысла до 
тех, кто еще год назад стрелял быков на Гаити.
       Серов и два его подельника избрали позицию на равном удалении
от церкви и дома коменданта. Случилось это не само собой - в какой-то
миг хитрец Мортимер притормозил и ловко бросил якорь в нужном месте.
Видимо, ему хотелось соединиться с теми, кто окажется удачливей, и
притащить с собой тупицу Хенка и внебрачного сынка маркиза. Три голоса,
три глотки, три ножа кое-что весили в раскладе сил - ведь людей в
команде "Ворона" было немногим больше сотни.
       - Дерьмо этот Пил. На доску бы его поставить и за борт проводить,
- негромко разглагольствовал Морти, озираясь по сторонам. - Прах и пепел! 
Ты помнишь, Эндрю, как он нас помыться отправил? Помнишь, Хенк? Три раза 
под килем! Это вам не хрен собачий! Это, знаешь ли...
       - Шесть, - сказал Серов.
       - Что - шесть?
       - Вас с Хенком три раза протянули, а меня - шесть. И было
велено не торопиться.
       - Точно! Вот сволочь блохастая, жентельмен недорезанный!
Станешь за такого горло рвать, так он тебя же потом в нужник запихает...
Верно, парни?
       Хенк промычал неразборчиво, а Серов кивнул, глядя, как в середине
площади, у креста и пальм, собирается начальство. Тут были все офицеры
"Ворона", Эдвард Пил, ван Мандер, Садлер, Тегг, Росано, а с ними боцман
Стур и предводители рангом помельче, Дойч, Галлахер и Тиррел. Все в
лучших своих одеждах и при оружии.
       - Тегг, однако, тоже гадина и в деле морском ничего не смыслит,
- задумчиво произнес Мортимер. - Не положу охулки, из пушек он мастак 
палить, но ежели в море ему довериться, враз очутишься вместо Тортуги 
в Гаване, под крепостью черножопых. Пил, пожалуй, надежнее...
       - Чем тебе Тегг не угодил? - поинтересовался Серов.
       - Как же! На рудник меня не взяли, а почему? Тегг Старику напел,
что я не такой бугай, как вы с Хенком, и пушки мне таскать не в мочь!
Вранье! Да я бы за прибавку к доле пер эти пушки отсюда и до самых 
райских врат! Я бы и порох дотащил, чтоб эти ворота разнести! Я...
       - Не богохульствуй, задница Господня, - сказал Хенк. Мортимер
торопливо вытащил из-за пазухи крестик на засаленном шнурке, поцеловал
его и буркнул:
       - Прости Отец Небесный... дьявол попутал или моча в голову
стукнула... Ну, а что до капитана, так может и Тегг сгодится, если 
никого получше нет. Или все же за Пила крикнуть?
       - А кто нас велел под килем таскать? - напомнил Серов.
       - Ну, так за дело! Так нам и надо, вшивым паразитам! А боец он
лихой... И деньги считать умеет, и знает, где они водятся и как их добыть. 
Хотя и Тегг, конечно...
       - За Тегга надо крикнуть, - с авторитетным видом вымолвил Серов.
- Тегг свой в доску парень. С ним будем по уши в баксах сидеть... то 
есть в дублонах и дукатах. А Пил из благородных и богатых, эти делиться 
не любят, все под себя гребут. Такой уж у них менталитет, я точно знаю.
       - Мен... чего?.. - переспросил Мортимер, но тут боцман ударил
в колокол, который притащили с корабля, и все разговоры стихли. Корсары
придвинулись ближе, офицеры и сержанты стояли в их кольце тесной кучкой
под большим крестом и пальмами в центре площади. Стур, шагнув вперед,
сунул ладони за пояс, откашлялся и произнес:
       - Пасть не разевать, пока не закончу. Кто не во-время раскроет,
подавится зубами. Заорете, когда я дам сигнал. - Он хмуро оглядел
собрание, прищурился на солнце, висевшее низко, над самой церковной
крышей, и сплюнул себе на сапог. - Значит, так, парни, есть новость
хорошая и новость плохая. Том Садлер сказал, что меньше тысячи 
серебряков никто не получит, а у тех, кто шастал на рудник, выйдет 
даже тысяча пятьсот. И все эти денежки уже в трюме "Ворона", и вес у
них такой, что наша лоханка на ладонь осела.
       Одобрительный гул прокатился по рядам корсаров, и боцман
переждал его без ругани, видно решив, что искренняя радость субординацию
не нарушает.
       - Теперь плохая новость, и ее вы все уже слышали: наш Старик
пулю поймал. Да смилуется Господь нал ним и пропустит в рай его душу! - 
Стур размашисто перекрестился, и все офицеры и окружившие их береговые
братья повторили этот жест. - Стало быть, нужен нам новый капитан и
предводитель, и за кого вы громче крикнете и бросите метку, тому на
мостике и стоять. Тому, значит... Эй, Джек Астон! Ты чего лапу тянешь,
вор кладбищенский? Или я толкую непонятно? Или башка от дум разъехалась?
       - Вопрос, мастер Стур! - Поднялся бородатый пират в алой
косынке. - Вопрос! Что сказал Старик? То есть какая была его последняя
воля?
       - А ничего он не успел сказать. Пуля сюда попала, - Стур хлопнул
себя по загривку, - и он сразу окочурился. И все вы знаете, что никаких
разговоров о том, кто его когда-нибудь заменить, не велось. Ни прежде,
ни в последние дни. - Переждав секунду-другую, боцман закончил: - Ну,
кричите! По закону Берегового братства всяк из вас может предложить в
капитаны или себя самого, или кого-то из команды. Кричите!
       - Садлер! - тут же донеслось от дома коменданта. - Том Садлер!
       - Садлер, Садлер! Садлера хотим! - послышались редкие выкрики,
но основная масса их не поддержала. Наступила тишина, и вдруг за спиной
Серова кто-то рявкнул:
       - Даешь ван Мандера!
       - Точно, - сказал Мортимер и завопил во всю глотку: - Ван
Мандер, ван Мандер!
       Имя шкипера подхватила еще пара дюжин человек, оравших минуты
две, после чего вопли как отрезало.
       - Ты разве за ван Мандера? - спросил озадаченный Серов,
наклонившись к Мортимеру.
       - Вовсе нет, однако поуважать стоит, - ответил подельник. -
Том староват, задержится недолго, а с ван Мандером нам еще плавать и 
плавать. Видишь, зыркает туда-сюда, запоминает, кто за него кричал... 
Пусть и меня помнит. А крикну я потом за Тегга. Или за Пила.
       - Ну-ну... Ушлый ты парень, политичный. Парламент без тебя
плачет.
       - Какой еще парламент?
       - Российский, - со вздохом пояснил Серов. - Вся Государственная 
Дума. В ней, конечно, свои клоуны есть, но лишний никогда не помешает. 
       После ван Мандера поуважали Стура, затем всех трех сержантов,
выкрикивая поочередно их имена. Тем временем солнце опустилось за
церковную крышу, длинные тени от колокольни, креста и пальм легли на
площадь, и Стур послал людей за факелами. Их принесли из дома коменданта,
но зажигать не стали - наступившие сумерки скрадывали лица, но фигуры
людей были еще видны. Серов заметил, что отцы-командиры уже не стоят
тесной кучкой, а растянулись полумесяцем: с одной стороны Росано, Тегг
и Галлахер, с другой - Пил и Дойч, а между ними Тиррел, Садлер и ван
Мандер. Боцман по-прежнему стоял впереди, рядом с подвешенным к шесту
колоколом. Толпа пиратов придвинулась еще ближе, и теперь от предводителей
их отделяло не больше десятка шагов. На таком же расстоянии от Серова
оказались Шейла и охранявшие ее люди.
       Боцман ударил в колокол.
       - Ну, пошутили, и будет! Кричите по новой!
       Словно дождавшись нужного сигнала, Джулио Росано запрокинул
голову, напрягся и завопил:
       - Тегг! Тегг! Тегг!
       Сложение у хирурга было субтильное, голос в обычное время
скорее тихий, чем громкий, но при нужде умел он кричать гнусаво, протяжно
и оглушительно, как пароходная сирена. Возможно, то был особый ораторский
прием, коему обучали в Падуанском университете, приберегаемый для научных 
диспутов и публичных молебнов. Если так, то Росано владел им в 
совершенстве.
       - Тегг! Тегг! Тегг!
       Десятки голосов со стороны церкви подхватили этот вопль, но от
дома коменданта дружно откликнулись:
       - Пил! Пил! Пил!
       Некоторое время пираты надсаживали глотки, одна партия старалась
перекричать другую, но силы, похоже, были равны. Те, кто колебался и
никаго решения еще не принял, вели себя по-разному, как и подельники
Серова: Хенк молчал и обалдело крутил лохматой башкой, а Мортимер один
раз выкрикивал имя Тегга, а другой - Эдварда Пила. Серов кричал во всю
мочь, одновременно наблюдая за предводителями; в какий-то миг он заметил,
как Пил повернулся к Дойчу и что-то ему прошептал.
       Раздался удар колокола, и вопли смолкли.
       - Так не пойдет, парни! - недовольно прорычал Стур. - Чего вы
хотите, навоз черепаший? Или будем метки бросать да считать, или жребий
метнем?
       - Пусть скажут! - послышался крик из задних рядов. - Пусть
скажут, а мы послушаем!
       - Пусть! Пусть! - согласным воплем отозвались две партии, и
Тегг, перехватив инициативу, тут же выступил вперед. Вместе с ним шагнули
Росано и Галлахер, и теперь все трое стояли неподалеку от Шейлы и ее
охраны, явно давая понять, кто их поддерживает.
       - Вы меня знаете, - начал Тегг, - и помните, сколько лет я
проплавал со Стариком. Больше, чем осталось зубов кой у кого из вас! -
Он повысил голос. - Кто скажет, что я потратил даром хоть одно ядро? Хоть
раз промазал, и влепил не в борт испанцу, а в Божий свет? Лишил кого-то
доли, хоть одного серебряка? Скрыл хоть единую монету или наказал без
вины какого-то сукина сына?
       Пираты одобрительно загудели, Мортимер завопил: "Тегг! Тегг! Это
он, наш Сэмми!" - но тут же сник под грозным взглядом боцмана. Сумерки
сгустились, Стур велел зажечь факелы, а бомбардир, вытянув руку к небу
жестом клятвы, произнес:
       - Господь видит! Если я стану капитаном, обещаю, что будет добыча 
и будет справедливость. Каждый получит свое по закону Берегового братства: 
все мои помощники, и каждый член команды, и мисс Шейла Брукс, владелица 
корабля. И никого зря не накажут, и будет порядок на палубе!
       Опустив руку, Тегг отступил. Секунду царило молчание, затем
корсары разразились ликующими криками, и Серов было решил, что дело в
шляпе. Кое-что, однако, показалось ему подозрительным: Дойч, стоявший
рядом с Пилом, исчез, и у веранды комендантского дома наметилось какое-то
неясное шевеление. Факелы там не горели, и он видел лишь смутные тени,
скользившие взад и вперед, да слышал легкий стук, который, впрочем, скоро
прекратился. Пил, не обращая внимания на эту суету, дождался, когда боцман
снова ударит в колокол, и вымолвил:
       - Вы послушали Сэмсона Тегга, и я согласен, что бомбардир он
меткий, но место ему не на квартердеке, а на пушечной палубе. Он много
чего вам наобещал, но дать больше, чем обещано, не сможет. А обещания 
- это слова. Слова о добыче, порядке и справедливости... Только слова! 
А я - я не обещаю, я даю! Даю каждому из вас полуторную долю, а тем, 
кто взял рудник - двойную! Каждому еще по пятьсот песо, по сто десять 
английских фунтов! Это не пустая болтовня, а звонкая монета, которую
можно потрогать и опустить в карман! Это деньги...
      - Деньги! - прорычал боцман, круто поворачиваясь к Пилу. - А 
где ты их возьмешь, почтенный сэр? В заднице своей матушки? Еще шестьдесят
тысяч песо для команды?
       Пил положил руки на пистолеты, торчавшие за поясом, и холодно
усмехнулся.
       - Где возьму - моя забота, но от капитана Эдварда Пила каждый
получит деньги в эту ночь. Прямо сейчас!
       Воздух содрогнулся от оглушительного рева, и Серов понял, что
они с Теггом и Шейлой почти проиграли. Мортимер, потянув за собой Хенка,
решительно двинулся к комендантскому дому, как и прочие сомневавшиеся;
теперь они топали ногами и орали в унисон: "Пил, Пил! Наш парень Пил!
Пила в капитаны!" Две трети команды, заслышав звон серебра, разом встали
на его сторону, и перетянуть кого-нибудь из них обратно было непростой
задачей. Но если не справиться с этим, последствия будут ужасны. Серов
уже видел, как Эдвард Пил, перешагнув через его окровавленное тело, тащит
Шейлу в капитанскую каюту, срывает с нее одежду и швыряет в койку. Так
оно и произойдет, понял он, произойдет в эту же ночь, когда защитники
Шейлы будут мертвы, а экипаж перепьется. И Пил получит все - и корабль,
и девушку, и ее деньги.
       Он двинулся поближе к Шейле под грохот колокола, в который
колотил боцман Стур. Перемещение корсаров прекратилось, шум и рев
постепенно стихали, и, наконец, сквозь них пробился голос Росано.
Воздев к небу кулаки, он пронзительно вопил:
       - Не по закону! Это не по закону Берегового братства!
       - Не по закону! - одновременно выкрикнули Тегг и Галлахер.
       - Это подкуп! - орал Росано, тыкая в Пила пальцем. - Ты бывший
королевский офицер! Привык, наверно, что в Лондоне все покупается и
продается! Мерзавец! Тут тебе не двор Вильгельма! Тут...
       - Я лучше знаю, что тут такое, - спокойно произнес Пил и,
выхватив пистолет, разрядил его в грудь хирурга.
       Дальнейшее перемешалось в сознании Серова, будто он очутился
в страшном сне. Он видел, как от дома коменданта двинулась шеренга
мушкетеров, как сверкнули вспышки выстрелов, как упали Галлахер и Тегг,
как Хейнар бросился на Пила и тоже рухнул, обливаясь кровью, как Стур,
схватив колокол, разбил голову одному из стрелков, как Томас Садлер
что-то закричал, вращая тесаком над головой. Какой-то верзила надвинулся
на него с поднятой саблей, он выстрелил прямо в скалившую зубы рожу и
рванулся к Шейле. Она склонилась над Росано; воздух хрипел в горле
хирурга, из пробитой груди сочилась кровь.
       - Эндрю! Что делать, Эндрю? Он еще жив... Видишь, он дышит...
       Серов поднял Росано на руки.
       - Я его понесу. Собирай своих людей, милая, кого сможешь.
Уходим!
       - Уходим? Куда?
       - К реке, на пристань. Там лодки и баркасы. Быстрей, иначе нас
всех перебьют!
       Он отступил в темноту, за линию факелов, и Шейла, выкликая имена
боцмана и братьев-скандинавов, бежала за ним. Кто-то перегнал Серова
у разбитых ворот крепости, на пристани раздался чей-то знакомый голос,
оравший: "Баркасы не трогай, задница! В шлюп, придурок!" - потом рядом
возник Кола Тернан, подхватил тело Росано за плечи, помог нести. Тегга,
кажется, тащили за ними, но кто, Серов не мог разобрать - то ли Хрипатый
Боб, то ли Рик Бразилец. Тегг грозил отомстить и ругался по-черному -
значит, был в сознании. Позади, на озаренной факелами площади, слышались
редкие выстрелы, скрежет клинков, стоны раненых и крик Эдварда Пила: "Где
она? Где? Искать девушку, ублюдки! Тысяча песо тому, кто найдет!"
       Никто не найдет, злорадно подумал Серов, шагая с пристани на
палубу шлюпа. Никто не найдет и не отнимет!
       Они с Тернаном опустили лекаря на палубные доски, и Шейла,
рванув подол рубахи, прижала тряпицу к груди раненого. "Канат рубить!
- рявкнул над головой Серова боцман. - Поднять парус! Боб, к штурвалу!"
Затем шлюп тряхнуло на речной волне и потащило вниз по течению.
       Вниз, вниз, вниз по реке Ориноко, подальше от разоренного
испанского городка, от его блистающих сокровищ, от могилы Джозефа Брукса,
от его людей, вцепившихся друг другу в глотки.
       Вниз, вниз, вниз...

------------------------------------------------------------------------

       *) Soldi, molto soldi - деньги, много денег (итал.).
      **) Bambina - девочка (итал.).
     ***) Silent leges inter arma - среди оружия законы безмолвствуют
(латинская пословица).
    ****) Lingua - язык (итал.).
   *****) Имеется ввиду Леопольд I Габсбург, император Священной
Римской империи, женатый на сестре испанского короля Карла II. На этом
основании он, после смерти Карла, претендовал на испанский трон и в
войне за испанское наследство сражался с Францией.



                  Часть 4. Порядок и справедливость

            Глава 14. Пятнадцать человек на сундук мертвеца

       Джулио Росано не дожил до рассвета. Пуля пробила легкое и,
вероятно, задела какую-то важную артерию - он кашлял кровью, и кровь
хлестала из раны. Перед кончиной хирург пришел в себя на несколько
секунд, узнал склонившегося над ним Серова и прохрипел: "Книга, Андре...
сундук... книга в сундуке, в Ла-Монтане... обещай... Пьетро поможет..." 
Потом глаза его закрылись, губы посерели, и смертная тень скользнула по 
лицу.
       Шейла плакала. 
       - Похороним в море, - сказал Уот Стур.
       - Отчего не здесь? Тут крокодилы, там акулы... Один дьявол!
- буркнул Тегг.
       Боцман упрямо покачал головой.
       - Подождем, Сэмсон. Он был моряком, одним из нас, а пресная
вода для моряков не подходит.
       С Теггом все должно было обойтись - его ранило в мясистую часть
бедра, и Страх Божий, мастер на все руки, сумел вытащить пулю. Однако
крови бомбардир потерял немало и вскоре отключился, то ли уснув, то ли
лишившись сознания. Его положили в единственной каюте шлюпа, на корме,
и там же устроилась Шейла - присматривала за раненым, пока сама не
заснула.
       Если не считать покойного лекаря, на шлюпе их было пятнадцать
человек. То, что телохранители Брукса, Рик, Джо, Хрипатый Боб и трое
скандинавов, добрались до суденышка, Серова не удивляло - преданные люди,
такие за Шейлой в огонь и в воду пойдут. Но кроме них тут очутились и его
соратники по галлахеровой ватаге - Джос Фавершем, Брюс Кук, Страх Божий
и два француза, Кола Тернан и Жак Герен. Эти, наверное, помнили, что Пил
французов не жалует, и решили убраться подальше от нового капитана. Что
произошло с другими сторонниками Тегга, Серов мог лишь догадываться. Он
полагал, что Галлахер и Хейнар убиты, как, вероятно, еще десяток человек,
но вряд ли Пил был склонен к тотальному истреблению противников. Взяв
власть, он мог их просто-напросто купить, как остальной экипаж, и никакие
законы Берегового братства не устояли бы перед звоном серебра. Денег для
выплаты обещанного вполне хватало - доли сбежавших и убитых и доля корабля
равнялись примерно сотне тысяч песо. Конечно, у Пила были виды на эту
сумму, когда он спровоцировал столкновение. И он совсем бы не беспокоился
из-за сбежавших, если бы в их компании не очутилась Шейла.
       "Ворон", однако, не шлюп, якорь за минуту не отдашь, в погоню
сразу не помчишься. Да и другие нынче у Пила заботы, размышлял Серов.
Кого прикончить, с кем договориться, а после перевезти экипаж на корабль
и поделить добычу... Главное - дележ! Вряд ли Пила признают капитаном,
пока он не выдаст серебро, а это долгая история - рубить и взвешивать
тяжелые серебряные слитки. Долгая! На всю ночь!
       Шлюп, легкое одномачтовое суденышко длиною в тридцать футов,
двигался быстро, подгоняемый ночным бризом. У штурвала стоял Хрипатый
Боб, лучший рулевой "Ворона", братья Свенсоны работали с парусами, Рик,
видевший ночью как кошка, оседлал бугшприт и высматривал плывущие вниз
по течению стволы. Остальные тоже были при деле: кто промывал полученные
в драке ссадины, кто чистил пистолет или точил клинок, а Кука боцман 
отправил инспектировать бочки и корзины в трюме и докладывать, что в 
них хранится. Когда Кук добрался до солонины, вяленых фруктов и бочонка 
с кислым вином, Стур разрешил поесть.
       Стойкость этих людей поражала Серова. Казалось, они лишились
всего - привычного места в жизни, жалкого имущество, брошенного на
фрегате в матросских сундучках, и такой добычи, какая, наверное, им
прежде и не снилась. Лица их были угрюмы, особенно у потерявших брата
Свенсонов, но жалоб он не слышал. Они ругались, проклинали Пила, грозили
отомстить, но на судьбу никто не сетовал и не просил удачи. Удача была
капризным божеством, не склонным выслушивать просьбы, и в эту ночь она
улыбнулась Эдварду Пилу. Ночь, однако, была не последней, и каждый думал,
что придут другие дни и ночи, и наступит час, когда его пальцы сомкнутся
на горле обидчика. Эта мысль согревала душу.
       Утром они очутились в зоне болот, в одном из широких речных
рукавов, ведущих к морю. Направление ветра сменилось, дневной бриз дул
от побережья вглубь страны, и паруса пришлось спустить. Шлюп неторопливо
тянулся по течению, но впереди уже переливалась и мерцала морская даль.
Кактус Джо сменил Боба у руля, Тернан встал впередсмотрящим, остальные
дремали или просто лежали в тени у низкого фальшборта. Тегг очнулся,
выпил вина из рук Шейлы, сжевал пару сушеных плодов и потребовал к себе
Серова и боцмана. Он был еще слаб от потери крови, щеки его горели
лихорадочным румянцем, но речь была вполне членораздельной.
       - Сколько у нас людей?
       - Считая с тобой - пятнадцать человек, - сказал Серов.
       - Оружие?
       - Сабли, шпаги, ножи, пистолеты, но мало пуль и пороха.
       - Порох есть, целый бочонок в трюме, - заметил боцман. - Пули...
Ну, что-нибудь придумаем. Разрази меня гром! И крысу Пила заодно! Ведь
как стояли, так и смылись! Ни мушкета тебе, ни припасов...
       - Вода? Жратва?
       - Воды набрали, - доложил Стур. - Мерзкая водица из этой мерзкой
речки, но другой нет. Жратва... С этим плохо, Сэмсон. Что в трюме нашлось,
то и есть. Фунтов тридцать солонины, мешок маиса да разная дребедень -
перец, сушеные фрукты, корешки... Дня четыре с этим плавать можно. Так
что я думаю...
       Серов, взглянув на осунувшееся личико Шейлы, хлопнул ладонью по
колену.
       - Подожди, Уот. Давайте-ка обмозгуем, что мы вообще собираемся
делать. Если бежать, то куда? Если сражаться, то где и как? А если
плюнуть на Вест-Индию, то в какие края удрать?
       Хорошо бы плюнуть, подумал он, взять курс на северо-восток и -
в Балтийское море, к невским берегам... Только можно ли на шлюпе пересечь
Атлантику? Этого Серов не представлял. Шлюп совсем небольшая посудина,
не фрегат и не бриг, а к тому же ни денег, ни запасов в трюме... Нет,
не выйдет плюнуть и удрать! Да и мысль такая вдруг показалась Серову
недостойной - сдаваться он не привык.
       Тегг шевельнулся и пробормотал проклятье, укладывая поудобнее
раненую ногу. Сказать ему было нечего, как, впрочем, и боцману Стуру.
Шейла задумчиво покусывала губу, но, хоть выглядела невеселой, банкротом
в отличие от боцмана и бомбардира не была. Усадьба на Тортуге, поместье
на Ямайке, винокуренное заведение на Барбадосе, вспомнил Серов. Еще сто
восемьдесят тысяч песо в золоте и серебре... Пожалуй, хватит, чтоб
потягаться с Эдвардом Пилом!
       Он посмотрел на девушку, потом на двух мужчин и сказал:
       - Я в местной географии еще не очень разбираюсь. Барбадос - он
дальше Ямайки? Или ближе?
       - Под носом у нас Барбадос, *) - проворчал боцман. - Миль
триста пятьдесят к северу. Даже на этом корыте дней за пять дойдем.
       - Мы можем получить там помощь?
       Шейла неуверенно кивнула.
       - Наверное. Там Исаак Стерн и Джереми Пратт, дядины компаньоны.
У них небольшая плантация сахарного тростника, а из патоки они гонят 
ром. Дядя Джозеф вложил деньги в их предприятие.
       - Достаточно, чтобы снарядить корабль и набрать экипаж?
       - Что ты, Эндрю! Всего, чем владеют Стерн и Пратт, не хватит даже
на оснащение брига с дюжиной пушек. Они не очень богаты, но люди хорошие. 
Верные!
       - А губернатор Барбадоса? Он не окажет нам помощь?
       Стур ухмыльнулся и пожал плечами.
       - Это вряд ли, клянусь преисподней! Губернаторы нищим не
помогают.
       - Она не нищая. - Серов показал глазами в сторону Шейлы. -
Джозеф Брукс оставил ей наследство. Не только корабль, но плантации,
дома и деньги.
       - Дома и плантации нам не нужны, а деньги это хорошо, деньги
пригодятся... - пробормотал Тегг. - На деньги многое можно сделать.
Сколько их? И где они?
       - На Тортуге, - ответила Шейла. - Немного в Ла-Монтане, в нашем
доме, но большая часть у мсье де Кюсси, на сохранении. Дядя говорил, сто
восемьдесят тысяч песо.
       Бомбардир хмыкнул и вдруг подмигнул Серову.
       - Приличная сумма! Если бы не этот Эндрю, маркизов сын, я сам бы 
на тебе женился. Я, конечно, постарше лет на пятнадцать и не так хорош 
собой,  но все-таки ты поразмысли над этим на досуге.
       - Уже поразмыслила, - с бледной улыбкой сказала Шейла, вложив
пальцы в ладонь Серова. - Боюсь, у тебя нет шансов, Сэмсон.
       - Ну, что ж... Тогда возьмем свое на Тортуге. Потребуем, чтобы
де Кюсси рассудил нас с Пилом по закону Берегового братства. Тебе, - Тегг
бросил вгляд на Шейлу, - должны вернуть корабль и тысяч шестьдесят песо.
А мне - мне положены четыре доли, уйма денег, и я не намерен от них
отказываться. Да и наши парни тоже, клянусь Спасителем!
       "На Тортуге мы не нищие, - сообразил Серов. - Но если
губернатор и правда рассудит нас с Пилом, то как исполнить приговор?
Пил может сбежать или напасть на город... В его руках фрегат, люди и
пушки... А что у де Кюсси?"
       Спросив об этом, он выяснил, что батарея Скалистого форта
может одним-единственным удачным залпом потопить любой корабль в бухте
Бас-Тера. Пушек там было немного, десяток или дюжина, но они бросали
тяжелые тридцатишестифунтовые снаряды, причем высота скалы увеличивала
дальность полета ядер. Тегг заметил, что береговая батарея, стреляющая
с возвышения, всегда имеет преимущество над кораблем. В этом случае все
зависело от ловкости канониров - при попадании ядра в крюйт-камеру судно
взлетало на воздух.
       В общем, у де Кюсси были серьезные аргументы, чтоб подтвердить
свое решение. Целых десять или двенадцать, и каждое весом в пуд, подумал
Серов. Затем сказал:
       - Пил может не пойти на Тортугу. Островов вокруг тьма, есть
британские, есть голландские... Вдруг отправится на тот же Барбадос?..
       - Сомнительно. Навар у него хороший, а чем больше навар, тем
больше соблазн к нему пристроиться, - промолвил Тегг, а Шейла пояснила:
       - На Ямайку или Барбадос он не пойдет, побоится. У него, Эндрю,
на пятьсот тысяч серебра, и любой британский губернатор, позарившись
на такое богатство, вспомнит, что Пил - беглый ссыльный и пират. У дяди
Джозефа не отняли бы, а с Пилом церемониться не будут... Кюрасао тоже
не для него - в Старом Свете теперь война, а голландцы - союзники
англичан. Так что кроме Тортуги деваться ему некуда.
       - Особое место эта Тортуга, и губернатор там особый. Свой! -
добавил бомбардир. - Де Кюсси не королем ведь поставлен, а компанией,
судовладельцами и купцами. Им до разборок французов и британцев как до
каторжной параши... Им деньги подавай, а что им главный доход приносит?
Наш промысел!
       - Так и есть, - подтвердил Стур и отправился на палубу. Перед
шлюпом уже синело море, и течение реки, неторопливое, но мощное, несло
кораблик прочь от дельты Ориноко. Оставив утомленного Тегга дремать в 
каюте, Шейла и Серов тоже выбрались на воздух. Судно отошло на лигу от 
берега, когда боцман велел поднимать паруса, поворачивать к северу и 
ложиться в бейдевинд. ***)
       Идем на Барбадос, понял Серов и взглянул на Шейлу. Девушка
кивнула.
       - Стерн и Пратт помогут нам с припасами и снаряжением. Мушкеты,
мясо, сухари, мука, свежая вода, ром... - Она заставила Серова наклонить
голову и размотала бинт с его шеи. - Рана твоя закрылась, и ее не надо
прятать под повязкой. На морском ветру все быстрее заживает, так Джулио
говорил... - Взгляд Шейлы метнулся к телу хирурга, обернутому парусиной,
и по ее щеке сползла слезинка. - Бедный Джулио, он был ко мне так добр!
И научил так многому! Я его с детства помню, с тех самых пор, как дядюшка
увез меня с Ямайки на Тортугу... Верно сказано, Эндрю: Господь берет,
Господь дает, Господь с нами всегда, и в горе, и в радости, и мы должны
быть благодарны за все содеянное Им и за Его дары. Он взял отца и матушку,
но послал мне дядю Джозефа и Джулио, а теперь забрал их, но дал мне
тебя...
       - Раз я подарок от Господа, - сказал Серов, - то, может быть,
по такому случаю ты откажешься от мести испанцам? Я говорю об испанцах
вообще. А в частности, если найдем тех типов, что сожгли твоих близких
и соседей, перестреляем их как куропаток. Тут я готов помочь.
       - Я подумаю, - молвила Шейла, глядя, как Рик Бразилец и Брюс Кук
поднимают труп Росано. - Я знаю, что Иисусу неугодны ненависть и месть,
что он сказал: Аз воздам! - но мир устроен так, что без них не прожить.
Вот Пил, Дойч и другие мерзавцы - они убили Джулио, Хейнара, Галлахера...
Разве не должна я отомстить? И разве Господь взыщет с меня за 
бездействие?
       Мертвое тело Росано с всплеском скользнуло за борт, пираты
перекрестились, девушка стала читать молитву. Серов, хоть был неверующим,
тоже осенил себя крестом. Шейла да лекарь-итальянец - другими близкими
в этой реальности он не успел обзавестись. Даже плут Мортимер и туповатый
Хенк, его подельники, были сейчас далеко от него. Впрочем, не стоило
сравнивать с ними Джулио Росано - хирург мог сделаться ему настоящим
другом, проводником в этой чуждой реальности. Мог бы! Но его уже нет...
       Горькое сознание нелепости этой смерти затопило Серова. Он
поглядел на острые акульи плавники, что мельтешили вокруг канувшего в
воду тела, и зашептал слова, те же самые, что были сказаны днями раньше
над мертвым капитаном: "Господи, прими душу Джулио Росано и прости его
грехи! Прости и помилуй!" Ему хотелось присоединиться к молитве Шейлы,
но он не знал, как это сделать и что положено произносить. Вместо этого
в памяти всплыли другие строки:

       У Геркулесовых столбов лежит моя дорога,
       У Геркулесовыз столбов, где плавал Одиссей...
       Меня оплакать не спеши, ты подожди немного,
       И платьев черных не носи, и частых слез не лей...

                             * * *

       Для пятнадцати человек маленький шлюп был таким же тесным,
как "Ворон" для сотни с лишним корсаров. Эти скученность и теснота
однако не тяготила Серова, напоминая ему привычный цирковой вагончик
или палатку, в которой ютился их взвод в Чечне. Даже люди были похожи:
боцман - вылитый ротный старшина, суровый молчун, Брюс Кук - в точности
знакомый лейтенант, такой же юркий, подвижный и вспыльчивый, а Эрик,
один из братьев-скандинавов, походил на белобрысого Коляна, хлопца из
Подмосковья. Окружающий мир тоже демонстрировал Серову свою неизменность,
доказывая, что триста лет - не срок, с которым считаются Галактика
или планета Земля. С точки зрения таких глобальных категорий будущее
отличалось от прошлого лишь большей суетливостью человеческой расы,
расползшейся по всем материкам и островам, опутавшей их дорогами и
застроившей городами. Мелочи, всего лишь мелочи! Главное было постоянным:
все так же всходило и садилось солнце, мерно дышал океан, дул ветер,
текли по небу облака и мерцали ночами далекие звезды.
       Стур разделил команду на вахты по четыре человека, и Серов
впервые встал к рулю. Правя корабликом в темное время, он глядел на
звезды, уже привычно отыскивая среди них Полярную, на компас в медной
позеленевшей окантовке, и думал об ожидающем их впереди. Вероятно, эта
привычка рассчитывать и строить планы тоже являлась чем-то таким, что
отличило его от нынешних современников; они, даже Тегг и Шейла, больше
жили сегодняшним днем, а значит, были уязвимее. Серов такой оплошности
не допускал. Впервые с тех пор, как он очутился в этой реальности, над
ним не стояли капитан и прочие начальники, и слово его имело вес; он мог
распорядиться так или иначе собственной судьбой и судьбами тех, кто плыл
с ним на шлюпе, не зная, что уготовано в грядущем. Но будущее бросает
тень перед собой, и зоркий человек способен различить его контуры,
уяснить события по жесту, фразе или промелькнувшей мысли.
       Фраза была - намек, подтолкнувший мысль в нужном направлении.
Губернаторы нищим не помогают, сказал Уот Стур, и это было правильно
по отношению к царям и королям, министрам, президентам, генералам и
прочим властям предержащим. Ни в эту эпоху, ни в более поздние века
они, за редким исключением, отнюдь не являлись оплотом порядка и
справедливости и не склоняли слух свой к ограбленным и униженным.
Опыт Серова, включавший нищету его семьи, сожженные торговые палатки,
службу в ОМОНе и поиски похищенных людей, лишь подтверждал такое мнение,
а это заставляло думать, что Шейла потеряла не только любимого дядюшку,
но и богатое наследство. Фрегат уже отняли, а что касается плантаций
и поместий, то лишь губернаторы Тортуги, Барбадоса и Ямайки могли,
подтвердив ее права, ввести во владение этим имуществом. Кроме того,
имелись сто восемьдесят тысяч песо, хранившихся у де Кюсси - скорее
всего, в сундуках Французской Вест-Индской компании. Захочет ли он
расстаться с деньгами? Ответ не очевиден, размышлял Серов. Если бы
Шейла явилась в Бас-Тер на "Вороне", с грузом сокровищ, с пушками и
сотней с лишним молодцов, рекомендация была бы веской! Но шлюп невелик
и команда мала, а это делает из них просителей. Все равно, что он
пришел бы к Петру Алексеевичу с одним пистолетом да шпагой и сказал
бы: дай мне батальон и чин майора! Петр, может быть, и даст... Но де
Кюсси - не Петр.
       Так думал Серов, пока их судно, минуя огромный остров Тринидад,
а за ним островок поменьше, под названием Тобаго, плыло к Барбадосу.
Уложиться в пять суток, как надеялся боцман, не удалось - в это время
года дул северо-восточный ветер, который на четвертый день отнес их к
берегам Гренады. Речная вода в бочках быстро протухла, превратившись в
мутную жижу с гнилым запахом, пища кончалась, но высадиться на Гренаде,
где стоял испанский гарнизон, они не рискнули. Уот Стур, плававший в
карибских водах без малого четверть века, припомнил, что за Гренадой
тянется до самого Сент-Винсента цепочка мелких островов, необитаемых и
окруженных рифами. ****) Опасные места, но малая осадка шлюпа и ловкость
Хрипатого выручили их; Боб провел суденышко между черных, обросших
водорослями камней в крохотную бухту, где волны лизали золотой песок
и ветер шелестел листвою пальм.
       В четвертом часу пополудни они сошли на берег. Серов поддерживал
Сэмсона Тегга, с трудом ковылявшего по песку, Шейла и Джос несли корзину
с жалкими остатками маиса и фруктов, Тернан тащил котелок, а остальные
- бочки для воды и сделанные из ножей остроги. Взглянув на солнце и
проворчав, что до заката еще достаточно времени, Стур повел Рика, Боба и
братьев Свенсонов к ключу, бившему в пальмовой роще. Охотники разбрелись
у воды в поисках черепах и черепашьих яиц, Тернан, вооружившись острогой,
высматривал рыбу, Кактус Джо пытался сбить камнями орехи с пальм. Это ему
удалось. Отрубив верхушки нескольких кокосов, Шейла напоила Тегга соком,
потом бомбардир прилег в тени деревьев и заснул. Он чувствовал себя
гораздо лучше - рана закрылась, лихорадка прошла, но ступал он на
больную ногу еще с трудом.
       К тому времени, когда солнце стало погружаться в море, на
пляже горел костер, в котелке булькало варево из маиса с черепашьим
мясом, жарилась на прутьях рыба, а люди сидели у огня, жадно втягивая
аппетитные запахи. Вид у команды был не из лучших; полуголые, обросшие
щетиной, грязные, с ввалившимися щеками, они походили на шайку голодных
нищих. Животы у всех раздулись - за последние три часа каждый выпил не
меньше галлона воды. Вода на острове была с легким железистым привкусом,
но после тухлятины из бочек казалась прекрасной.
       Ели молча, быстро, глотали, не прожевывая, огромные куски.
Отползали к пальмам и, облегчившись, вновь возвращались к котлу. Допили
вино и ром из фляжек Стура и Кактуса Джо, сгрызли твердую мякоть кокосов,
разлеглись на песке, захрапели. За время этого скорого пиршества была
сказана едва ли пара фраз - Стур пробормотал, что завтра нужно вялить
черепашье мясо, а Страх Божий отозвался: завялим, боцман, Господь не
обидел черепахами этот край.
       Серов уснул, но в середине ночи Шейла его разбудила.
       - Идем, Андре.
       Он сел, протирая глаза кулаками.
       - Куда?
       Зубы девушки блестнули в лунном свете - она улыбалась.
       - Запах от нас как от стада свиней. Я хочу помыться.
       - Акулы... - протянул Серов, с сомнением поглядывая на воду.
       - Ерунда! Акулы не трогают людей, если нет кровоточащих ран.
Идем!
       Поднявшись, он двинулся вслед за Шейлой по песку. Она шагала
уверенно, однако вела его к пальмовой роще, прочь от воды и храпевших
у костра пиратов. Почему?.. - мелькнула мысль у Серова, но тут же он
сообразил, что они находятся на острове. На крохотном клочке суши в
тысячу ярдов поперек, и куда тут ни пойдешь, всюду уткнешься в воду.
Шейле об этом не приходилось вспоминать - она была островитянкой,
прожившей жизнь рядом с морем.
       Темные кроны пальм зашелестели над ними, и Серову почудилось,
что он снова на том безымянном островке, где команда "Ворона" делила
добычу. Место их первого с Шейлой свидания... И место, где он впервые
ступил на сушу... Совсем недавно, полугода не прошло...
       Песчаные прогалины между деревьями белели, будто засыпанные
снегом. То ли стон, то ли всхлип послышался вверху - какая-то ночная
птица подавала голос. Слабый ток воздуха овеял лицо Серова, и большая,
почти невидимая в полутьме бабочка скользнула над его плечом. Птицы,
бабочки, крабы и черепахи - других живых существ на этом острове не
было. Казалось, Бог сотворил его специально для них с Шейлой.
       За рощей снова простирался залитый серебряным светом пляж,
темнели камни у воды, тихо рокотали волны и мерцала, переливалась
лунная дорожка в море. Шейла сняла сапоги, расстегнула пояс и вдруг
замерла, повернувшись впол-оборота к Серову.
       - Отвернись! И раздевайся первым!
       Он покорно сбросил одежду, побежал к воде, плюхнулся в набегающие
волны. Второе купание в этой реальности, мелькнула мысль, но о первом
случае вспоминать не хотелось. Если он должен был пройти крещение водой,
чтоб приобщиться к этому миру, так именно сейчас, в ласковом море, под
светом сиявшей в небесах луны, у пустынного тихого берега.
       Гибкая фигурка Шейла скользнула в воду рядом с ним. Как песок и
светлая дорожка в море она казалась изваянной из серебра, только зрачки
были темными словно ночное небо. Они поплыли к рифам, окутанным пенными
бурунами, и Серову вдруг почудилось, что около него не человек, не земная
девушка, а нереида, дочь старика Океана, явившая смертному свой лик и
наготу. Божественно прекрасную! Плечи и руки Шейлы влажно поблескивали,
пряди волос струились по спине, и, когда волна приподнимала ее, Серов
различал ложбинку между упругими грудями.
       - Возвращаемся, Эндрю, - сказала девушка. - К камням не стоит
приближаться, там сильный прибой.
       Они неторопливо развернулись к берегу. Воды шельфа, такие
прозрачные днем, просвечивающие до самого дня, сейчас казались черной
таинственной бездной. Они парили над этой пропастью как пара белых
мотыльков, застывших в глыбе обсидиана.
       На мелководье Серов встал, подхватил Шейлу на руки и вынес на
берег. Она уже не пыталась скрыться от его взгляда; прижимая девушку
к себе, он ощущал чарующие изгибы ее тела и слышал, как сильно бьется
сердце. Что-то новое рождалось между ними - быть может, то безоглядное
доверие, та жертвенность, что связывают женщину с мужчиной крепче любых
цепей, сильнее формальных обязательств, и без которых любовь всего лишь
животная страсть. Так думал Серов, отпрыск рафинированного века, склонного
к самокопанию и психоанализу, но вряд ли Шейла разделяла эти мысли. Она
жила чувством, а чувство в иные моменты более верный подсказчик, чем
разум.
       Серов опустил ее на песок и улегся рядом. Темное бархатное небо
раскрылось над ними, лучики мерцающих звезд кололи глаза, лунный диск
казался огромным, и было легко представить, что там, в небесах, вовсе
не диск, а огромная круглая дыра, устье вселенской шахты, в которую они
внезапно упадут и будут лететь до скончания мира. Или до двадцать первого
столетия, в котором этот островок вряд ли изменился. Слишком он мал,
слишком ничтожен, чтоб возводить тут отели, строить дороги и пристани;
вероятно, все здесь останется прежним - квадратный километр песка, крабы,
черепахи да пара сотен пальм.
       "И мы с Шейлой, - подумалось Серову. - Будто приплыли мы сюда на
яхте в свадебное путешествие и попали в прошлый мир, в тот, каким он был
триста, и тысячу, и десять тысяч лет назад. Но там, за горизонтом, другая
реальность - там залитые светом города, там океанские корабли, воздушные
лайнеры, машины, там век электричества, компьютеров и межпланетных полетов.
Там шесть или семь миллиардов людей, не всегда довольных и сытых, но все
же в большинстве своем желающих жить по закону, а не грабить ближнего.
Там, все это там, мой настоящий мир, мое настоящее прошлое! Ну а пираты,
кремневые ружья, лачуги Бас-Тера, песо и шпаги, трупы испанцев - сон,
всего лишь сон! Все сон, кроме Шейлы!"
       Он почти поверил в это. Он лежал, чувствуя упругость ее бедра,
тепло девичьего тела, и в его голове была одна мысль: завтра они поплывут
в Нью-Йорк. Пора знакомить Шейлу с сестренкой и родителями.
       - Эндрю! Очнись, Эндрю! - Девушка склонилась над ним. - О чем ты
думаешь?
       - Вспоминаю дом, - сказал он, гладя ее волосы.
       - Свою Нормандию?
       - Нет, милая. Мой дом гораздо, гораздо дальше. - Серов вздохнул
и, приподнявшись на локте, бросил взгляд на их одежду. Сапоги, короткие
штаны, рубахи, безрукавки, широкие кожаные ремни... Осознание нынешнего
бытия стремительно возвращалось к нему, тяжкое, как многотонная глыба.
Он снова вздохнул и добавил: - Когда-нибудь я расскажу тебе о нем.
       - Расскажи сейчас, - потребовала Шейла.
       - Это очень долгая и странная история, девочка моя. Сейчас нам
надо думать о другом. Вот, например: отдаст ли де Кюсси твои деньги?
Рассудит ли с Пилом по справедливости? Захочет ли помочь?
       Шейла молчала, уткнувшись лицом в его плечо. Потом шепнула:
       - Не знаю, Эндрю, не знаю. Может, эти деньги, Пил и захваченный
корабль не самая большая неприятность. Человек предполагает, Господь
располагает... Кто догадается, какие Им уготовлены испытания?
       - Что ты имеешь ввиду?
       Она потерлась носом о висок Серова.
       - Мне двадцать лет, а это возраст, когда давно пора быть замужем.
Особенно одинокой девице.
       - Это мы исправим, - пообещал Серов. - Скоро исправим.
       - Ты не понимаешь, Эндрю! Неужели ты забыл? Мне двадцать, -
повторила Шейла, - и по любым законам, британским или французским, я
еще год несовершеннолетняя. Я не могу распоряжаться своим имуществом,
деньгами, поместьями и даже своей рукой. Дядя Джозеф мертв... Кто
подтвердит, что он хотел нас обвенчать? Что такова была его воля?
Он погиб и не успел назначить мне опекуна...
       - Мы скажем, что успел. Скажем, что он назначил Тегга.
       - Пил будет утверждать, что это ложь. Что люди, бывшие с дядей
в час его гибели, такого не слышали. Наше слово против его... И знаешь,
чем это кончится?
       - Ты полагаешь, - хмурясь начал Серов, - полагаешь, что
губернатор...
       - Да, да! Де Кюсси объявит себя моим опекуном. Так принято в
наших краях, а к тому же у него дядины деньги. И, чтобы сохранить их,
он может призадуматься о моем будущем супруге... Он хитрый, и я ему
на фартинг не верю... Он может просто меня продать - продать богатую
наследницу тому, кто больше даст! Теперь понятно, Энди?
       - Вполне. Деньги и твое богатство - веский аргумент.
       Серов нахмурился еще больше, но тут ладошка Шейлы легла ему на
грудь, и жаркое прерывистое дыхание опалило щеку.
       - Но ты не бойся, Эндрю, я придумала, придумала, - шепнула
она. - Никто нас не отнимет друг у друга... никто, если я стану твоей,
а ты - моим... моим супругом перед Господом... Особенно если наш обет
будет подкреплен... ну, ты понимаешь, милый... - Ее шелковистое бедро,
скользнув по коленям Серова, замерло на его животе. - Если я стану твоей
женой, здесь и сейчас... может быть, даже понесу от тебя и, если надо,
объявлю об этом во всеуслышание... кто захочет претендовать на мою руку?..
Никто! И этот грех Господь нам простит.
       - Ты умная малышка. Знаешь, когда не стоит держаться за
репутацию, - сказал Серов и прижал ее к себе. - Ну, а что до Господа...
С ним мы разберемся. К нему первыми в очереди на отпущение грехов стоят
маркизы.
       Нет брачного ложа мягче песка, нет мелодичнее гимна, чем
рокот прибоя и шелест листвы, нет напитков слаще, чем губы любимой...
Шейла вскрикнула, и ветер, подхватив ее стон, разнес его над землей и
морем, рассыпал над волнами звоном свадебных колоколов. Есть ли надежней
свидетели, чем небо, море и земля?.. - думал Серов, обнимая свою любимую,
чувствуя трепет ее тела. Они, вечные спутники людских находок и потерь,
утешают, радуют, благословляют. И провожают, когда наступит срок.
       ...На рассвете они вернулись в лагерь. Шли рощей, где,
приветствуя разгоравшуюся зарю, уже щебетали и пищали птицы, держались
за руки, но молчали и старательно делали вид, что там, у моря, под
луной и звездами, ничего не случилось. Не потому, что это было достойно
забвения, но по одной лишь причине - спрятать счастье от чужого глаза,
от всех, кто не входил в их сокровенную Вселенную. В ней было место
только для двоих.
       Серов, гоня воспоминания о сладких губах и нежной коже Шейлы,
думал про губернатора де Кюсси, про деньги, отданные на сохранение,
про возможное опекунство и шансы разобраться с Пилом. Мысли эти были
мрачными, отрезвляющими и холодными, как лед - самое то, чтобы не сиять
улыбкой перед чертовой дюжиной корсаров. Некая идея крутилась у него в
голове, с каждой минутой делаясь все четче и определенней, обрастая
подробностями и деталями и оформляясь в план.
       Наконец он сказал:
       - Этот Скалистый форт в Бас-Тере... Там, вероятно, полно солдат?
Не иначе, как половина гарнизона? Или треть? Ночью дежурят и днем?
       Удивленно взглянув на него, Шейла покачала головой.
       - Ну и мысли после брачной ночи! Все же Господь устроил мужчин
по-иному, чем женщин... Я-то надеялась, что ты размышляешь о свадебном
подарке молодой жене.
       - Именно о нем, солнышко. Так что там с этим фортом?
       - Ничего особенного. Он невелик, и там не поместится ни половина,
ни треть гарнизона. Солдаты живут в казарме, а в Скалистом стоят на вахте
пушкари со своим лейтенантом. Примерно человек пятнадцать.
       - Надо же, - с задумчивым видом молвил Серов. - Выходит, их
столько же, сколько нас... А скажи-ка, счастье мое, какая дистанция от
форта до губернаторского дома? Мне кажется, там и трехсот ярдов не будет.
Так?

-----------------------------------------------------------------------

       *) Остров Барбадос, бывший в описываемое время английской
колонией, лежит примерно в 450-500 км от устья Ориноко, довольно близко
к берегам современной Венесуэлы (на востоке страны).
      **) Остров Кюрасао, голландская колония, расположен в семидесяти
километрах от побережья современной Венесуэлы (на западе страны).
     ***) Бейдевинд - курс судна, при котором направление ветра не 
совпадает с линией курса, а составляет с ней угол меньше девяноста 
градусов.
    ****) Гренада и Сент-Винсент - довольно крупные острова, каждый
около 30 км в поперечнике, расположенные на границе юго-восточной части
Карибского моря и Атлантического океана, вблизи побережья Венесуэлы.
Между ними на расстояние в сто километров протянулись малые острова
Гренадины (Балисо, Мюстин, Саван и другие), которые, как и Сент-Винсент,
принадлежат в настоящее время Англии.




               Глава 15. Мингер Петер ван дер Вейт

       До Барбадоса они добрались только на одиннадцатый день. Это
был обширный зеленый остров, не такой большой, как Куба, Гаити и
Ямайка, но все же имевший солидные размеры *) - шлюп шел вдоль его
западного побережья с рассвета до полудня. Они миновали Бриджтаун,
островную столицу,  не приближаясь к бухте и порту, где, возможно,
находились британские военные фрегаты - совсем не лишняя предосторожность,
если вспомнить, что в Европе началась война, а в экипаже шлюпа были три
француза. За городской окраиной потянулся берег, над которым доминировала
гора тысячефутовой высоты, видимая с моря. В одних местах берег, заросший
деревьями, казался безлюдным, в других был засажен сахарным тростником, и
тут стояли просторные дома плантаторов, а при них - деревушки, где ютились
черные рабы и белые каторжники. Одних привезли из Африки, других - из
старой доброй Англии, но судьба у всех была одна: гнуть спину под палящим
солнцем и со страхом слушать, как посвистывает плеть надсмотрщика. Цены,
правда, различались: за черных давали сотню песо, а за белых, не столь
выносливых в тропическом климате, не больше семидесяти.
       Владение мистеров Стерна и Пратта располагалось на северной
оконечности острова, вытянутой словно тупое долото. По местным меркам
плантация была небольшой; здесь трудились с полсотни негров и дюжина
белых, бывших каторжников, а ныне вольных людей. Правда, слишком
больных или слабых, чтобы податься в пираты, а потому они присматривали
за неграми, резали тростник и гнали из патоки ром. Хозяева, Исаак Стерн
и Джереми Пратт, были людьми рангом повыше, старыми разбойниками и
приятелями Брукса; можно сказать, корсары на пенсии, осевшие на покой
среди благодатных равнин Барбадоса. На двоих у этих джентльменов
приходилось три руки и три ноги, что, однако, не мешало им управляться
в поместье с завидной энергией.
       Шейла, Серов и их спутники пробыли здесь больше недели. В
поселке, лежавшем милях в пяти от плантации, была церквушка с настоящим
англиканским пастором, и в ней отслужили заупокойную по Джозефу Бруксу,
Росано, Хейнару и прочим убиенным, дабы их души поменьше мучились в
чистилище. Шлюп снарядили всем необходимым для двухмесячного плавания,
запасами рома и воды, провизии и пороха; нашлись у старых бандитов и
мушкеты, и карты, и подзорная труба, и кое-какие навигационные инструменты.
Вот с наличностью было туговато - Стерн и Пратт, тяжко вздыхая, выложили
двести двадцать песо и развели руками. Вернее, развел Стерн; у Пратта
такой возможности не имелось.
       Шла вторая декада сентября, когда шлюп покинул гостеприимный
берег. Экипаж был в полном порядке, Тегг уже ковылял вполне уверенно,
Свенсоны, успокоив сердца молитвой, уже не мрачнели, вспоминая брата, и
даже Стур повеселел, хотя ругаться и поминать имя Господа всуе это ему
не мешало. Впрочем, люди, да и боцман с бомбардиром, все чаще обращались
к Серову за указанием или советом, что получалось как-то само по себе.
Но, разумеется, не без причин: может быть, его отношения с Шейлой не
остались секретом, или корсаров оценили его предусмотрительность и
умение планировать каждый шаг. Не исключалось, что популярности Серову
прибавлял дар ладить даже со вспыльчивым Брюсом Куком и угрюмым Страхом
Божьим; возможно, считая его своим, в нем в то же время чуяли существо
иной, более высшей породы. Что не удивительно; его странности были
заметней среди полутора десятков человек, чем на забитой людьми палубе
"Ворона".
       Шлюп стал для него отличной школой - тут Серов овладел многими
искусствами, которых не успел постичь за шестимесячный срок на фрегате.
Стур, соображавший в практической навигации, обучил его прокладывать
курс, пользоваться секстантом и астролябией; Хрипатый Боб - стоять у
руля, ловить переменчивый ветер, следить за оттенками моря у берегов;
Тегг объяснял артиллерийскую науку - как зарядить и навести орудие,
как изготовить гранаты, и чем бомбарда отличается от единорога. **)
Новые знания давались Серову легко, что казалось чудом его наставникам,
но объяснялось тем, что он, как сын маркиза, имел в основе хорошее
образование. Может быть, обучался в каком-то нормандском монастыре
или светском университете... Воистину так! Обычная школа его эпохи
превосходила любой университет, особенно по части математики. В этой
науке делались лишь первые шаги к теориям высокого порядка; Ньютон
и Лейбниц были еще живы, а Эйлер даже не родился. ***)
       Можно считать, что экзамен на штурмана был выдержан Серовым,
когда он проложил на карте курс от Барбадоса к Наветренным островам.
Они прошли проливом между Мартиникой и Сент-Люсией, ****) прошли ночью,
и он стоял у руля, командуя братьями-датчанами - те управлялись с
парусами. На рассвете, когда шлюп удалился на двадцать две мили от
архипелага, ветер упал, паруса обвисли, и морские воды застыли словно
голубоватое зеркало. Боцман, проснувшись, начал расталкивать дремлющих
корсаров, чертыхаться и проклинать штиль, Хрипатый Боб сменил Серова
у штурвала, и из каюты выбралась Шейла. Рик Бразилец, самый зоркий в
экипаже, оглядел горизонт и, вытянув длинную темную руку, показал на
запад.
       - Там!
       - Что - там? - окрысился Стур. - Корыто твоей мамочки? Или
ночной горшок папаши?
       - Там, - повторил Рик и, подумав, добавил: - Мачты! Один, два,
три - мой не разобрать.
       Он владел английским получше индейца Чичпалакана, но все же
не настолько, чтобы высказывать сложные мысли. Зато абордажным топором
действовал с отменной ловкостью.
       Помянув дьявола и его шутки, боцман направился в каюту,
будить Тегга. Вскоре бомбардир вылез на палубу со зрительной трубой
под мышкой, кивнул Серову и, прихрамывая, заковылял на бак. Поднял
трубу, присмотрелся, покачал головой.
       - Корабль, гореть мне в аду! Корпус не видно, паруса спущены,
лежит в дрейфе... Вроде бы судно небольшое и на галион не похоже.
       - Сколько мачт? - спросил Серов, переглянувшись со Стуром.
       - Далеко, не разглядеть... Попробуй ты. - Тегг сунул ему трубу,
но солнечные блики и расстояние делали задачу невыполнимой.
       - Неужели "Ворон"? - со страхом прошептала Шейла.
       - Вряд ли, - буркнул Стур. - На Барбадосе мы прокантовались
восемь дней, значит, "Ворон" сейчас болтается где-то у Эспаньолы или
у Ямайки. А эти, - он ткнул рукой на запад, - эти нас не видят. И не
увидят, если в полдень спустим паруса. Шлюп невелик и сидит мелко.
        - Думаешь, к полудню сможем подойти поближе? - спросил Тегг.
        - Хрр... Это как задницу почесать! - раздался голос Хрипатого
Боба, и Серов, оглянувшись, увидел, что за ними столпилась вся команда.
Глаза у корсаров блестели, кулаки сжимались, а из раскрытых ртов едва
не капала  слюна. Добыча! Добыча на горизонте! Разбойничий инстинкт
будоражил им кровь.
       - Ну, приблизимся, поглядим, тогда и решим, что делать, -
предложил бомбардир. - Что скажете? - Он как будто обращался ко всей
команде, но глядел на одного Серова.
       - Рик пусть наблюдает, - молвил тот. - Отдай ему трубу.
       Пять часов до полудня прошли в изрядном оживлении. Порывы
слабого бриза временами подгоняли шлюп, и постепенно, выигрывая в час
три-четыре, а иногда и пять сотен ярдов, легкое суденышко приближалось
к замершему в дрейфе кораблю. Корсары возились с оружием, правили клинки,
чистили стволы мушкетов, отмеряли порох; Сэмсон Тегг изготовил несколько
гранат, завернув пороховые заряды и пули в куски парусины. Мушкетов было
восемь, и Серов велел, чтоб их раздали самым опытным стрелкам. Стрелял он,
пожалуй, лучше всех, но себе не взял ружья, и это казалось естественным
- командир с мушкетом не воюет.
       Солнце еще не взобралось в зенит, как Рик Бразилец завопил:
       - Видеть! Мой видеть! Мачты - один, два! На два мачта -
грота-трисель! Мой видеть рей! Бриг! *****)
        Зрительной трубой, торчавшей за ремнем, он так и не 
воспользовался - похоже, не знал, к какому глазу ее приложить. Тегг 
подскочил к Бразильцу, выдернул трубу.
       - Дай сюда, придурок! Хмм... - Он уставился на судно. - Верно,
две мачты, и гафель торчит... В самом деле бриг! Взгляни, Эндрю... и 
ты, Стур...
       Труба пошла по рукам.
       - Голландский купец, - заметил боцман, подтолкнув Серова
локтем. - Из Старого Света идет. Скорее всего, на Кюрасао.
       Они уставились друг на друга. Голландцев пираты не трогали
- не то чтобы они считались полным табу, но в списке возможных жертв
стояли дальше французов и англичан, не говоря уж об испанцах. Это была
инстинктивная дань уважения людям, пострадавшим от Испании более всех
в Старом Свете и боровшимся с ней на суше и море с невиданным мужеством
и упорством. К тому же суда, шедшие из Европы, даже испанские, большой
добычи не сулили, поскольку не было в их трюмах ни золота, ни серебра, ни
даже таких дорогих товаров, как сахар, ценное дерево, табак. Случалось,
на них везли предметы роскоши, наряды, мебель, украшения, но чаще грубую
ткань, мыло, муку, простую посуду, орудия и инструменты - то, в чем
нуждались заокеанские колонии. Такие грузы были для пиратов бесполезны
- вспотеешь, пока продашь.
       - Голландец, дьявольщина! - с разочарованным видом пробормотал
Тегг. - Что в нем толку? Гружен канатами или подковами, а может,
глиняными горшками...
       - Ну и что? - возразил Стур. - Уж горстка гульденов у них точно
завалялась! ******) А гульден ничем не хуже фунтов и песо.
       Команда поддержала его одобрительным гулом, а Брюс Кук добавил:
       - Нет черепах, так сгодятся черепашьи яйца.
       - Ночью бы подкрасться... - мечтательно произнес Кола Тернан,
щуря единственный глаз.
       - Подкррасться, хрр... - согласился Хрипатый Боб. - Залезть
по-тихому на боррт и перререзать глотки!
       Серов кашлянул, и сразу установилась тишина.
       - Это лишнее, - сказал он, - лишнее насчет глоток. Голландцы -
хорошие парни, сам Петр Алексеевич у них учился.
       У половины экипажа челюсти отвисли в изумлении.
       - Петр... какой еще Петр? - переспросил Тегг. - Что за аля...
ксаля...
       - Алексеевич! - рявкнул Серов. - Великий русский государь, но
это сейчас не важно. А важно то, что распри у нас с голландцами нет, и
кровь пускать им я не позволю! Хотя деньги, конечно, возьмем, - произнес
он тоном ниже, - и деньги, и груз, и корабль. Корабль - вот что главное!
       Тегг поскреб в затылке.
       - А ведь верно - корабль! Одно дело, явиться в Бас-Тер на нищем
шлюпе с восемью мушкетами, и совсем другое - на бриге! Клянусь дьяволом,
это поднимет нашу... нашу...
       - ...репутацию, - усмехнувшись, подсказал Серов. - На шлюпе мы
беглецы и просители, а на большом корабле - боевая команда. У голландцев,
наверное, и пушки есть...
       - Хотя бы четыре! - простонал Тегг. - Хотя бы на восемнадцать
фунтов! - Он повернулся к Стуру, их главному навигатору: - Как думаешь,
Уот, подберемся мы к ним ночью? При таком-то слабом и неверном ветре?
       - Все в руках Божьих, Сэмсон. Были бы у нас шлюпки...
       Это Серов уже понимал - были бы шлюпки, не было б проблем.
Десантные операции, в том числе абордаж, производились большей частью
не с корабля, а с лодок. Особенно в штиль, когда на ветер нет надежды,
и весла ничем не заменишь. К сожалению, суденышко у них было слишком
маленьким, и на борту даже ялика не имелось.
       Стур велел спустить паруса, и бриг с шлюпом застыли на морской
поверхности как пара щепок - одна побольше, другая поменьше. Голландский
корабль смутной тенью рисовался у горизонта, на фоне вод, блистающих
расплавленным серебром; глядеть на них можно было лишь прищурившись.
Стур и Хрипатый Боб, опытные моряки, уверяли, что до брига не меньше
шести миль, и что с такого расстояния шлюп не увидеть - палуба чуть ли
не вровень с водой, а мачта - что соринка на стекле зрительной трубы.
Впрочем, никто в их сторону и не глядел. В штиль да еще в ясный день
всякий корабль уверен в своей безопасности, и голландцы, похоже, не
были исключением. Временами от брига доносилось едва слышное заунывное
пение, и Серов мог поклясться, что капитан дрыхнет в каюте, его мореходы
кайфуют у бочонка с ромом, и даже вахтенный офицер пропустил не одну
кружку.
       Время на раскаленной палубе шлюпа тянулось медленно. Посматривая
на людей, забившихся в скудную тень у фальшборта, Серов думал, что вот
еще одно отличие от его современников: те разделись бы догола при такой
жаре и попрыгали в море. Представив Шейлу в бикини, он с сожалением
покачал головой. Нет, такой он ее никогда не увидит! Скорее уж совсем
обнаженной в интимный момент, как на том безымянном островке... Сладкие
воспоминания охватили его, Серов вздохнул и бросил взгляд на девушку.
Она, насупив брови, занималась делом - точила свой клинок.
       Солнечный край коснулся бирюзовой черты, отделявшей небо от
моря, над шлюпом прошелестел порыв ветерка, и братья Свенсоны подняли
парус. Хрипатый Боб встал к штурвалу, прищурился, отыскивая голландца в
наступавших сумерках, чуть-чуть повернул руль. Шлюп пополз вперед словно
воин-индеец, выслеживающий врага: пятьдесят ярдов - остановка, еще сорок
- снова остановка.
       - Безлунная ночь, - сказал Тегг, задрав голову к небу. - Найдешь
их, Боб?
       - Хрр... Как в сапог нассать, - послышалось от руля.
       - Они все еще в дрейфе, - молвил боцман, склонив голову к плечу.
- Судным днем клянусь, скрипа талей не слышно - значит, пловучий якорь
не выбирают. И то сказать: этот ветер для них не ветер.
       Солнце село, высыпали звезды, над морем воцарилась тьма, но
Боб уверенно вел их суденышко, приноровляясь к порывам ветра. Они были
редкими и слабыми, но все же шлюп продвигался вперед, все ближе и ближе
к голландскому судну. Около полуночи Рик Бразилец заметил свет фонарей,
горевших на носу и корме, затем они услышали стук подошв и шарканье
- вахтенный обходил корабль. До брига было двести или триста ярдов, и
пираты, не сговариваясь, разделились пополам: Шейла м Стур - с Серовым
на юте, здесь же Тернан, Страх Божий, Кук, Герен и Джос; остальные - на
баке с Теггом. Кроме оружия были приготовлены крючья и канаты.
       - Орать погромче и стрелять по моей команде, - сказал Серов.
- Но не в людей! Хватит с них пары зуботычин.
       - Но крепких, - буркнул Брюс Кук, потирая кулаки.
       Их судно призраком скользило в душном мраке тропической ночи.
Темное, но живое, играющее отблесками звезд - вода; черное, неподвижное,
массивное - корпус брига; почти незаметные стволы мачт, пересеченных
реями, уходят в вышину и, кажется, дотягиваются до ковша Большой
Медведицы. Тишина, безмолвие, только плещут о борт мелкие волны да
чуть слышно пощелкивает парус.
       - Шварртуемся! - прохрипел Боб и, закрепив штурвал канатом,
скатился вниз на палубу. Упал парус; шлюп, замедляя движение, скользнул
вдоль борта голландца, задел его носом и развернулся. Легкое сотрясение,
скрип дерева о дерево, стук крючьев и кошек, впивающихся в борт, и их
кораблик замер.
       - Страх, давай!.. - шепнул Серов.
       Страх Божий взлетел по канату, и на бриге раздался испуганный
крик - должно быть, вахтенный увидел его жуткое лицо. Пираты, не мешкая,
полезли на нос и шкафут. Серов, поднявшись одним из первых, увидел, что
дозорный голландец верещит и бьется в тисках Страха Божьего, и что палуба
усеяна чем-то белым. Спустя секунду он сообразил, что белое - матросские
робы и штаны, а в них - бравые мореходы, прилегшие, должно быть, отдохнуть.
Кое-где эти одеяния едва заметно шевелились.
       - Огонь! - скомандовал Серов.
       Грохнул залп из ружей и пистолетов, свистнули пули, корсары
завыли, заулюлюкали, загремели оружием. Казалось, этот дьявольский
концерт мог разбудить даже покойника, но робы лишь слегка затрепыхались.
Герен, наклонившись над одним из моряков, попробовал его поднять, однако
ноги голландца не держали. Стур ткнул ближайшего сапогом в ребра и
буркнул:
       - Пьяны, сучье отродье! Все пьяны! Джином разит как из бочки!
Страх, да утихомирь ты этого!..
       Страх Божий стукнул вахтенного кулаком по голове, и верещанье
смолкло. Зато открылась дверь в кормовой надстройке, явив коренастую
фигуру с раскрасневшимся лицом. Глаза коренастого разбегались в разные
стороны, но все же он неимоверным усилием свел их вместе и что-то
забормотал на голландском.
       - Интересуется, кто мы такие, - перевел подоспевший Тегг,
сунул пистолет за пояс и отпихнул коренастого. Тот свалился на палубу 
и захрапел.
       В каюте, где, вероятно, пировали офицеры, нашлись еще двое.
Один, тощий и щуплый, лежал поперек уставленного бутылями и кружками
стола, носом в блюде солонины. Другой, осанистый господин с бородкой,
толстобрюхий, в коричневом кафтане, привольно раскинулся на огромном
сундуке. Ноги его свешивались на одну сторону, голова - на другую, но
это ему не мешало - спал он мертвецким сном, вцепившись пятерней в
висевший на сундуке замок.
       За спиной Серова хихикнула Шейла.
       - Дева Мария, что за славный подвиг! Невиданный в морях
Вест-Индии! Взять корабль без единого выстрела!
       - Как это - без единого? - возразил Тегг. - Хоть немного, да
постреляли!
       - Она имеет ввиду, что никого не убили, - пояснил Серов. -
Надеюсь, это нам у Господа зачтется. - Он задумчиво осмотрел каюту
и прошептал на русском: - Ни сабли не нужны, ни багинеты... *******)
Вино разит надежней пистолета.
       - Надо бы груз осмотреть да палубу очистить, - с деловитым
видом произнес Стур. - И эту тушу сбросить с сундука. В замок-то он как
вцепился! Видать, не пустой сундучишка!
       - Верно, - одобрил Серов. - Ты, Уот, распорядись.
       Боцман вышел и зычным голосом начал раздавать приказы: найти
фонари, вскрыть трюмы, свалить туда голландских свиней да поглядеть,
чего на этом корыте везли и чем тут можно поживиться. К рассвету все
эти хлопоты были закончены. Экипаж числом сорок два человека, вместе с
коренастым и щуплым, заперли в трюме; бородатого - видимо, капитана -
стащили с сундука и положили отсыпаться под столом; в стенном шкафчике
отыскали корабельный журнал и роспись товаров. Бриг с поэтическим
названием "Русалка" под командой Петера ван дер Вейта следовал из
Амстердама в Кюрасао с грузом железных изделий, лопат, мотыг, кузнечных
клещей и молотков, а также оловянных мисок и кружек, башмаков, сапог
и голландского джина. Проверив, что ничего более ценного в трюмах нет,
подступились к большому сундуку, ключ от которого висел на шее капитана.
Тут были веши подороже: во-первых, ларец с корабельной казной, но не с
золотыми гульденами, а с серебряными испанскими реалами, всего на триста
с лишним песо; во-вторых, роскошный сервиз французского фарфора, украшенный
росписью - волосатые фавны гоняются за нагими нимфами; в-третьих, мужское
и женское платье, целый гардероб, который, судя по изяществу отделки, шили
не иначе как в Париже. К платью прилагались мужские сапоги испанской кожи,
дамские туфельки, перчатки, веера, шляпы и шляпки, при виде которых глаза
у Шейлы восторженно расширились.
       - Тряпье! - недовольно буркнул Стур.
       - Тряпье, но для особ высокого ранга, - уточнил Серов. -
Любопытно, для кого? - Он бросил взгляд под стол, на спящего капитана
ван дер Вейта, потом на Шейлу. Ее личико было залито восхитительным
румянцем. - Пожалуй, это платье из муслина с кружевами тебе подойдет...
и эти башмачки, дорогая... Чем не подвенечный наряд?
       Шейла покраснела еще сильнее, но справилась со смущением.
       - И куда ты поведешь меня венчаться в Бас-Тере? Ты ведь,
наверное, католик, а я хочу в протестантскую церковь.
       - Не важно куда, а важно с кем, - сказал Серов. - С тобою -
хоть в мечеть.
       Утро желанного ветра не принесло, шлюп и бриг по-прежнему
лежали в штиле, зато рассветная прохлада изгнала спиртные пары. Голландцы
в трюме зашевелились, и боцман Стур, склонившись над люком, в кратких, 
но энергичных выражениях разъяснил им ситуацию. Дородный капитан тоже 
очнулся, попробовал сесть, стукнулся головой и с хриплым стоном выполз 
из-под стола. Серов велел окатить его водой и усадить у фальшборта, на 
свежем воздухе. Стоя на квартердеке, он наблюдал за своим экипажем - 
Боб и Стур уже пристроились к штурвалу, Рик забрался в "воронье гнездо", 
остальные бродили под вантами и реями, трогали туго натянутые канаты, 
осматривали вместе с бомбардиром пушки. Пушечной палубы на "Русалке" не 
было, и орудия стояли наверху: шесть морских кулеврин ********) и две 
пушки покрупнее, стрелявшие двадцатичетырехфунтовыми ядрами. Тегг был 
просто счастлив, когда обнаружил их.
       Капитан ван дер Вейт просыхал у фальшборта, и на лице дородного
мингера гнев сменялся изумлением, а изумление - страхом. Он несомненно
уже сообразил, что случилось, и видел, как его экипаж спускают в море
по доске или развешивают на реях. Возможно, он вспоминал о развлечениях
Монбара и Олоне, которые, взрезав пленнику живот, прибивали кишки к
мачте и, подгоняя несчастного каленым железом, заставляли бегать вокруг,
наматывая на мачту внутренности. Никаких оснований избежать такой судьбы
у мингера не было: во-первых, кое-кто из пиратов, Кактус Джо, Тернан и
Страх Божий, видом походили на настоящих дьяволов, а, во-вторых, груз
"Русалки" был слишком жалок, чтобы их смягчить. Угрюмые взгляды корсаров
лишь подтверждали это.
       Серов смотрел на капитана, и новые планы роилось в его голове.
Похоже, этот ван дер Вейт был человеком разумным, хотя и склонным выпить
лишнее - что, впрочем, никак не пятнало его репутации моряка: корабль
ухоженный, пушки и палуба надраены, и ни один канат не провис. Умеет
распорядиться по команде! И наверняка переживает за свой трудолюбивый
экипаж - у всех мореходов жены и дети, а капитан, судя по возрасту, мог
бы уже и внуками обзавестись. Словом, положительная личность... Может
пойти на контакт с пиратами ради спасения души и тела, но лучше чем-то
другим соблазнить. Не столь беззаконным...
       Тут Серов ухмыльнулся, сошел с квартердека и подозвал к себе
Тегга и Страха Божьего.
       - Ты, Страх, как голландец очухается, тащи его ко мне в 
каюту. Туда! - Он показал в сторону кормовой надстройки и повернулся 
к бомбардиру. - Потолкую я с этим ван дер Вейтом. Может, достигнем
разумного консенсуса.
       Тегг поглядел на голландского капитана и хмыкнул.
       - А чего с ним толковать? Дождемся ветра, загоним ублюдков на
шлюп, и пусть отчаливают на Кюрасао... И свечку в церкви пусть зажгут,
что живы остались.
       - Их сорок человек, - сказал Серов.
       - Ну и что?
       - Подумай, Сэмсон, наши люди не могут одновременно стрелять из
мушкетов и пушек, управлять парусами и идти на абордаж. Нас слишком мало!
А тут - сорок опытных мореходов, стрелки, пушкари... Помощь для нас не
лишняя. Кто знает, как повернутся дела на Тортуге?
       - Это ты про справедливость и порядок? - Тегг скривился,
поглаживая раненую ногу.
       - Про них, Сэмсон, про них. Чем больше людей и пушек, и чем
калибр у них крупней, тем больше отвалится нам того и другого. Такова
жизнь!
       - С этим я спорить не буду. Только, Эндрю, наши голландские
хрюшки - из купцов. Зачем им помогать Береговому братству?
       - Возможно, я найду хороший повод. Ром и гром! Точно найду,
если ты не против.
       Тегг обернулся и посмотрел на пушки - сощурившись и, видно,
прикидывая, как у каждой хлопочет четверка исполнительных голландцев.
Потом тряхнул головой.
       - Я не против. Пьют они крепко, и если так же стреляют, можно
принять их на довольствие.
       Капитанская каюта, как обычно на парусных судах, располагалась в
задней части кормовой надстройки и была довольно просторной - двенадцать
футов в ширину, а в длину - все двадцать, от борта до борта. Одна стена
с забранными в частый переплет толстыми квадратными стеклами выходила под
самый квартердек, три другие переборки, вместе с полом и потолком, были
обшиты дубовыми панелями и плашками, в темной поверхности которых тонул
пробивавшийся сквозь стекла солнечный свет. Справа высился причудливый
стол-кабинет со множеством полок, ящиков и ящичков, слева стояла койка
под шерстяным покрывалом; стол и койка были привинчены к полу. Кроме
того, имелись кресло, пара массивных табуретов, полдюжины шкафчиков в
стенах, а на столе - Библия, подсвечник с тремя свечами и письменный
прибор.
       Серов сел в кресло, насупился, скорчил зверскую рожу, потом
решил, что лучше всего подойдет выражение лица, с которым он беседовал
с клиентами в той, прошлой жизни. В меру суровое, в меру обнадеживающее,
отчасти таинственное... Таинственность - это непременно! Детектив без
тайны что череп с дырой: все извилины наружу, и каждому видно, что их
не больше, чем у обычных людей.
       Минут через пять Страх Божий втащил голландца, придерживая за
воротник, и опустил на табурет в точности напротив Серова. Мингер ван
дер Вейт казался бледноватым, но с достоинством сложил руки на отвислом
чреве и уставился на свой правый сапог. Этот тоскливый взгляд был Серову
так близок и понятен, что он, не выдержав, подмигнул Стаху.
       - Не в службу, а в дружбу - выпить принеси. Нет сил смотреть,
как человек с похмелья мучается.
       Страх жалостно вздохнул, будто ветер прошумел над степью,
выскочил вон и тут же вернулся с бутылью, кружками и блюдом неизменной
солонины. Поставил принесенное на стол, плеснул в кружку, сунул ее
капитану и исчез, будто страшный видом, но добрый сердцем джин. "Вот
она, наша славянская ментальность, - с чувством подумал Серов. - В драке
никого не пожалеем, челюсть свернем, кадык вырвем, а на опохмелку нальем.
Особенно ежели чужого..."
       Сделав пару глотков, ван дер Вейт отмяк и слегка порозовел.
Затем с тоской оглядел каюту, принадлежавшую ему еще прошлым вечером, 
и осведомился на сносном английском:
       - Вы - предводитель морских разбойников? Подданный его величества
Людовика Французского, я полагаю?
       - Вроде бы так, - подтвердил Серов. - Но это большого значения 
не имеет.
       - А что имеет значение в наш безбожный век? - вздохнув, произнес
голландец. - Ни вражда владык, ни борение народов, ни добродетель, ни
законы, ни даже разногласия меж христианами, детьми матери нашей Церкви...
Только деньги, деньги и еще раз деньги! Гульдены, фунты, талеры! - Он
горестно потупился и спросил: - Ну, так какой выкуп вы назначите за меня,
мой корабль и мой экипаж? Не томите, мсье...
       - Серра, - отрекомендовался Серов, правильно истолковав паузу.
- Нормандский дворянин и маркиз.
       Мингер ван дер Вейт словно усох при этих словах. Щеки его разом
отвисли, бородатая рожа как бы съежилась и даже объемистое брюхо будто
бы сделалось поменьше.
       Серов удивленно приподнял брови.
       - Что-то не так, капитан?
       - Нет-нет, мсье маркиз. Я просто счастлив, что вы не герцог
и не принц. Благослови вас боже! Обычно чем выше титулы, тем больше
аппетиты.
       Затем капитан приложился к кружке и со свистом всосал ее
содержимое. Кажется, он был из философов, но не той унылой их чеканки,
какую штампуют в монастырях и светских университетах, а вскормленным
житейской мудростью и плодами личного опыта. Таких довольно много среди
любителей спиртного, будто редкость моментов трезвости компенсируется у
них особо трезвым взглядом на жизнь.
       "С этим договоримся", - решил Серов и полюбопытствовал:
       - Одежда и посуда в сундуке - чьи они? И откуда? Как-то не
вяжется такой роскошный гардероб с грузом лопат и мисок...
       - Изделия из Амьена и Парижа, - пояснил капитан. - Заказ мадам
ван Зейдель, благородной супруги губернатора Кюрасао. Одежда для нее и
мужа, парижский сервиз для украшения стола... Большая модница эта фру
ван Зейдель, но - храни ее Творец! - во-время напоминает губернатору,
чтоб не забыл уплатить по счетам. К тому же дама красивая, молодая и
склонная к изящному препровождению времени. В прошлый рейс я ей доставил
клавикорды.
       - Придется пока ей этим обойтись, - сказал Серов. - Одежду я
конфискую вместе с сервизом.
       - Конечно, господин маркиз, разумеется, как же мначе...
Конфискуйте, во имя Христа Спасителя! И сервиз, и платье, и мою "Русалку",
и все остальное... Никаких возражений! - Ван дер Вейт привстал, в отчаянии
вцепился в бороду левой рукой, а правую вытянул к бутылке. - Вы позволите?
Такие переживания... сердце зашлось... и я еще не слышал сумму выкупа...
       Плеснув в кружку, Серов подмигнул голландцу и промолвил:
       - Не стоит беспокоиться, капитан - все, возможно, не так уж плохо.
Возможно, выкуп будет не столь велик, как вы опасаетесь; вы сохраните свою
"Русалку", а ваша команда, равно как груз, ущерба не потерпят. Возможно,
я даже верну вам корабельную казну и оплачу заказанное прелестной госпожой
ван Зейдель... - Он сделал паузу, будто случайно положил на Библию ладонь
и добавил: - Скажем, в двойном или тройном размере.
       Голландец едва не подавился выпивкой.
       - Вы шутите, господин маркиз?
       - Отнюдь!
       - Нет, вы смеетесь над старым Петером ван дер Вейтом! Смеетесь,
тогда как ваши разбойники уже готовят петли и доски для моих людей! И
для меня, конечно! Что будет только справедливо - ведь все мы грешники,
особенно те пропойцы, что у меня на борту! И все мы в руке Божьей!
       - Никаких насмешек и шуток. - Серов подлил ему джина. - Я,
мингер ван дер Вейт, предлагаю вам поступить ко мне на службу - временно
и ненадолго, всего на месяц-полтора. Видите ли, получилось так, что я
нуждаюсь в честных людях, в вас и ваших моряках, а также в вашем корабле.
Мы отплывем отсюда на Тортугу...
       - О, Тортуга! - Капитан вздрогнул и закатил глаза. - Змеиное
гнездо!
       - Полностью согласен с вами. Однако у меня там деловые интересы,
и отстоять их лучше с мушкетами и пушками. Сумма в двадцать тысяч песо
серебром вас устроит?
       Голландец заметно оживился.
       - И что я должен делать за эти деньги?
       - Может быть, пальнуть из всех орудий раз-другой, - сказал Серов.
- Не исключается и рукопашная, но за отдельную плату и с возмещением
увечий и убытков. Когда же я верну свое достояние, вы отправитесь на
Кюрасао, с серебром и без всякого выкупа.
       - А велико ли это достояние, мсье маркиз?
       - Полмиллиона песо. Ну, еще всякие мелочи... корабль,
трехмачтовый фрегат, и деньги, что хранятся на Тортуге, у монсиньора
губернатора.
       - Полмиллиона! Огромное состояние! - Капитан задумчиво пожевал
губами. - И мне вы предлагаете четыре процента... так сказать, за
срочный фрахт... Восемь мне понравились бы больше.
       - Четыре, - твердо сказал Серов, - четыре, почтенный мингер.
Торговля неуместна. Не забывайте о ваших обстоятельствах.
       - Мои обстоятельства... Да, конечно, они печальны... Но, быть
может, господин маркиз поделится со мной своими затруднениями? Скажем,
откуда взялась эта сумма в полмиллиона песо и почему вы ее потеряли...
Не лишние подробности, клянусь Иисусом! Я ведь рискую кораблем,
командой и собственной шкурой!
       После секундного колебания Серов решил, что нечего играть в
секреты, и рассказал голландцу о руднике Пуэнте-дель-Оро, о гибели
Джозефа Брукса, о мятеже и бегстве и предстоящих разборках с Пилом и
губернатором де Кюсси. Ван дер Вейт слушал его, подняв глаза к потолку
и напряженно размышляя. Душа его была сейчас точно распахнутая книга:
желание вернуть корабль и страсть к наживе сражались с опасениями,
подозрениями и нелюбовью ко всяким авантюрам. Наконец он опустил
голову, уперся взглядом в свои сапоги и нерешительно пробормотал:
       - Лезть в пиратские свары... Святые угодники! Опасная штука!
А есть ли у меня выбор, мсье маркиз?
       - Конечно. Шлюп в вашем распоряжении - садитесь и плывите себе
с попутным ветерком. Я нуждаюсь не в подневольных людях, а в надежных
и верных соратниках.
       Капитан вцепился в бороду.
       - Господь спаси и помилуй! Двадцать тысяч песо! Весь груз моей
посудины не стоит таких денег! Это с одной стороны, а с другой, верность
нынче ценится дорого. Если бы мы договорились насчет восьми процентов...
или хотя бы шести...
       - Обстоятельства, мингер, обстоятельства! Не забывайте о них!
       - Да, вы правы, господин маркиз. У московитов говорят... -
Внезапно перейдя на русский, капитан произнес с чудовищным акцентом:
- Попьял, аки кхур во шти! И это значит...
       При звуках родной речи Серов вздрогнул и уставился на ван дер
Вейта во все глаза. Затем, придвинувшись вместе с креслом поближе к
капитану, наклонился к нему и тихо спросил:
       - Вы что же, бывали в России?
       - В Московии? Нет, мой господин, там я не бывал, ибо эта
держава портов в Балтийском море не имеет, равно как флота, торгового
или военного. Они не мореходы, люди сухопутные.
       - Но скоро все переменится... - будто в трансе пробормотал
Серов. - Совсем скоро...
       - Вы так думаете? Ну, не смею спорить с мсье маркизом. Словом,
в Московии я не бывал, но знаю московитского царя. Мы с ним тезки, 
оба Петеры! Когда он приезжал в Амстердам, *********) сидели мы с ним 
не раз в таверне, с ним и с его адьютантом по имени Алек-саш-ка. Он 
любопытен, расспрашивал меня и других капитанов про вест-индские моря 
и земли, требовал карты достать. - Голландец усмехнулся и пожал плечами. 
- Возможно, он собирается завоевать Бразилию? Или Мексику?
       - Бразилия с Мексикой нам не нужны, а вот насчет Аляски... -
начал Серов и тут же прикусил язык. Об этом нельзя, об этом совсем
ни к чему! - мелькнула мысль. Он вдруг с особой остротой ощутил себя
пришельцем из грядущего, знающим наверняка, что есть и что будет, какие
свершатся дела в ближайшие годы и в предстоящие столетия, кто сделается
славен и велик, чьи имена сохранит история, кого предаст забвению. Но
обсуждать это с мингером ван дер Вейтом явно не стоило.
       Серов поерзал в кресле и, чтобы замять неловкость, спросил:
       - Этот Петер, царь московитов... Каков он на вид?
       Капитан снова улыбнулся.
       - Странный... На вашего Луи не похож, да и на любого другого
монарха в Старом Свете. Рослый, тощий, молодой, в простом камзоле... и
усы торчат как у кота... Звал он меня к себе в Московию и говорил, что
сделает адмиралом. Только какой из меня адмирал? Бриг, восемь пушек
и сорок пьяниц-матросов - на большее старого ван дер Вейта не хватит...
       Поднявшись, Серов похлопал его по плечу, затем разлил из
бутыли по кружкам.
       - Ничего, почтенный мингер, ничего! Может, мы еще не только на
Тортуге повоюем и все же выйдем в адмиралы! Как знать! А сейчас - за
наш договор... чтоб был крепок...
       Звякнули, стукнувшись, кружки, крепкий джин обжег горло. Он
откашлялся и молвил:
       - Пожалуй, я дам вам шесть процентов, мингер ван дер Вейт, как
наградные для вас и экипажа. Или восемь, при успешном завершении дел.
       Голландец в полном ошеломлении сгреб бутылку и допил из горла.
Потом, мотнув бородой, прохрипел:
       - С чего такая щедрость, господин маркиз? Я ведь помню о своих
обстоятельствах и о том, что торговля неуместна.
       - Это, конечно, так, но мне хотелось бы вас поощрить, - сказал
Серов. - Все же вы тезка русского царя и пили с ним в Амстердаме, а
значит, вы из верных и честных людей. Петр Великий с кем попало пить
не будет.

------------------------------------------------------------------------

         *) Барбадос имеет форму изломанного треугольника, вытянутого
примерно на 40 км.
        **) Бомбарда - пушка большого калибра, появившаяся в европейских
армиях в XV веке. Единорог - разновидность старинной гаубицы.
       ***) Исаак Ньютон (1642-1727 гг.), Готфрид Вильгельм Лейбниц
(1646-1716 гг.), Леонард Эйлер (1707-1783 гг.) - великие математики
XVII-XVII вв.
      ****) Мартиника и Сент-Люсия - крупные острова в цепочке
Наветренного и Малого Антильского архипелагов, на границе Карибского
моря и Атлантического океана.
     *****) Бриг - двухмачтовое судно с фок- и грот-мачтами. Нижний 
косой парус на грот-мачте назывался грота-триселем.
    ******) Гульден или флорин - золотая монета весом 2,5-3,5 граммов 
или ее серебряный эквивалент весом 24 грамма, имевшие хождение в 
Нидерландах, Германии и в других европейских странах.
   *******) Багинет - старинный штык в виде тесака.
  ********) Кулеврина - старинное артиллерийское орудие среднего калибра.
 *********) Во время своего визита в Европу, в 1697 г., Петр I плотничал
в Амстердаме на верфях Ост-индской голландской компании.



                    Глава 16. Скалистый форт

       Голландских матросов выпустили из трюма. Коренастый Николас
Бринкер, первый помощник капитана, выстроил их на шкафуте, а суперкарго
Ханс ван Хольп, тот самый тощий тип, что спал, уткнувшись носом в блюдо
солонины, откупорил бочонок. Мореходы приняли по кружке, узнали, кто
командует теперь парадом и куда направляется бриг, но плохие новости
были приправлены хорошими: вешать и топить не будут, а за службу обещаны
наградные. Это известие голландцы встретили одобрительными гулом, а затем
Сэмсон Тегг отобрал десяток пушкарей и, дабы проверить их меткость,
расстрелял шлюп с расстояния ста восьмидесяти ярдов.
       К вечеру с востока, с просторов Атлантики, потянуло свежим
ветерком, а ночью ветерок сменился тропическим ливнем и шквалом, какие
бывают в карибских водах в начале осени. Шквал был яростен, но недолог;
с полчаса тугие струи барабанили по палубе, корабль мотало на волнах,
то подбрасывая к стремительно бегущим тучам, то швыряя в темную пропасть
меж огромных валов. Вскоре небо очистилось, высыпали яркие, словно омытые
ливнем звезды, и подул устойчивый попутный бриз. Заступила ночная вахта
под командой Бринкера, остальные мореходы легли спать: экипаж "Русалки"
- в кубрике на баке, люди Серова - прямо на палубе. Оружие, на всякий
случай, держали под рукой.
       Впрочем, оно не пригодилось - голландцы свято соблюдали уговор.
Если не считать прискорбной тяги к спиртному, экипаж у ван дер Вейта
был надежен и трудолюбив, и оставался таковым, если за день распивали
не больше кварты на нос. Само собой, команда "Русалки" не могла тягаться
с пиратами в рукопашном бою, но паруса голландцы ставили быстрее, чем
капитан раскуривал трубку, да и стреляли отменно, хоть из мушкетов, хоть
из пушек. Серов еще раздумывал, когда и как придется их использовать,
однако искренне надеялся, что до пальбы и резни дело не дойдет. С другой
стороны, если такое все же случится, лучше иметь полсотни бойцов и крепкий
бриг, чем хлипкое суденышко, чьи обломки сейчас дрейфовали к Наветренным
островам.
       Погода благоприятствовала плаванию, ветер дул попутный, и спустя
девять дней "Русалка" вошла в гавань Бас-Тера. Тут оказался целый флот:
на рейде, кроме "Ворона", стояли еще два пиратских корабля, и несколько
судов помельче разгружались у причалов. Отсалютовав из носовых орудий,
бриг бросил якоря поближе к берегу, как раз напротив таверны "Старый Пью"
и Скалистого форта. Снизу его кирпичные стены казались прямоугольной
шапкой, небрежно надвинутой на маковку серого бесплодного утеса.
       - Мы не ошиблись, Пил здесь, черная душа, - произнес Сэмсон
Тегг, разглядывая корабли. - И Пьер Пикардиец пожаловал, и Стив Ашер на
своем "Трезубце Нептуна"... А Пил, похоже, совсем недавно заявился - вон,
вся команда на борту.
       - Хрр... Еще не спустили сучьи дети наше серребришко, - буркнул
за спиной бомбардира Хрипатый Боб.
       - Гроб и могила! Тысячу песо за неделю не спустишь, - отозвался
Стур и добавил: - Хорошо, что здесь Пикардиец и Ашер. Мерзавцы оба,
тухлая акулья требуха, но все же капитаны и помнят про Береговой устав.
При них эта лиса Кюсси хвостом не повиляет!
       Прислушиваясь к ругани и возгласам корсаров, Серов потянулся за
зрительной трубой. В круглом ее оконце промелькнули набережная, церковная
колокольня, крыши лавок, кабаков и складов, потом возник трехмачтовый
фрегат - "Гром" Пикардийца с восемнадцатью пушками. Двадцатипушечный
"Трезубец" с бортами, окрашенными в желтый цвет, стоял восточнее, и оба
судна располагались так, чтобы контролировать любые перемещения в бухте.
"Ворон" застыл поближе к берегу, словно пойманный в ловушку зверь. Пила
или других офицеров Серов не разглядел, однако заметил, что на шкафуте и
шканцах толпятся человек пятьдесят-шестьдесят, а на квартердеке дежурят
стрелки в полной боевой готовности. Затем он без особого удивления
обнаружил, что палубы "Трезубца" и "Грома" тоже не пусты - у фальшборта
торчали вооруженные до зубов пираты, не меньше половины экипажей. Что до
обычно оживленной набережной, то там народа почти не замечалось - кроме
негров, разгружавших два торговых корабля.
       "Точно вымерли все!" - подумалось Серову. Он сунул трубу за
пояс и снова оглядел тянувшуюся вдоль гавани улицу, скользнув взглядом
от таверны старого Пью на западе до протестантской часовни на востоке.
В отличие от корабельных палуб Бас-Тер казался безлюдным и едва ли
не вымершим; мнилось, что вот-вот послышится команда, рявкнут огнем
и дымом орудия, отвалят шлюпки от пиратских фрегатов, и кровожадные
орды ринутся то ли друг на друга, то ли на притихший город. Впрочем,
последнее было маловероятно - Бас-Тер, как и вся Тортуга, являлся землей
экстерриториальной, неприкосновенной - во всяком случае, до той поры,
пока Береговое братство нуждалось в услугах его губернатора. К тому же
не стоило забывать и о пушках Скалистого форта. На них Серов питал особые
надежды.
       Сделав знак капитану ван дер Вейту, он распорядился:
       - С вами останутся мастер Стур и еще один из наших, вот этот,
- он показал на Жака Герена. - Слушаться их как меня и ждать сигнала! На
берег ни ногой, пить не больше кружки, порох держать сухим. С остальными
я отправлюсь в город.
       Спустили шлюпку, а в нее - сундук с одеждой и тщательно
запакованным фарфоровым сервизом. Тернан, двое голландцев и братья
Свенсоны сели на весла, плеснула изумрудная вода, скрипнули уключины,
и замшелые бревна причала неторопливо поплыли к Серову. А вместе с
ними - пыльные пальмы под низко нависшим вечерним солнцем, лачуги с
покосившимися крышами, белые стены и колокольня церквушки, узкие улочки,
что разбегались вверх, к террасам и домам богатых горожан. В том районе
также не замечалось большого оживления. Лишь у низкого здания казармы,
распластавшейся около губернаторского особняка, мелькали фигурки солдат
- похоже, шли учения или военный смотр.
       - Тишина, как в пустом трюме, - промолвил Тегг. - Для нас
большая удача, клянусь преисподней! Даже если гарнизон форта удвоили.
       - Хрр... А хоть бы и удвоили! - каркнул Боб. - Всем глотки
перрережем!
       - Вот это ни к чему, - строго произнес Серов. - Не надо крови
меж нами и губернатором.
       Тегг оскалился в хищной ухмылке и погладил лежавший на коленях
мушкет.
       - Ну, это как получится.
       Как получится, молча согласился Серов, всматриваясь в берег.
Время шло к шести часам, зной постепенно спадал, и в небе над восточным
горизонтом повис тонкий полупрозрачный лунный серпик. Обычно в эти минуты
у кабаков уже толпился народ, шныряли, клянча выпивку, калеки и нищие,
шлюхи всех цветов кожи торчали на каждом углу, а в лавках звенело серебро.
Три пиратских корабля, одновременно пришедших в Бас-Тер, сотни жаждущих
глоток и сотни тугих кошельков должны были способствовать торговле и
всевозможным развлечениям. Даже если бы "Гром" и "Трезубец" явились без
добычи, хватило бы головорезов с "Ворона", чтобы смести спиртное со всех
прилавков и трудоустроить всех портовых девок. Однако тишина! Никто не
буянил в тавернах, не вопил, не горланил песен, не валялся пьяным в тени
церковных стен. В самом деле, удачно! Удачно, какой бы ни была причина
этой тишины.
       Они причалили напротив "Старого Пью" и сошли на дощатый настил
пирса. Две шлюхи, мулатка и индеанка, высунулись на улицу и тут же
юркнули в кабак. Кроме них да негров-грузчиков рядом не было ни души.
Отправив лодку с голландцами обратно, Серов послал Тернана и Джоса за
мулами, потом велел вытащить ящик с сервизом и, подозвав Брюса Кука,
распорядился:
       - Пойдешь с Олафом, Стигом и Эриком к губернатору. Можете не
спешить, мы здесь останемся до полуночи. Губернатору скажешь, что маркиз
Андре де Серра, только что прибывший в Бас-Тер, шлет дорогой подарок,
кланяется и испрашивает аудиенцию.
       - Ау... чего? - Лоб Кука пересекли морщины.
       - Аудиенцию. Это значит, что завтра, желательно часиков в десять,
я хотел бы повидаться с де Кюсси.
       - Так бы и сказал, - буркнул шотландец, кивая Эрику, младшему
из скандинавов. - Ящик возьми, моча черепашья! И тащи осторожнее!
       Четверо пиратов удалились, вздымая сапогами пыль.
       Серов повернулся к таверне старого Пью, что притулилась у
подножия утеса. Согласно прежним его планам они должны были убраться
за город, чтоб не маячить у всех на виду, и там, в какой-нибудь рощице,
ждать темноты и ночи. Но всякий план полезно скорректировать, сообразуясь
с обстоятельствами. Если в гавани безлюдье, то не за чем таиться, а
этот кабак гораздо удобнее пальмовой рощи и тростниковых зарослей.
       Готовая штаб-квартира, решил Серов и, взяв Шейлу под руку,
повел ее к перегородке, что отделяла заведение папаши Пью от улицы.
Тегг, приволакивая раненую ногу, двинулся за ними.
       Смеркалось. Сумрак наползал на остров с моря, поглощая застывшие
на рейде корабли, белую полоску прибоя у бревен пристаней и молчаливую
набережную. Вечерние тени вздымались все выше и выше, прятали затихший
город дом за домом, ярус за ярусом, скрывали деревья, узкие извилистые
улицы, заросшие цветущим кустарником дворы, пока не добрались до казармы
и губернаторской резиденции. Там вспыхнули огни, и, словно повинуясь
этому сигналу, со стен форта ударила пушка.
       - Вечерняя смена караула, - заметил Тегг. - Они стреляют в
двенадцать и в шесть пополудни.
       - Самое время глотку промочить, чтобы не заржавела, - молвил
Страх Божий, алчно нюхая воздух.
       - Хрр... Хоррошая мысль, - проскрежетал Хрипатый.
       - Заодно новости узнаем, - добавил Кактус Джо.
       Серов кивнул, и они ввалились в заведение.
       Там было пусто, сумрачно и тихо, даже две потаскушки куда-то
исчезли. Папаша Пью клевал носом за стойкой, со стен свисали подвешенные
на абордажных крючьях фонари, и только на крайнем из трех столов виднелись
остатки недавнего пиршества - кружки, кувшин и обглоданные свиные ребра.
Под столом кто-то спал, вытянув ноги в огромных грязных сапогах и наполняя
помещение могучим храпом. Старый Пью тоже, видимо, был под хмельком:
заслышав шаги посетителей, он сполз физиономией на стойку, приоткрыл
один глаз и промычал:
       - Кхда м-мы с М-морганом брали М-маракайбо...
       Кактус Джо и Рик Бразилец, тащившие сундук, с грохотом опустили
его на пол. Шейла села на лавку за средним столом, расстегнула пояс с
пистолетами и, поглядев на Пью, заметила:
       - Кажется, с новостями придется обождать. И c выпивкой тоже.
       Но Хрипатый Боб уже двинулся к стойке, а за ним, как три верблюда
к роднику, устремились Рик, Джо и Страх Божий.
       - Наливай, козел недоррезанный! - рявкнул Боб.
       - Ссчас, - отозвался папаша Пью, вытянул руку к большой
трехгаллонной бутыли и замер, точно изваяние. Затем плавно и бесшумно
соскользнул под стойку.
       Сплюнув на пол, Хрипатый ухватил бутыль.
       - Без тебя обойдемся, кррыса! Хрр... Стррах, крружки пррихвати!
       - Для меня - воду с лимоном, - сказала Шейла, и Рик, оттащив
старого Пью в угол, начал шарить среди бочек и корзин.
       Серов, опустившись на скамейку рядом с девушкой, осмотрел тонувший
в полумраке зал. Есть что вспомнить, мелькнула мысль, уже есть, хотя и
пробыл в этой реальности едва ли больше семи месяцев. Тортуга - прямо дом
родной, Бас-Тер - столичный град, а это заведение знакомо, как ресторанчик
на старом Арбате, куда он захаживал временами... Даже памятней, чем этот
ресторан - в нем царили тишь да благодать, а тут он пил с подельниками на
первую зарплату и дрался с Баском и молодцами с "Грома". Славная схватка,
в которой он отбил индейца Чича! И где теперь этот Чич, воин индейского
племени? Остался на далекой реке Ориноко, в дремучих лесах, среди Детей
Каймана... Может, выдадут ему почетное перо и местную принцессу в жены и
сделают вождем - как-никак, он свою миссию выполнил... А вот Мортимеру и
Хенку, друзьям-подельникам, такие радости не светят. Нет, не светят, ибо
ренегатам - только пулю в лоб! Что, возможно, и произойдет, когда начнется
битва за "Ворона"...
       Он усмехнулся, подумав, что в Европе бушует война за испанское
наследство, а здесь, на Тортуге, будет другая, за руку и наследие мисс
Шейлы Джин Амалии. Можно сказать, эта война уже началась, десант на берег
высажен... Еще немного, и зазвенят клинки, грохнут выстрелы, хрустнут
кости, польется кровь из ран...
       Его соратники пили, не слишком заботясь о будущих ранах и
завтрашнем дне. В этой компании он был единственным стратегом. И, как у
всякого приличного стратега, у него был план.
       - Тихо в городе, - сказал Сэмсон Тегг. - Не черная ли смерть *)
у них в гостях? А может, холера? Дьявол! Такое, говорят, случилось лет
тридцать назад на Барбадосе, когда пришел корабль с чумными крысами из
Плимута. Порт закрыли, на берег никто не съезжал, и всюду повесили
черные флаги...
       - Спаси нас от этого Господь! - Шейла вздрогнула и перекрестилась.
       Кактус Джо покачал головой.
       - Флагов-то нигде не видно. И потом, когда чума, трупы жгут, и
вонь стоит такая, что святые угодники задохнутся.
       - Жгут, прравильно, - согласился Хрипатый. - От них, от дохляков,
вся хворрь! Хрр... Нужно смолой обливать и жечь, а то неупокоенные души
начнут сосать живых и порртить крровь. Так мне один испанский патерр
говоррил... еще пугал чумным прроклятием... - Он вдруг расхохотался,
словно ударили в жесть молотком. - А я его все одно заррезал!
       - Жгут, когда покойников много, - рассудительно заметил Тегг.
- А если чума началась, но никто еще костылей не отбросил, так и жечь
некого. Все по домам сидят и пьют. Джин да ром - первое средство от
всяких недугов.
       - Наверно, так, - кивнул Страх Божий и, ополовинив кружку, с
горечью вздохнул. - Был бы жив наш лекарь, объяснил бы, что к чему, а то
сиди и гадай... Может, - он покосился на ноги, торчавшие из-под соседнего
стола, - может этот хрен подох, и пакостная его душонка уже выбирает, в
кого из нас вцепиться.
       - Хрр... Так в чем дело? - произнес Хрипатый Боб. - Надо сжечь
зарразу!
       - Вместе с кабаком и старым Пью, - поддержал Кактус Джо. - Он,
гад, пойло разбавляет! А это грех похуже чумы!
       И правда ведь, сожгут! - забеспокоился Серов, подумав, что
костер под самой крепостью совсем уж ни к чему. Как минимум, в форте
насторожатся, заметив пламя, а в максимальном варианте сгорит половина
города, а то и весь Бас-Тер. Он привстал, собираясь сказать об этом, но
тут упала скамья и под столом зашевелились.
       - Э, да там кто-то еще есть! - промолвил Тегг и щелкнул курком
пистолета. - Ну-ка вылезай, ублюдок! Я тебе дырку в башке проделаю!
       - Не стреляйте, братцы! - раздался знакомый голос, и из-под
стола показалась рожа Мортимера. Был он грязен и растрепан, штаны и
рубаха в пыли, в волосах застрял какой-то мусор и взор слегка мутноват.
Но, как заметил Серов, сапог он еще не лишился. Другая пара - те, что
торчали в проходе как два неподвижных бревна - принадлежала несомненно
Хенку.
       Мортимер попытался встать, но это ему не удалось.
       - Прах и пепел! - пробормотал он. - До чего я рад видеть вас,
парни! Мисс Шейла, мое почтение... Мистер Тегг, сэр... И подельник тоже
здесь...
       Кактус Джо поднял Мортимера на ноги, а Боб отвесил ему оплеуху.
       - Хрр... Он тебе не подельник, краб вонючий! Он - капитан!
       Впервые Серова назвали капитаном. Для корсаров этот титул значил
много больше, чем искусство прокладывать курс и управлять кораблем или
палить из пушек. Капитан - тот, кто ведет в бой, кто делит добычу и ее
находит, кто гарантирует справедливость, закон и порядок на судне. А
главное, думает за всех... Эта способность, умение думать и предугадывать
ход событий, являлась талантом редким и ценным в минувшие века. В эпоху
Серова, когда человечество размножилось, провидцев стало больше, зато их
порода измельчала до политологов, писателей и биржевых агентов. Искать
капитана пиратского судна среди подобной шушеры - занятие безнадежное.
       Хрипатый Боб вытащил нож.
       - Не чумной, жечь не будем, - заметил он, осмотрев Мортимера. 
- Что пррикажешь, капитан? Крровь пустить или подвесить за рребро? В 
память о Галлахерре и Рросано?
       Переглянувшись с Теггом, Серов покачал головой.
       - Это успеется. Сперва я его допрошу.
       Щеки Мортимера побледнели. Он дернулся, но Боб и Джо держали
крепко, а кончик клинка Хрипатого упирался в горло.
       - Братья... за что, братья?.. Я ведь лекаря не убивал... ни
лекаря, ни Чарли Галлахера... Вы ведь там были и видели сами... Нет на
мне их крови, Спасителем клянусь! Я только...
       - Ты только предал их и нас, Иуда, - сказал Серов. - Ну, об этом
позже... позже, когда я решу, что делать с тобой и с дубиной Хенком. А
сейчас отвечай! Когда "Ворон" пришел на Тортугу?
       - Третьего дня... или четвертого?.. Четвертого, должно быть!
Слушай, Боб, убрал бы ты ножик, а то я ничего не соображаю, только
задница потеет.
       - Хрр... Перребьешься, - каркнул Хрипатый.
       - Что случилось, когда вы пришли в Бас-Тер? - спросил Серов.
- Отчего на борту вся команда?
       - Не вся. - Мортимер внезапно ухмыльнулся. - Мы с Хенком здесь!
И Люк, и Алан Шестипалый, и Тиррел с тремя своими парнями, и кое-кто
еще с пушечной палубы. Затаились, по кабакам сидят и не желают на
"Ворон" возвращаться.
       - Почему? Разве все вы не куплены Пилом?
       Губы Мортимера скривились. Покосившись на Хрипатого, он осторожно
поднял руку, почесал свой длинный нос и с унылым видом молвил:
       - Вроде бы куплены и вроде бы нет... Серебро, как было обещано,
он раздал еще в том испанском городишке - всю ночь слитки рубили да
тащили на весы. Потом пришли в Бас-Тер. Глядь, а тут гуляют парни Ашера
и Пикардийца... Хотя гулять им не с чего: Ашер на Кубу ходил, взял табак
да сахар, а у Пикардийца и того нет. Злые, как черти, прах и пепел! Ну,
Пил велел, чтоб серебро обратно в трюм вернули - ради безопасности и для 
обмена на монету. По сотне песо каждому оставил, на выпивку и баб. Сошли 
мы на берег, устроили кутеж и кое-кто, - тут Мортимер отвел блудливые 
глазки, - по пьяни начал похваляться. Мол, на "Вороне" денег немеряно... 
Ашер с Пикардийцем как о том узнали, принялись собирать своих двинули 
посудины к выходу их бухты. Пил видит, дело плохо - послал Садлера и 
Дойча вытащить всех из кабаков. Теперь сидят с мушкетами на серебре, а 
Пил торгуется с Ашером и Пикардийцем. Они по миллиону требуют, так что 
нам все одно своей доли не видать. Не видать! - Стиснув кулак, Мортимер 
с яростью ударил по столу.
       - Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал... - молвил
Серов на русском и повернулся к Теггу. - Это что же получается, Сэмсон?
Свои хотят своих же и ограбить? А как же закон Берегового братства?
       - Нынче не времена Грамона и Моргана, - отозвался бомбардир. -
На "Вороне" две дюжины пушек, а у Пикардийца с Ашером - три. Вот и весь
закон! - Мрачно нахмурившись, Тегг добавил: - Ну, это дело поправимое.
Клянусь преисподней, из форта я достану любую лоханку в этой луже! - Он
ткнул пальцем в сторону гавани, потом, уставившись на Мортимера, прорычал:
- Ты, мешок дерьма! Ты знаешь, где прячется Тиррел и другие парни? Те,
что не желают вернуться на "Ворон"?
       - Можно поискать, - кивнул Мортимер.
       - Нужно! Если капитан не возражает. - Тегг отвесил Серову короткий
поклон.
       - Капитан не возражает. Нам понадобятся все, кто может держать
мушкет и саблю. - Серов сделал повелительный жест, и Джо с Бобом отпустили
его подельника. - Разбуди Хенка! Отправитесь за нашими, и если соберете
хотя бы десять человек, глотка твоя останется целой. Ясно, Морти?
       - Да, капитан! Слушаюсь, сэр!
       С улицы донесся стук копыт и ржание мулов, потом раздались
голоса Тернана и Брюса Кука. Шотландец распахнул дверцу в перегородке,
вошел и устремился к огромной бутыли на столе.
       - Тут еще что-нибудь есть? Отлично! Де Кюсси назначил встречу
в десять. За подарок благодарит и предлагает маркизу свое гостеприимство.
Ужин, выпивку, кровать и двух девчонок-негритянок. Я бы не отказался.
       - В какой-нибудь более подходящий вечерок. На эту ночь у маркиза
другие планы. - Серов улыбнулся и нежно погладил плечико Шейлы. - Не пора
ли тебе переодеться, милая? Посмотрим, что найдется в сундуке. Нам нужен
наряд воздушный, облегающий... Такой, чтоб у любого гвардейца челюсть
отвисла.
       - Лучше я ее сверну, - сказала Шейла Джин Амалия, направляясь
к сундуку.

                             * * *

       За кабаком папаши Пью лежал темный пыльный переулок, переходивший
в крутую тропу, что упиралась в ворота форта. Тропа была довольно широкой
и четверть века назад, когда в крепость закатывали пушки, могла считаться
трактом. Но с той поры по ней поднимались лишь солдаты да мулы, тащившие
ядра и бочки с порохом, так что с обоих краев дорога заросла кустарником
и кактусом с дюймовыми шипами. У самых ворот, собранных из корабельного
бруса и обитых железом, кусты и заросли кактуса вырубили, обозначив
площадку в тридцать футов длиной и двадцать шириной. В дневное время она 
хорошо просматривалась с надвратного укрепления, однако ночью здесь было 
темно, как в акульем желудке. Два факела по сторонам ворот высвечивали 
пятачок земли, голой и высохшей почти до каменной твердости.
       Шейла остановилась на границе света и тьмы. Серов, спрятавшись
за огромным, толщиной с телеграфный столб кактусом, видел лишь ее силуэт:
прямая спина, осиная талия и пышные, похожие на крылья бабочки юбки. Это
платье не предназначалось для чужих глаз: корсаж был слишком низким, плечи
полностью открытыми, а во всех остальных местах тонкий шелк подчеркивал
формы женского тела слишком детально и соблазнительно. Надо думать, фру
ван Зейдель хотела покрасоваться в этом наряде в опочивальне или в столь
же подходящем месте перед законным супругом или счастливым любовником,
дабы возбудить их пыл. Та же задача была у Шейлы Джин Амалии, и, говоря
по чести, вооружилась она не хуже, чем дама с Кюрасао.
       На стене, меж зубцами парапета, возникла усатая рожа часового.
       - Qui va? Etre debout! - выкрикнул страж и тут же с удивлением
добавил: - Tete Dieu! La fillette! **)
       Шейла мелодично рассмеялась.
       - А ты кого рассчитывал увидеть? Дьявола или своего лейтенанта?
       Солдат наклонился, всматриваясь в ее лицо, и тоже перешел на
английский.
       - Ты откуда, la petite? ***) Что-то я тебя прежде в городе не
видел. Ни в "Серебряном песо" у Кривого Франсуа, ни в "Старом Пью", ни
в "Лошади и подкове"...
       - Плохо глядишь, солдатик, - сказала Шейла и грациозно
повернулась, придерживая юбку. - Ну, теперь рассмотрел? И как тебе?
       - Отлично, ma foi! ****) Правда, в толк не возьму, что ты тут
делаешь?
       - Недогадливый ты, парень... Там, внизу, - Шейла махнула в
сторону моря, - все сидят по своим лоханкам, и на берег ни ногой. Тоска!
И никакой работы.
       Расправив усы, француз впился в нее жадным взглядом.
       - А ты хотела бы потрудиться, ma belle? *****)
       Шейла сделала шаг к воротам и прищелкнула пальцами.
       - Двадцать песо, служивый!
       - Шестнадцать за двоих. Гийом дежурит на восточном бастионе, и
без него никак не обойтись, малышка. Шестнадцать мы еще наскребем... Но
больше - ни единого су! ******)
       - Черт с тобой! Спускайся!
       Пригнувшись за своим кактусом, Серов вытащил из ножен шпагу.
Если не считать пламени факелов, вокруг царила темнота. Свет звезд и
едва народившегося месяца был слишком слабым, не позволявшим увидеть
затаившихся в кустах людей; даже зная, где прячутся его бойцы, он мог
разглядел лишь смутные силуэты, почти незаметные во мраке тропической
ночи. Считая с ним и с Шейлой, тут было тринадцать человек.
       Девушка стояла у самых ворот, прижавшись к окованной железом
створке. Руки ее шарили у пояса; из пышных складок платья вдруг появился
пистолет, затем - кинжал, сверкнувший алым блеском в свете факелов.
       Раздался лязг засова, и ворота приоткрылись. Усатый часовой
высунул голову.
       - Hola, mon angel! *******) Ты где?
       - Здесь, красавчик, - откликнулась Шейла и опустила ему на темя
рукоять пистолета.
       Удар был силен, но все же солдат устоял на ногах - похоже, череп
его мог посоперничать крепостью с мореной дубовой доской. Хрипло выдохнув,
он вцепился в Шейлу, раскрыл рот и завопил:
       - Mort de ma vie! A moi, camerades! ********)
       Сейчас она его зарежет, мелькнуло у Серова в голове. Он бросился
к воротам и отшвырнул солдата, успев заметить блеск кинжала Шейлы. "Не
убивай его, девочка, не надо", - шепнул Серов, проскальзывая меж тяжелых
створок. Вслед за ним в форт ворвались Хрипатый с братьями Свенсонами, и 
Боб тут же метнулся к восточному бастиону. Там, на лестнице, ведущей со 
стены во двор, маячила фигура второго стража, вскинувшего мушкет. Треск 
выстрела разорвал тишину, поднялся огромный кулак Хрипатого, и француз 
осел на землю.
       Десяток полуодетых босых солдат, кто с саблей, кто с ружьем,
выскочили из жилого каземата, тут же наткнувшись на корсаров. Серов
ударил одного в колено сапогом, у другого вышиб оружие и ринулся к
высокому мужчине, должно быть, офицеру - тот, подняв фонарь, спешил
за своими людьми. Проклятия, крики и звон клинков наполнили двор; звуки
метались среди кирпичных стен будто пойманные в ловушку, но продолжалось
это недолго - три-четыре или, самое большее, пять минут. За это время
ошеломленных французов оттеснили в угол между северной и восточной
стенами; все они были обезоружены, и половина - особенно те, кто
повстречался с Хрипатым и Страхом Божьим - едва держались на ногах.
       Серов приставил шпагу к груди офицера.
       - Прекратите сопротивление. Обещаю, что никто из ваших людей
не пострадает.
       Француз надменно вскинул голову.
       - Кто вы такой? И что вам нужно? Известно ли вам, что вы
посягнули...
       - Известно, - оборвал его Серов. - Клянусь, что городу Бас-Тер
не будет причинено разрушений или иного ущерба. Мы лишь арендуем ваш
форт на несколько дней, после чего он вернется во владение Французской
Вест-Индской компании. Я даже готов оплатить ядра и порох, которые мы
израсходуем.
       - Вы собираетесь стрелять, мсье?
       - Непременно. Но большей частью в сторону моря.
       Брови офицера приподнялись, затем, пожав плечами, он оглядел
тесный дворик, освещенный фонарем и тремя факелами, своих солдат, зажатых
в угол, клинки и пистолеты в руках корсаров. Вероятно, он не был лишен
здравого смысла и понимал, что сопротивляться бесполезно.
       - С кем имею честь?
       - Маркиз де Серра.
       - Француз?
       - Нормандский дворянин. Вы, мсье?..
       Офицер склонил голову.
       - Поль Ансельм, лейтенант артиллерии и комендант форта. Примите
мою шпагу, маркиз. Если не будет возражений, я со своими людьми останусь
в казарме.
       Мрачные солдаты потянулись вслед за Ансельмом в жилой каземат.
Последним шагал кавалер Шейлы, ощупывая темя и с опаской поглядывая
на пистолет в руках девушки. Когда он скрылся в темном проходе, Шейла
захлопнула дверь и сунула свое оружие в массивные, предназначавшиеся
для замка скобы.
       - Теперь не выберутся. Но я, на всякий случай, посторожу.
       Серов окинул ее восхищенным взглядом. В воздушном наряде мадам
ван Зейдель, на фоне темной кирпичной стены, она казалась сказочной
принцессой, владычицей древнего замка, где обитают гномы, эльфы и
призраки. Ну и, конечно, рыцари - эти уже разбрелись по двору, лезли
в подвалы и на стены, прикидывая, чем бы поживиться.
       - Тегг! - позвал Серов. - Где Тегг?
       Но бомбардир тоже занимался делом - увлеченно осматривал пушки.
Двенадцать больших длинноствольных орудий глядели на бухту, их лафеты
были изукрашены узорами, массивные стволы - казенную часть руками не
обхватишь! - постепенно суживались, напоминая шеи огромных черных лебедей.
В них воплощались сила и мощь этой эпохи, еще незнакомой с ракетами и
фугасами, не знавшей напалма, атомных бомб и ядовитых газов. Все это
придет, с грустью подумал Серов, придет неизбежно, а пока самое грозное
оружие - эти бронзовые мастодонты, чугунные ядра и черный порох.
       Он приподнял один снаряд размером с человеческую голову. Ему
показалось, что ядро весит не меньше пуда.
       - Подходящий калибр, - буркнул Саймон Тегг, одобрительно щурясь.
- Крепостные пушки, любую лоханку в гавани по щепкам разнесут. Да и любую
стену, клянусь Иисусом! Из таких пострелять - редкое удовольствие!
       - Ты уж завтра не слишком усердствуй, рушить стены нам ни к 
чему, - предупредил Серов. - И помни: стреляешь ровно в двенадцать. 
       - Будет как договорились. Хотя - Бог свидетель! - я бы от этого
городишки камня на камне не оставил! - Нежно похлопав пушечный ствол,
Тегг повернулся и заорал: - Олаф, Стиг, Эрик! Рик, Боб, Джо, Тернан!
Все сюда, бездельники! Откатить эту пушку и передвинуть к той амбразуре!
       "Та амбразура" открывалась к городу и губернаторской резиденции.
Понаблюдав, как пираты ворочают тяжелое орудие, Серов взял факел и
поднялся на стену форта. В сотне футов под ним лежала темная морская
поверхность, и кроме этой бесконечной непроницаемой тьмы да редких
огоньков внизу он не видел ничего. Мрак надежно спрятал гавань, лодки,
причалы и корабли; свет фонарей, горевших на судах, казался отблеском
звезд в невидимой воде. Вдали раздался звон колокола, повторившися
дважды - на "Вороне", "Громе" и "Трезубце" пробили первый час ночи.
       Серов поднял факел, махнул им над головой, рассыпая искры. На
"Русалке", стоявшей ближе к берегу, чем корабли корсаров, не звонили,
но эта тишина была обманчивой - Стур, и Жак Герен, и мингер ван дер Вейт,
и все его люди не спали, поджидая сигнала. Опустив факел, он прислушался
и вскоре различил тихий плеск воды и скрип уключин. Половина команды
брига переправлялась в двух шлюпках на берег. Лучшие канониры, новый
гарнизон форта...
       - И завтра грянет бой, - пробормотал Серов, всматриваясь в
проблески огней, мерцавших на кораблях пиратов, и представляя, как
полетят над бухтой тяжелые ядра. Довольно кивнув, он швырнул в море
факел и, насвистывая песенку, спустился во двор.

       Как гром гремит команда,
       Равняйсь!.. налево или направо!
       Теперь пускай ударит канонада,
       А там посмотрим кто кого!

       Орудие уже перетащили. Ствол его глядел в звездное небо, будто
целился прямо в подбрюшье Большой Медведицы. Ворота порохового погреба
были распахнуты, Тернан, Страх Божий и братья-скандинавы катали бочки
с порохом, остальные подносили ядра. Шейла стояла на страже у жилого
каземата, Тегг возился рядом с пушкой.
       - Плывут?
       - Сейчас будут здесь, Сэмсон.
       Бомбардир, потирая раненую ногу, озабоченно нахмурился.
       - Надеюсь, ван дер Вейт не позабыл, кто мне нужен. Стюрмер,
Брюн и этот мордастый, с рыжей бородой... как его?.. ван Дайк! Клянусь
преисподней, эти трое стрелять умеют! Когда вернемся на "Ворон", я бы их
взял с собой.
       - Вряд ли они согласятся, - сказал Серов.
       - Это еще почему?
       - Голландцы предпочитают торговать, а не грабить. Такая уж у
них ментальность... то есть, я хочу сказать, образ мыслей.
       Тегг скривился и фыркнул.
       - Образ мыслей, ха! У одних в кармане фартинг, у других сундук
с дукатами, а мысли у всех одинаковы: свое бы не упустить, да и чужое 
не проворонить! Ты-то сам соображаешь, капитан... - Он метнул взгляд на
Шейлу. - Хороша девчонка, ничего не скажешь, а будь она бесприданницей,
ты бы бился за нее? Или сбагрил Пилу?
       - Любовь не зарится на злато, - молвил Серов. - Мне все равно,
богатая она или нищая.
       - Ну, если не врешь, то ты в Вест-Индии один такой выродок, -
заметил Тегг и, подумав, добавил: - Может быть, и в Старом Свете тоже.
       Серов хотел было возразить, но в этот момент раскрылись ворота,
рявкнул, подгоняя голландцев, Уот Стур, и в форт вступило подкрепление.

------------------------------------------------------------------------

         *) После страшной эпидемии, случившейся во второй половине 
XIV века, чуму в Европе долгое время называли черной смертью.
        **) Qui va? Etre debout! Tete Dieu! La fillette! - Кто идет?
Стоять! Черт побери! Девчонка! (франц.).
       ***) La petite - малышка (франц.).
      ****) Ma foi - клянусь (франц.).
     *****) Ma belle - моя красавица (франц.).
    ******) Су - мелкая французская монета.
   *******) Hola, mon angel! - Эй, мой ангел! (франц.).
  ********) Mort de ma vie! A moi, camerades! - Будь я проклят! Ко
мне, соратники! (франц.).


               Глава 17. Мсье де Кюсси, губернатор

       В ту ночь, пока Серов дремал впол-глаза среди своих людей,
между бочек пороха и пушечных лафетов, привиделся ему сон. Снилось,
будто он вовсе не Серов Андрей Юрьевич и не маркиз Серра, а какой-то
другой бедолага, унесенный вихрем времени - может быть, программист
Понедельник или библиотекарь Елисеев. Будто сидит он на обочине дороги
в неведомой стране, таращится на дома и людей, а дома те и люди совсем
непривычны: где башня каменная торчит, где хижина из веток, и жители
щеголяют в хитонах, в рыцарских доспехах, в платьях с кринолинами, а
то и почти голышом. И говор их непонятен, как язык индейцев майя - то
зачирикают словно китайцы, то, на кавказский манер, взревут гортанно,
то завопят пронзительно и тонко, как сотня индийских певиц. Какие люди,
чей тут город, что за время - Бог их знает! Понятно лишь, что не 
двадцатый век - машин и мобильников не видно, и банок с пивом тоже.
       Серова - или того, кем он был в странном своем сновидении -
терзали тоска и чувство потери. Где он очутился, в какой стране, в
какой эпохе? И кто он такой? Возможно, он стал одновременно всеми,
кто затерялся в прошедших веках, и видит сразу множество картин - то,
что явилось им после перемещения? Возможно, времена, в которые они
попали, вдруг перекрылись, смешались, словно стекляшки в калейдоскопе,
объединив каким-то загадочным образом сознания Серова, Фрика, Ковальской,
Понедельника и всех остальных? Возможно, то была подсказка, знак, что
Мироздание поколебалось, и в нем вот-вот откроется дорога, путь назад,
домой, в привычную и родную реальность?
       Но хотел ли он в нее вернуться?
       Бесспорно, да - если говорить о людях, сгинувших в безднах
времен. О всех, кроме Андрея Серова. С ним, с Серовым, ясности не было -
то ли он слишком прижился в новой для себя эпохе, то ли не желал оставить
начатых тут дел, то ли боялся что-то потерять - что-то такое, чего не
нашлось в прежнем его бытие.
       С этой мыслью он проснулся.
       Его голова лежала на коленях девушки, лучи утреннего солнца
согревали лицо и под еще сомкнутыми веками таяли призрачные страны
и эпохи. Когда они совсем исчезли, Серов вдохнул соленый ветер с моря,
раскрыл глаза и огляделся. В тесном дворике спали вповалку голландцы
и корсары, укрытые тенями, что пролегли от стен, а меж зубцов парапета
синела спокойная морская гладь и голубели небеса. Он посмотрел на
массивные темные туши орудий, на лодки, скользившие к берегу, на замершие
в бухте корабли, на город и зеленые холмы Тортуги. Все правильно, все
верно, подумалось ему; он там, где должен быть. Вот его люди, вот его
женщина, а в гавани - его корабль, который предстоит отвоевать. Расстаться
с этим невозможно, особенно с женщиной и кораблем. В тот день, в тот самый
первый день, когда его швырнули в море, он поклялся, что завладеет
"Вороном", и он исполнит клятву. Исполнит, но не во имя мести, а ради
любви и справедливости.
       Он улыбнулся Шейле.
       - Ты беспокойно спал, - сказала девушка. - Что-то мучает тебя,
Эндрю?
       - Мучает? Нет. - Серов легко поднялся на ноги. - Пожалуй, я
даже счастлив, дорогая. Я забываю то, что должно быть забыто, а новое,
что найдено здесь, приносит мне все больше радости. Место, правда,
неподходящее... Но ничего! Скоро, совсем уже скоро, мы покинем этот
край и поплывем на родину.
       - В Старый Свет? В твою Нормандию или дальше, в Московию? -
Шейла вздохнула. - Что ожидает нас, Эндрю?
       - Не знаю, милая, не знаю, но там наша родина и судьба. Там
реки прозрачней, леса зеленее, и снег... снег такой белый... Тебе
понравится. - Раправив плечи, Серов ударил лезвием кинжала о пушечный
ствол, и гулкий звук потревоженной бронзы поплыл над двором. - Вставайте,
парни, заря уже полощется! Берите оружие! Нас ждут великие дела!
       - Хрр... И наши песо, - добавил Хрипатый Боб, поднявшись из-за
бочек с порохом.

                            * * *

       В искусстве верховой езды Серов не слишком преуспел, что
являлось несомненным упущением. Все знатные люди в эту эпоху, от Индии
и Китая до Калифорнии и Перу, отлично ездили верхом - большей частью
на жеребцах и кобылах, а также на верблюдах и слонах. Что до последних
транспортных средств, то их, конечно, в Нормандии не было, но разве мог
отец-маркиз не обучить потомка - пусть незаконного! - езде на благородных
скакунах? Это совершенно исключалось, и потому Серов терпел неудобства
такого способа передвижения - жесткое и неудобное седло, коротковатые 
стремена и упрямство мула.
       В цирковом училище вольтижировку не преподавали за неимением
лошадей. Позже, уже странствуя с родителями по Европам, он немного
образовался - ибо какой же циркач не знает, как подойти к коню! Однако
бабушка Катя, славная наездница, могла бы дать Серову сто очков вперед,
не говоря уж о его нормандских предках. Это с одной стороны, а с другой,
мул - это отнюдь не арабский скакун, а тварь ленивая и зловредная,
совсем не подходящая для торжественных кортежей. Но настоящих лошадей
в Бас-Тере было десятка два, принадлежали они избранной публике и не
сдавались в наем. Кроме мулов были ослы, но маркиз Серра, конечно, не
мог явиться к губернатору на ишаке или на своих двоих, с испачканными
пылью сапогами. Маркиз не шантрапа какая-то! Suum cuique, как говорили
латиняне; каждому свое.
       И потому Серов трясся на муле, что было меньшим уроном для
чести и достоинства, нежели хождение пешком. Мул оказался грязноват и
тощ, но, компенсируя этот недостаток, костюм Серова выглядел роскошно:
камзол из синей с золотом парчи, такие же штаны, заправленные в сапоги
испанской кожи, перевязь с испанским клинком, кружевные манжеты, перчатки
и шляпа с белыми перьями. Должно быть, в таком облачении счастливый супруг
мадам ван Зейдель намеревался красоваться на балах, и подходило оно для
встреч со знатными персонами, хоть королевской, хоть губернаторской крови,
самым наилучшим образом. Правда, камзол немного жал в плечах, штаны были
просторны в поясе, и сапоги великоваты, зато в них поместились пистолет
и нож.
       Вслед за Серовым ехала Шейла, сменившая свой легкомысленный
наряд на голубое платье, отделанное рюшами, с пышным бантом на талии
и серебристой вышивкой по вороту. Ее головку покрывала белая мантилья,
тонкие пальцы в белых перчатках уверенно держали повод, а из-под платья
выглядывали ножки в изящных французских башмачках. Она была прелестна,
восхитительна, и Серов, оглядываясь то и дело, испытывал буквально муки
совести - она была достойна князя, а не поддельного маркиза. Впрочем,
Петр Алексеевич мог пожаловать его хоть князем, хоть маркизом, хоть
тамбовским губернатором - конечно, ежели заслужишь такую честь.
       Четверо всадников сопровождали их в качестве свиты. Для этой
поездки Серов отобрал парней повыше ростом и покрепче, трех братьев
Свенсонов и Хрипатого Боба. Они приоделись, разграбив вконец сундук ван
Зейделя: Джо щеголял в малиновом жилете, Олаф - в алых бархатных штанах,
а Стигу и Эрику достались кружевные рубахи, шляпы и башмаки. В другое
время жители Бас-Тера сбежались бы полюбоваться кавалькадой, но нынче
страх возобладал над любопытством: все сидели по домам. Набережная была
почти пуста, и только у товарных складов маячили охранники с мушкетами.
       Гавань казалась столь же тихой и безлюдной, если не считать
пары шестивесельных шлюпок, неторопливо скользивших к берегу. Мулы тоже
не спешили, и когда Серов добрался до католической церкви, прибывшие уже
толпились на ее ступенях - двенадцать оборванных головорезов с "Трезубца"
и "Грома" и двое мужчин в нарядах пороскошнее. Эти были главарями: один
- жилистый, крючконосый, прокаленный солнцем тропиков, другой - крупный
светловолосый верзила с рубцом от верхней губы до правого уха. Шрам
приподнимал губу, и от того казалось, что он весело скалится, но
серые его глаза были холодны, как айсберг.
       Серов натянул уздечку, и Шейла с Бобом поравнялись с ним. Сзади
слышался шорох, лязг и скрежет - братья-датчане вооружались, готовясь
к драке. За церковью шла крутая улочка, ведущая наверх, к площади и
губернаторской резиденции, однако сворачивать в нее было опасно - тыл
оставался незащищенным. Кремневый пистолет штука, конечно, неуклюжая 
и не очень точная, но пуля все-таки быстрее мула. К тому же Серов 
сомневался, что их скакуны умеют двигаться галопом.
       - Кто такие? - спросил он, приблизившись к подозрительной
компании.
       - Здоровяк - Стив Ашер, капитан "Трезубца", а с ним Пьер
Пикардиец, - пояснила Шейла. - Тот, с носом как у попугая!
       - И зубами как у акулы, - прохрипел Боб, потянувшись за
пистолетом. - О чем поганец Морртимер у "Старрого Пью" толковал? Врроде
про этих вот самых ублюдков, что пасть рразинули на наше серребришко?
Не угостить ли их свинцом?
       Но Пикардиец, не испугавшись угрозы, шагнул вперед, заступил
дорогу мулам и во все глаза уставился на Шейлу.
       - Дева Мария и все святые! Девчонка старого Брукса, чтоб
мне пропасть! - Голос у него был громкий, резкий, и на английском он
изъяснялся с заметным акцентом. - Болтали в кабаках, что мисс Шейла
так убивается по дядюшке, что высохла как щепка и навсегда поселилась
в лесу. Живет теперь у его могилки, чтоб, значит, свиньи и стервятники
косточек не растащили... может, с горя уже померла... Вранье, видать!
Вот же она, тут! Живая, здоровая, в богатом наряде и с молодцами Брукса!
Откуда только взялись... С голландской посудины, что ли?
       Он махнул в сторону брига и попытался выдернуть уздечку из рук
Шейлы, но девушка хлестнула Пикардийца по пальцам.
       - А ну, прочь! Отойди! Говоришь, болтают, что я умерла? А я
вот слышала, что тут есть парни, что зарятся на мое наследие. Только
напрасно! Ни одна крыса фартинга не получит!
       - Это какое же наследие? - с ухмылкой спросил капитан "Грома",
отступая, однако, на пару шагов. - Лачуга в Ла-Монтане и дюжина беззубых
негров? Что еще тебе оставил дядюшка? Пальму с кокосами и огород с
капустой? Бочку рома и старые подштанники?
       Щеки Шейлы гневно вспыхнули, рука метнулась к поясу, но Серов,
наклонившись, перехватил ее запястье. Люди с "Трезубца" и "Грома"
не прикасались к оружию и явно не собирались драться, хотя пистолеты
Свенсонов и Боба могли уложить половину из них. Надо думать, кровопролитие
не входило в планы главарей, и добивались они чего-то другого - наверное,
просто хотели разобраться в ситуации. Серов мог бы изложить ее в самом
лучшем виде и опасался только одного - чтоб Шейла не проговорилась.
Скажем, про пушки форта, Тегга и голландских канониров...
       Велев своим спутникам опустить оружие, он вымолвил:
       - Каждый имеющий глаза видит наследие мисс Шейлы Брукс - судно
в гавани, три его мачты, пушечные порты и двадцать четыре орудия. Фрегат,
груженый серебром... Вы его хорошо рассмотрели?
       Все еще ухмыляясь, Пикардиец взглянул на Серова.
       - А это что за расфуфыренный петух? Тех знаю, - он покосился
на Боба и Свенсонов, - а эта птичка мне незнакома. Откуда ты взялся,
красавец? И что тебе за дело до "Ворона", его орудий и серебра?
       - Это мой корабль, - сказал Серов. - Мисс Брукс оказала мне 
честь, сделав капитаном, и многие в экипаже с ее решением согласны.
       - А кто же Пил, Эдвард Пил? Наверно, капитан для несогласных? И
их, видать, побольше, если Пил на корабле, а ты с девчонкой Брукса здесь.
Разве не так? - Усмешка вдруг исчезла с лица Пикардийца, и он, жадно
сглотнув, произнес: - У Пила судно, пушки, сотня молодцов и серебро, 
три миллиона песо, говорят... А что у вас?
       - Все то же самое, кроме серебра - корабль, люди, пушки. Вот
они! - Рукой, затянутой в перчатку, Серов показал на голландский бриг.
- Кроме того, вы ошибаетесь в подсчетах, капитан - в команде Пила меньше
сотни. Многие перебежали к нам, так что еще до заката мы ступим на палубу
"Ворона" и разберемся с мистером Пилом.
       - И с серебром?
       - Безусловно.
       - Три миллиона песо... три... - будто зачарованный пробормотал
Пикардиец. - В Панаме Морган взял четыре, но их пришлось делить на пару
тысяч голодранцев... А здесь на всех кораблях трех сотен не насчитаешь...
И три миллиона серебром! Господь всемогущий!
       - Хоть десять, - заявила Шейла, ударив мула каблуками. - Ну-ка,
уходи с дороги, Пьер! Убирайся! Я же сказала: из моего наследства - 
никому ни фартинга!
       Очень удачно получилось - случайно или она решила подыграть
Серову, изображая непреклонность. Он уже не сомневался, что Пикардиец
лишь застрельщик, а главное слово будет за Ашером. Не просто слово, а,
вероятно, деловое предложение. Так оно и получилось.
       - Не нужно горячиться, леди, - спокойно молвил капитан
"Трезубца". - Вы здесь, вы живы, и часть команды на вашей стороне, а
это значит, что Пил - ворюга, нарушивший закон Берегового братства. Что,
дьяволом клянусь, для нас не новость - люди с "Ворона" много пили и еще
больше болтали. За это мы можем пустить на дно их лоханку, да груз уж
больно ценный! И брать на абордаж их не годится, потери будут слишком
велики... А что еще сделаешь? Пил клянется, что три миллиона - дым над
трубой, но кто поверит лживому скоту? Словом, леди, мы в затруднении...
- Ашер раздвинул губы, показав внушительные клыки. - Однако вы здесь,
и это меняет дело. Ваш человек говорит, что вы не одни, что есть у вас
люди и пушки? Ну и отлично! Верните свою посудину, но так, чтоб груз не
утопить... Верните, а мы подсобим!
       - Но не бесплатно, не бесплатно, - предупредил Пьер Пикардиец. -
Бог велел делиться, леди и джентльмены. Особенно с теми, у кого больше
пушек.
       Бросив на Шейлу предостерегающий взгляд, Серов вежливо приподнял
шляпу и ответил:
       - Благодарю, капитан. Мы обдумаем ваше предложение, и я надеюсь
- я даже уверен! - что мисс Брукс проявит щедрость. Но только в разумных
пределах! Скажем, миллион на двоих... Это устроит?
       Кто-то из Свенсонов фыркнул за его спиной, а в горле Хрипатого
Боба забулькало и заклокотало. Пикардиец почесал в затылке.
       - Полтора мне больше нравится. Полтора вам, полтора нам. Так
будет справедливо.
       - Договорились. Мы оставляем себе полтора миллиона, а все,
что свыше - вам. - Серов поднял руку. - Клянусь милостью Господней! Вы
получите свою часть груза из трюмов "Ворона"! А сейчас расступитесь и
дайте нам проехать.
       - Похоже, вы направляетесь к губернатору, - сказал Стив Ашер. -
Но стоит ли втягивать его в наши разборки? Я бы не советовал. Определенно
не советовал!
       - У нас и мысли такой нет, - успокоил его Серов. - Положено,
однако, засвидетельствовать почтение властям и обсудить размер портовых
сборов.
       - С вашей доли, - буркнул Пикардиец и освободил дорогу.
       Прядая ушами и недовольно дергая уздечки, мулы потащились по
пыльной и крутой улице, что вела к губернаторскому дворцу. Этот тракт
выглядел более оживленным, чем набережная: тут и там в утреннее небо
поднимался дымок, женщины готовили еду, хлопотали в крохотных двориках,
пекли лепешки, развешивали белье. Еще навстречу кавалькаде попались
три тележки с овощами, десяток негров с белым надсмотрщиком, несколько
портовых шлюх и воинский патруль. Солдаты несли дежурство в верхней части
улицы, у домов почтенных горожан мсье Филибера и мсье Баррета, торговцев
колониальными товарами.
       - Хрр... - произнес Боб, ехавший слева от Серова. - Весело,
должно быть, рраздавать миллионы, которрых и в помине нет! Пожадничал
ты, капитан. Я бы им трри отгррузил!
       - Хотелось бы мне знать, кто байку пустил про три миллиона, -
заметила ехавшая справа Шейла. - Такую свинью мерзавцу Пилу подложить!
Неглупый парень это сделал.
       - Похоже, я догадываюсь, кто, - молвил Серов, и хитрая рожа
Мортимера мелькнула перед ним. Он усмехнулся, потом призадумался и
сказал: - Должно быть, Пилу уже известно, что мы здесь. С "Грома" и
"Трезубца" нас разглядели, так почему не разглядеть и с "Ворона"? У
каждого капитана есть подзорная труба, и "Ворон" встал на якорь ближе
к берегу.
       - Это плохо или хорошо? - спросила Шейла. - То, что с "Ворона"
нас увидели?
       - Это отлично, милая! Они еще на нас полюбуются, когда мы
вернемся от де Кюсси!
       Серов спрятал улыбку и посмотрел на форт, маячивший темной
угловатой глыбой на фоне голубых небес. Вряд ли в городе и в гавани
кто-нибудь подозревал о том, что цитадель сменила хозяев - это был
его сюрприз, его козырная карта. Что там болтал Пикардиец? Бог велел
делиться, особенно с теми, у кого больше пушек... Ну, сочтемся
стволами, посмотрим!
       Площадь перед резиденцией была пустынной. Серов слез с мула,
помог сойти на землю Шейле, и велел ждать их в ближайшем переулке, а на
площадь - ни ногой. Затем они поднялись к распахнутой двери, у которой
поджидали два лакея. Шейла, в своей мантилье и голубом наряде, шла плавно,
как яхта под попутным ветерком, Серов же чертыхался, потирал поясницу и
рыскал в сторону от курса. Мулы проводили его насмешливым ржанием.
       В патио их не повели - чернокожий слуга в обшитой галунами
ливрее двинулся к лестнице на второй этаж. Стиснув зубы, Серов одолел
ее вслед за лакеем и Шейлой и очутился в хозяйском кабинете, обширном
помещении с видом на море. Здесь находились письменный стол, отделанный
сверкающей бронзой, конторка, несколько кресел и обтянутый плюшем диван.
На стенах - вычурные жирандоли *) со свечами, зеркала и большой парадный
портрет короля. Его величество Людовика XIV изобразили в горностаевой
мантии, со скипетром и державой в руках, причем суровый королевский взгляд
был устремлен не на зрителей, на объемистый ларец у левой его ноги. Это,
несомненно, являлось напоминанием о портовых сборах, взимаемых в пользу
французской короны и Вест-Индской компании.
       - Маркиз... - Де Кюсси с приятной улыбкой вышел из-за стола
и отвесил поклон, колыхая белоснежным париком. Серов изящно махнул
шляпой в ответ. - Приветствую вас в этих далеких от Франции краях, но
удивлен, что вы прибыли на голландском бриге. Кажется, с этой державой
мы в состоянии войны, и потому... - Тут его взгляд упал на Шейлу, и
губернатор едва не подпрыгнул, взметнув льняные локоны. - Мисс Брукс!
Свет Господень! Моя дорогая мисс Брукс! Какими судьбами? Я слышал от
мсье Пила о горестной участи вашего дяди... Я так соболезную вам! И я...
я готов... любую помощь...
       Шейла склонилась в реверансе. Губернатор подскочил к ней,
взял за руку, подвел к дивану и усадил так бережно, словно она была
статуэткой из севрского фарфора. **) Благодарно кивнув, Шейла сняла
перчатки, расправила пышный бант на талии и грустно поникла головой.
       - О, мсье, мой бедный, бедный дядюшка Джозеф... это такая
трагедия, такая потеря... Но, к сожалению, погиб не он один. Был
бунт, мятеж, и, по вине Эдварда Пила, несколько верных мне людей тоже
расстались с жизнью. Пришлось бежать - с теми, кто спасся и защитил
меня, но я потеряла груз и корабль. А этот груз...
       - Да-да, я знаю, мадемуазель! Около пятисот тысяч песо, как
уверяет капитан Пил...
       Внезапно щеки Шейлы вспыхнули.
       - Не смейте называть его капитаном! Он вор и мошенник, захвативший
мой корабль! - Девушка приподнялась и махнула перчатками в сторону Серова.
- Вот его капитан! Только маркиз Серра будет командовать "Вороном"!
       Повернувшись к Серову, губернатор оглядел его с ног до головы,
потом вытащил табакерку, но открывать ее не стал. По лбу его побежали
морщины, рот приоткрылся; чудилось, он пытается воскресить некое
ускользающее воспоминание.
       - Могу ли я узнать, мой дорогой Серра, когда и где вы
встретились с мадемуазель Шейлой? - произнес де Кюсси, постукивая
пальцами по табакерке и продолжая сверлить Серова взглядом.
       - Да, разумеется. Вы даже сами ответите на этот вопрос, вспомнив
молодого человека, что посетил вас вместе с Томом Садлером и капитаном
Бруксом месяцев семь назад. Кажется, испытывая нужду в секретаре, вы
пожелали его купить, но капитан не согласился... Припоминаете?
       - Так это вы? - Глаза губернатора изумленно округлились. -
Конечно, вы! Садлер говорил, что вы - сын маркиза из Нормандии... Значит,
все это время вы плавали с Джозефом Бруксом? Но почему? Вы, нормандский
дворянин...
       - По причинам личного свойства, - произнес Серов, с нежностью
улыбнувшись Шейле. Поясницу у него отпустило, и он поклялся про себя, 
что на мула больше не сядет. Затем сказал: - Я прибыл в Вест-Индию 
на "Викторьезе", но очутился на "Вороне", я был бездомным и нищим, но 
приобрел более, чем потерял. Судьба, губернатор! Кто мы такие, чтобы 
спорить с ней? Кстати, как вам понравился мой подарок?
       - О, да! Ваша щедрость не знает границ! Моя супруга в восторге!
Этот фарфор достоин королей!
       - Пустяки, де Кюсси, пустяки. Мелочь. Это лишь первый знак
нашего дальнейшего сотрудничества.
       Губернатор посмотрел в окно, на бухту и корабли корсаров, на
голландский бриг и застывшие у пирсов торговые суда. Глаза его сузились;
щелкнув крышкой табакерки, он взял щепотку, втянул зелье в нос, чихнул,
подставив кружевной платочек.
       - Ваш драгоценный подарок и ваш костюм, маркиз... Я полагаю,
что ваши обстоятельства переменились к лучшему?
       - Не стану отрицать. Бриг, который вы видите, принадлежит
мне, вместе со всеми ценными товарами и верными людьми, примкнувшими к
нам, а не к Пилу. Кроме того, мисс Брукс пожелала, чтобы я командовал
"Вороном" и защищал ее интересы.
       - И вы...
       - И я намерен вернуть корабль и достояние мисс Шейлы. С
вашей помощью, мой дорогой губернатор. Ведь в этих краях вы - гарант
справедливости и порядка.
       Де Кюсси мгновенно увял. Лицо его сделалось кислым, кожа
приняла цвет напудренного парика. 
       - Рад бы помочь, однако... - Руки губернатора взлетели в 
жесте сожаления. - Взгляните в окно, маркиз, и вы поймете, в какой я 
беде - и я, и мой город, и вся Тортуга... Эдвард Пил, коего вы считаете 
мошенником, явился в Бас-Тер пять дней назад и сообщил мне о гибели 
Джозефа Брукса, а также о том, что избран новым капитаном. Про мисс 
Шейлу он не сказал ни слова, но предложил обмен: слитки серебра на 
звонкую монету. Сумма крупная, пятьсот тысяч песо! Около полумиллиона,
если отнять портовый сбор... Таких денег у меня не наберется, но я 
обещал подумать и посодействовать, привлечь капиталы пайщиков компании 
- скажем, Баррета, Сент-Онжа и других. Тем временем распространились 
слухи, что Пил скрывает часть сокровищ, и что на самом деле он привез 
миллионы. Три, а может, пять...
       - Чушь, - сказала Шейла. - "Ворон" - вместительный фрегат,
но серебра на три миллиона ему не поднять. Даже если избавиться от 
пушек.
       - Разумеется, чушь! Нелепость, клянусь Христом Спасителем! -
перебив ее, воскликнул де Кюсси. - Но людям свойственны подозрительность
и вера в чудо. Может быть, Ашер и Пьер Пикардиец не верят в чудеса, но
все же решили, что легче поискать добычу здесь, чем у испанских берегов.
И что мы видим? Что? - Он с трагическим видом взмахнул руками. - Их
корабли блокируют порт, Пил готов обороняться, и в любой момент в бухте
начнется побоище! А продолжат его в городских стенах, чему я бессилен
воспрепятствовать! Мой гарнизон - семьдесят солдат, корсаров в пять раз
больше, и если они хлынут в город...
       - Не тревожьтесь, - произнес Серов, - раз уж они не начали, то
драться не будут. Никто не желает, чтобы испанские сокровища утонули
в вашей бухте, так что бомбардировки не предвидится. Хотя пара-другая
снарядов может в город залететь. Случайно. 
       Он вытащил свой "Орион" и посмотрел на циферблат - была четверть
двенадцатого. Губернатор вздохнул.
       - Дивная вещица...
       - Что?
       - Я о часах... Никогда таких не видел.
       - Швейцарская работа, - сообщил Серов, пряча часы в кошелек.
- Кстати, что вы беспокоитесь из-за пиратских разборок? Пока форт с его
батареей в ваших руках, Бас-Тер защищен от любых неприятностей.
       - Разве вы не понимаете? - Де Кюсси снова всплеснул руками. -
Я не имел ввиду, что Пил или Ашер с Пикардийцем атакуют город. К чему
им это? Но если начнется стрельба, куда полетят случайные ядра - те 
самые, о коих вы упомянули? И если какое-то судно потопят, куда деваться 
его экипажу - тем, кто остался в живых? Это не нападение на город, просто 
Бас-Тер окажется жертвой войны, к которой непричастен... Наши склады 
сгорят, пирсы будут разбиты, дома разрушены, лавки разграблены... И 
что же мне делать, маркиз? Стрелять по кораблям корсаров? Но кто из них 
придет потом в Бас-Тер? Кто станет платить портовые сборы? Кто...
       - Никто, - произнес Серов и тут же добавил, коснувшись руки де
Кюсси. - Я понимаю, что нейтралитет - основа вашего бизнеса, и с первым
снарядом он превратится в прах. В прах и пепел, как говорит один мой
знакомый... Очень щекотливая ситуация! Но есть вполне разумный выход,
губернатор. Я бы даже сказал, единственный.
       - Какой же, мсье?
       - Часть нашей команды подкуплена Пилом, и он даже выплатил
обещанное, но потом забрал. Люди наверняка недовольны, и мы можем этим 
воспользоваться. В конце концов, кто платит, тот и хозяин.
       - Хотите перекупить этих мерзавцев?
       - Почему бы и нет? Может быть, мы избежим большой резни...
А деньги - это только деньги.
       - И они у вас есть?
       Серов переглянулся с Шейлой. Разработанный им план вступал в
критическую фазу, и теперь могло случиться всякое, грохот пушечного
залпа или ливень губернаторских щедрот. Впрочем, на последнее он мало
рассчитывал.
       - Деньги у нас есть, - сказала Шейла. - Сто восемьдесят тысяч
песо, которые дядя Джозеф оставил у вас на хранение.
       Губернатор, все еще стоявший у окна, заметно вздрогнул. Его
физиономия окаменела; вцепившись левой рукой в локоны парика, он приложил
правую к сердцу и, будто взыскуя поддержки, повернулся к королевскому
портрету. Добром ни копейки не даст, понял Серов и взглянул на часы. До
полудня оставалось семнадцать минут.
       Де Кюсси вернулся к столу, сел и вытащил из ящика колокольчик.
Потом произнес:
       - Не уверен, что правильно понял вас, любезная мисс Брукс. О
каких деньгах вы говорите? Предположим - повторяю, только предположим!
- что ваш почтенный дядюшка передал мне некую сумму, но цель заключалась
не в том, чтобы хранить ее в сундуке. Ваш дядя был деловым человеком и
понимал, что деньги должны приносить доход. Значит, цель была бы не в
хранении, а в ссуде, то есть вложении в Вест-Индскую компанию под годовые
проценты и на определенный срок. А это значит, что вы никак не можете
распоряжаться деньгами, тем более, что вы - особа, еще не достигшая
совершеннолетия. А потому я намерен...
       Шейла слушала с видом примерной девочки, сложив руки на коленях.
Глаза ее, однако, метали молнии, а мысли Серов прочитал без труда: "Ну,
что я  тебе говорила? Якорь в бок этому псу помойному!"
       - Намерен, - продолжал губернатор, - взять над вами опеку. А
также над вашим имуществом, исключая корабль и остальные спорные части,
которыми пусть занимается маркиз. - Он отвесил поклон в сторону Серова.
- Юные дамы плохо разбираются в делах, и им необходимо твердое мужское
руководство, мое или посланного Господом супруга. Эту идею мы тоже могли
бы обсудить... - Де Кюсси поднял глаза к потолку, подумал минуту-другую
и сообщил: - Кавалер Сент-Онж, племянник моей жены, холост и всегда
проявлял к вам большой интерес. Соединение ваших капиталов явилось бы...
       Шейла закусила губу, ощупала бант на талии, и Серов уже было
решил, что губернатор покойник. Однако она совладала с яростью и тихо
произнесла:
       - Боюсь, вы опоздали, мсье. Зачем мне кавалер Сен-Онж, когда я
сделалась маркизой де Серра? Вот мой супруг перед богом, и я ношу его
дитя.
       - О! Любопытная новость! Вы не шутите?
       - Через восемь месяцев узнаем. - Совсем успоившись, Шейла мило
улыбнулась. - Или через семь.
       Губернатор покосился на Серова.
       - Ну, что-то такое я предполагал... Однако брак, не освященный
церковью, права опекунства не дает. Поэтому, маркиз...
       - Деньги на бочку! - молвил Серов и вытащил до половины шпагу.
       Де Кюсси схватился за колокольчик.
       - Спокойно, мой дорогой Серра, спокойно! Вы ведь не думаете,
что обманули меня своим подарком и нарядами? Каждый корабль из Франции
привозит массу прощелыг и самозванцев, столько маркизов, баронов и
графов, что хватит на целый королевсий двор. Опасные, очень опасные
люди! И потому, встречаясь с ними, я удваиваю пост в кордегардии.
Стоит мне позвонить...
       Серов оставил шпагу в покое и вытащил свой хронометр. Полдень
без трех минут...
       - Жаль, что наши переговоры в тупике. Однако, губернатор,
сейчас мы их продолжим и, как я надеюсь, завершим к взаимному согласию.
Помнится мне, в двенадцать форт стреляет холостыми... Ставлю свой
нормандский замок против этого особняка, что вас ждет нечто удивительное.
Большой сюрприз! - Он поднял палец, не спуская глаз с циферблата. -
Совсем скоро... прямо на площади, у ваших дверей... смотрите
внимательно...
       Вдали грохнула пушка, затем раздался пронзительный свист и
снова грохот, уже гораздо ближе. Пудовый снаряд врезался в землю точно
перед лестницей, взметнулись густые клубы пыли, дом задрожал, и снизу,
с первого этажа, послышались панические вопли. Выглянув в окно, Серов
увидел солдат и чернокожих слуг, бежавших по лестнице. Кажется, они
решили, что битва между корсарами началась, и первые ядра посыпались 
на город.
       - Пожалуй, я не буду ставить замок против вашей резиденции, -
произнес Серов. - Скоро начнется бомбардировка казармы, и хотя Саймон
Тегг, мой канонир, лучший наводчик в Вест-Индии, пара ядер может
свалиться вам на крышу. К чему мне развалины?
       Де Кюсси был белее своего парика. Он поднял лицо к портрету, но
король, игнорируя губернатора, мрачно взирал на сундук; он повернулся
к Шейле, но она, мило улыбаясь, вытащила из-за банта пистолет. Наконец
взгляд де Кюсси обратился к Серову. Едва шевеля губами, он вымолвил:
       - Будь я проклят! Вы захватили форт! Мой форт!
       - И это решает все проблемы, не правда ли? В первую очередь с
Ашером и Пикардийцем - если шевельнутся, я их просто утоплю. А с вами...
с вами, мой дорогой де Кюсси, тоже вопрос исчерпан. Моя невеста мисс
Шейла Брукс просит вернуть капиталы, вложенный в Вест-Индскую компанию,
и так как просьба срочная, не требует процентов. Расчет - на пирсе перед
церковью, сегодня, через два часа. И не тяните время, губернатор, иначе
Сэмсон вам напомнит, что долг положено платить.
       Серов отсалютовал королю, чей портрет от сотрясения перекосило,
и подал руку Шейле. Они направились к дверям, но хриплый булькающий
голос губернатора настиг их на пороге.
       - Серра... вы опрометчивы, Серра... Деньги я пришлю, но это не
поможет вам... нет, не поможет! Вы считаете, что все решают пушки, а это
не так. Вы справились со мной, но Пикардиец и Ашер потребуют свою долю.
Если вы обстреляете их - пусть даже уничтожите! - об этом станет известно,
и вам отомстят. Отомстят другие из Берегового братства! Вам не уйти от
расплаты, и ваша победа - на час! В лучшем случае, на день, неделю или
месяц!
       - Дольше я тут не задержусь, - сказал Серов и вышел вон.
       Когда они спускались по лестнице в пустынный холл, Шейла, хмуря
брови, заметила:
       - Он прав, дорогой, нам будут мстить. Не только за Ашера и
Пикардийца, если мы их тронем - это лишь повод... Но слухи о наших
богатствах, о миллионах песо, скоро облетят все острова, вызовут
зависть, подогреют жадность. И многим захочется отнять то, чего на
самом деле нет...
       - Вот еще причина, чтобы оставить эти края, - молвил Серов.
- Если ты согласна, если забудешь про счеты с испанцами, мы уйдем. На
восток, мое счастье, в Россию... К новой жизни и новой судьбе.
       Девушка кивнула.
       - Я тебя никогда не покину, Эндрю. Мама... - в ее глазах
блеснули слезы, - мама говорила, что Господь дает один раз, и нельзя
пренебрегать его подарком.
       - Он послал тебе только меня? Или что-то еще? - спросил Серов,
обнимая ее за талию. - Ты сказала, что ждешь ребенка... Это правда?
Или ты просто хотела отделаться от губернатора с его племянником?
       Слезы Шейлы вдруг высохли, разгладилась морщинка меж бровей,
глаза заискрились, и на губах мелькнула улыбка - чарующая, загадочная.
Лицо ее стало безмятежным, напомнив Серову мадонн Рафаэля - тех, что
склонялись над младенцем с материнской нежностью. Она прижалась к нему,
подняла взгляд и прошептала:
       - Бог не скупится, милый. Когда он дает, то дает щедро.

---------------------------------------------------------------------

       *) Жирандоль - подсвечник для нескольких свечей, закрепленный
на стене.
      **) Севрский фарфор - синоним хрупкости и изящества,
высококачественные фарфоровые изделия, производимые во французском
городе Севре. В описываемый период они еще не существовали; производство
было начато в середине XVIII века.



                     Глава 18. Поединок

       - Смотрят, сучьи дети, - сказал боцман Стур, не отрываясь от
подзорной трубы. - Смотрят! Пил и Дойч на квартердеке, еще ван Мандера
вижу и трех парней со стекляшками. Передают их друг другу и машут руками,
будто велено шкоты тянуть... Ага, вот и Садлер появился, старый хрыч!
Покажи им, капитан! Так покажи, чтобы в глазенках затмилось!
       Серов зачерпнул пригоршню монет, поднял повыше и наклонил
ладонь. Хлынул сверкающий на солнце ручеек, раздался мелодичный
перезвон - его, пожалуй, не услышали на "Вороне", но несомненно
разглядели блеск драгоценного металла. Де Кюсси не смог рассчитаться
одним серебром и, кроме песо, прислал золотые дукаты, что стало
большим облегчением - легче считать и вес намного меньше. Тяжкие
сундуки с серебряными монетами Серов отправил на "Русалку" капитану
ван дер Вейту, а золото отмерял своей команде в обещанных Джозефом
Бруксом размерах: по тысяче песо на нос, а тем, кто штурмовал рудник,
еще пятьсот. Происходило это на пирсе рядом с церковью, и с палубы
"Ворона", в подзорные трубы и даже невооруженным глазом, можно было
разглядеть блестящий дождь, что падал в руки верных и раскаявшихся.
       Верных, не считая самого Серова, Шейлы и Сэмсона Тегга,
который сидел с голландцами в форту, осталась дюжина, а своевременно
раскаявшихся было еще десятка два. Их, обойдя кабаки и притоны, собрал
Мортимер, объясняя всем и каждому, что нынче его подельник - капитан,
что справедливость и порядок будут восстановлены, и что щедротами мисс
Шейлы все получат долю, хочешь в золоте, а хочешь - в серебре.
       Это, разумеется, была диверсия, финансовый подкоп под
кресло Эдварда Пила. Со времен фараонов битвы и войны выигрывались
не столько храбростью солдат и гением вождей, не столько силой оружия
и многолюдством армий, сколько основой военной мощи, что коренилась в
финансах и экономике. Если деньгами распорядиться с умом, то непременно
будешь в победителях - этот тезис оставался верен для всех народов и
эпох. Нередко им пренебрегали, как многими простыми истинами, которым
трудно достучаться до слишком жадных и корыстных, или отвергали из
романтических побуждений, считая, что булат сильнее злата. Но к Серову
это не относилось; он, уроженец двадцатого века, был прагматиком и
твердо знал, что и почем покупается за баксы. Или за песо и дукаты, 
что ситуацию принципиально не меняло.
       - Похоже, ты их достал, капитан, - ухмыльнулся боцман, глядя
в зрительную трубу. - Фарук, нехристь блохастый, к Пилу шагает, а с
ним целая толпа... Так и валят на ют, к квартердеку!
       - Наблюдай за ними, Уот, - сказал Серов. - Сейчас последних
отоварю, и двинем к шлюпкам.
       Четыре большие шестивесельные шлюпки покачивались у пристани
под охраной Страха Божьего и Кука. Все остальные тоже были при деле:
Хрипатый Боб проверял снаряжение - у всех ли кинжалы и тесаки и каждый
ли мушкет заряжен; братья Свенсоны возились с абордажными крючьями,
привязывая к ним канаты; Тернан и Джос раздавали порох, а Шейла Джин
Амалия, уже не в платье, а в безрукавке и лосинах, отсчитывала деньги.
Кактус Джо и Рик Бразилец стояли в оцеплении вместе с Аланом Шестипалым, 
Люком Форестом и еще тремя молодцами, отгоняя досужую публику. Время 
было опасное, и жители Бас-Тера сидели по домам, но к нищим, пропойцам 
и тем из шлюх, что посмелее, это не относилось - они, заслышав звон 
монет, вились вокруг как мухи, клянча подачку или предлагая поразвлечься.
       Серов, сидевший на бревне у сундука с откинутой крышкой, кивнул
Тиррелу.
       - Твоя очередь, Клайв. Раскрой кошель и подходи.
       Корсар приблизился, пряча глаза. Кошельком ему служила огромная
торба бычьей кожи, куда Шейла начала пересыпать золото. Монеты были
большие, в пять и десять дукатов, и бренчали они как райские колокола.
       - До чего приятная песня... прямо хор ангелов... Храни вас
Господь, мисс Шейла! - Тиррел с виноватым видом покосился на девушку,
потом на Серова, и буркнул: - Ты меня прости, капитан... сэр... черти
попутали... там, на Ориноко, не за того я кричал... Тебя, может, и не
подняли бы на квартердек, но кричать за Пила точно не стоило.
       - Повинную голову меч не сечет, - молвил Серов на русском, а
на английском добавил: - Отслужишь, Клайв. Тут несколько твоих парней,
бери их под свою команду. - Дождавшись, пока Шейла отсчитает деньги
Хенку и Мортимеру, он спросил: - Монету с собой возьмете, или отправить
Теггу в форт? Там, пожалуй, будет надежнее.
       - С собой, - отозвался Тиррел, пряча кошель в широком поясе.
       - С собой, - подтвердил Мортимер. - Если уж мне вышибут мозги,
то оплачу доставку в пекло.
       Стур махнул рукой, чтобы привлечь внимание Серова.
       - Заварушка у них началась, капитан! Фарук лезет на ют, а Дойч
не пускает... Пил шпагой грозится, а Садлер со шкипером спорят о чем-то...
На баке человек двадцать собралось, пушкари тегговы, и все при оружии.
Кто с кортиком, кто с пистолетом...
       - Пушкари, говоришь? Это хорошо. Значит, палить в нас не будут.
- Серов поднялся и скомандовал: - В шлюпки, ребята! Олаф, раздай крючья!
Тернан и Джос, кончайте с порохом, сундук берите! Крышку к черту сбить,
сундук поставить на передней банке - пусть видят, что мы им везем.
       В руках Тернана сверкнул топор, и крышка отлетела. Подняв сундук,
пираты потащили его к лодке; следом, вздымая сапогами пыль, двинулись
остальные бойцы. Не столь многочисленное войско, как хотелось бы Серову,
но его союзником был бунт на "Вороне". Он надеялся, что половина команды
ждет-не дождется, когда их возьмут на абордаж.
       - Господин маркиз! Постойте, господин маркиз! Подождите!
       Гулкий зов раскатился по набережной, и он повернул голову. Тряся
бородой и брюхом, к пирсу спешил голландский капитан, а с ним десятка
полтора матросов с брига, все с тесаками и мушкетами. Сам ван дер Вейт
был увешан оружием как рождественская елка: за поясом - три пистолета
и кинжал, на перевязи - длинная рапира, за плечами - ружье, а в руке,
которой он энергично размахивал, остро заточенный крюк.
       - Мы с вами, господин маркиз! Бринкера и еще троих я оставил
на "Русалке" серебро стеречь, а прочие здесь. Ну, не считая тех, кто
с мистером Теггом...
       - Те, кто с мистером Теггом, в полной безопасности, - сказал
Серов. - Они у пушек за крепостными стенами, а мы сейчас к фрегату
поплывем, на палубу полезем, и будет там пиратская разборка. Та самая,
в которой вы не хотели участвовать... Зачем вам это, капитан?
       - Московиты говорят: долх плятьежом покраснится, - отдуваясь,
произнес мингер ван дер Вейт. - Мы обещались за двадцать тысяч из пушек
пострелять, но вы нам дали сорок. Такая щедрость обязывает, господин
маркиз, и потому мои люди и я - в вашем распоряжении.
       - Вам приходилось брать на абордаж корабль?
       - Нет. Но меня на абордаж брали, так что какой-то опыт в этом
я имею.
       Серов усмехнулся и хлопнул голландца по плечу.
       - Тогда вперед, капитан! Места в шлюпках еще достаточно.
       Он спрыгнул с пирса в лодку и сел рядом с Шейлой у передней
банки. Было четыре часа пополудни; солнце, висевшее над утесом и мрачной
коробкой форта, еще заливало лучами город, пристани, склады, лачуги и
губернаторский дворец. Должно быть, де Кюсси глядит оттуда на уплывающее
золото... Оно переливалось и сверкало в раскрытом сундуке, прямо перед
Серовым, а весла в сильных умелых руках гнали и гнали шлюпку все ближе
к "Ворону" и его команде. Только слепой или безумец не понял бы, что
это значит! Вот возвращаются товарищи, везут добычу на дележ, и с ними
- капитан, пусть никем не избранный, но все-таки законный. Законный!
Ибо то, что в любой монархии и демократии стыдливо прятали и лицемерно
отрицали, в кодексе Берегового братства было аксиомой: сила превыше
всего, и сильный всегда прав.
       Только докажи, что ты силен...
       Высокий борт "Ворона" надвигался, и Серов уже мог разглядеть
черные жерла стволов, якорные цепи и полированный брус планшира. Сомнения
мучили его, страх за сидевшую рядом девушку терзал сердце. Верно ли он
рассчитал? Откроют ли огонь по шлюпкам? Четыре прицельных выстрела, и
весь его отряд окажется в воде, среди разбитых досок и разводов крови...
Шейла и он будут первыми жертвами, если начнется пальба... Шейла! Она
сказала: если Бог дает, то дает щедро. Давать-то дает, но забирает без
жалости!
       Еще двадцать ярдов под дулами орудий... Порты зияли пустотой,
в их темных провалах не замечалось движения, никто не откатывал пушки
назад, не сыпал порох из полотняных рукавов, не подносил снаряды. На
верхней палубе тоже были пушки, но что там творится, Серов не видел -
над планширом мелькали головы в платках и шляпах, оружие, воздетые вверх
кулаки и разъяренные рожи. Орали и сквернословили крепко, но в них никто
не целился - видно, у Пила хватало других забот.
       - В самый раз поспеем, - молвил правивший шлюпкой Стур. - Парни
за Пила взялись, пыль выколачивают. Ну, Господь им в помощь! А мне бы
ту задницу прихватить, что Галлахера упокоила... там, на Ориноко...
       - Хрр... А кто, ты знаешь? - каркнул сидевший на веслах Боб.
       - Или Дойч, или Найджел Полпенса. Темновато было, и драка
началась, так что я в точности не разглядел.
       - Дьявол с ним! Обоим печень выррежем, - заметил Хрипатый.
       Шлюпки, все четыре, вышли из зоны обстрела, и Серов облегченно
вздохнул. До корабля было рукой подать, несколько ярдов, десяток хороших
гребков. Он вдруг почувствовал, что пальцы Шейлы лежат на его перчатке
и с удивительной силой сжимают ладонь. "Добрались, - шепнула она, -
все-таки добрались..." Он хотел ответить, но в этот момент грохнули
выстрелы.
       - Мушкетеры, приготовиться! - крикнул Серов, поднимаясь, и тут
же сообразил, что не слышит ни свиста пуль, ни воплей раненых. Стреляли
на "Вороне", и хор голосов и проклятий, что доносились оттуда, разом
сделался громче.
       Весла взмыли растопыренным веером, в последний раз плеснула
вода, и лодки понесло к корабельному борту.
       - Крючья! Бросайте крючья и лезьте наверх!
       Серов едва узнал свой голос. Если случалось ему кричать в
прежней жизни, то было это в Чечне - кричал, предупреждая об опасности,
кричал, чтобы увериться, что жив, и от ужаса тоже кричал, падая в
подбитом вертолете. Но крик, что вырвался сейчас, был другим - яростным,
мощным, повелительным. Крик командира, что посылает бойцов в атаку.
       Взлетели канаты и крючья, острая сталь впилась в планшир.
Гремя оружием, корсары ринулись на палубу - горящие глаза, рты,
раскрытые в вопле, блеск клинков, грохот сапог о гулкий борт...
Хрипатый Боб, братья Свенсоны, Рик Бразилец, Кактус Джо, Кук, Герен,
боцман Стур... Тернану и Джосу Серов велел остаться у сундука. Потом
кивнул Шейле и ухватился за канат.
       "Ворон" встретил их ревом десятков глоток. Большая часть
команды сгрудилась на носу, словно стая волков, готовая рвать и терзать
и ожидавшая только сигнала вожака. Тут были канониры Тегга, парни Тиррела
и Галлахера, но нескольких знакомых лиц не замечалось - эти, должно быть,
гнили сейчас на берегу реки, среди развалин Пуэнте-дель-Оро. Шкафут
и шканцы, отделявшие бак от кормовой надстройки, были пусты, а перед
бизанью, поперек палубы, тянулась цепочка людей с мушкетами. Человек
пятнадцать, прикинул Серов, и поднял глаза к квартердеку.
       Там, у левого трапа, лежали турок Фарук, Руперт Дойч с
простреленным виском и кто-то еще, в залитой кровью рубахе. В горле
Фарука торчал кинжал, пальцы сжимали пистолет, темная борода глядела
в небо. Над трупами, свидетельством недавней схватки, стоял Эдвард Пил.
Лицо его было мрачным, фиолетовый камзол распорот ударом клинка, глаза,
обычно ледяные, сверкали бешенством. Садлер и шкипер ван Мандер держались
позади него. Шкипер был бледен, казначей казался невозмутимым; на век
старого пирата пришлось столько резни и разборок, крови и трупов, что
никакой мятеж его смутить не мог.
       - Капитан на борту! - рявкнул Стур, махнув тесаком мушкетерам.
- Вы, дерьмодавы, бросьте свои пукалки! На баке - молчать! Слушать
капитана!
       - Пусть поднимут сундук, - приказал Серов.
       Его отряд растянулся вдоль фальшборта с оружием наготове.
Сторонники Пила заколебались; кто-то опустил мушкет, другие крутили
головами, не зная, в кого теперь целиться, то ли в новоприбывших, то
ли в толпу на баке. Но шум прекратился, и, в торжественной тишине,
сундук с драгоценным содержимым неторопливо перевалил планшир и лег
на палубу. Каждый дукат сиял как крохотное солнце, и люди, соратники
и враги, готовые пустить друг другу кровь, окаменели, завороженные
волшебным блеском. Челюсти отвисли, сжались кулаки, десятки глаз,
горевших алчностью, уставились в сундук, и в этот момент сомнения
покинули Серова. Он победил!
       Почти победил - глаза Эдварда Пила пожирали Шейлу. Казалось,
он равнодушен к золоту, к потере власти и собственной жизни; подавшись
вперед, стиснув рукоять клинка, он смотрел на нее, и его тонкие губы
кривились в усмешке. Потом Пил откинул голову, оглядел стоявших у борта,
будто отыскивая кого-то, и усмешка сделалась шире. Сердце Серова гулко
стукнуло, их взгляды скрестились лезвиями шпаг, и смертным холодом
повеяло от их незримого удара. Он был как гонг перед началом поединка,
и оба знали, что в живых останется один. Корабль и женщина могли
принадлежать лишь одному из них.
       - Вот ваша доля. - Серов поворошил монеты, и золото протяжно
зазвенело. - С теми, кто готов пойти за мной, я рассчитаюсь здесь и
сейчас. И с остальными тоже, но не дукатами. - Он вытащил шпагу и
хлестнул по планширу клинком. - Шлюпки поданы, джентльмены! Кому я
не по нраву, вон с моего корабля!
       Темные зрачки Пила вспыхнули.
       - Корабль еще не твой, - сказал он, направляясь к трапу. -
Эй, парни, расступитесь! В стороны, в стороны! И опустите ружья! - Он
оттолкнул двух мушкетеров и повернулся к Серову, сжимая шпагу и кинжал.
- Мы решим наш спор как мужчины, по законам Берегового братства. Хочешь
рассчитаться здесь и сейчас? Ну, так тому и быть!
       Момент истины, мелькнуло в голове Серова. Миг, когда ни золото,
ни серебро, ни миролюбие, ни ум и хитрость не помогут. Даже пушки форта
бесполезны, как и люди, что пришли с тобою - будь их хоть целая армия!
Остаешься тем, что ты есть, человеком без титулов и званий, владений и
богатств, и все твое имущество в эти мгновения - тонкая полоска стали.
Лишь она стоит между тобой и смертью...
       Он сбросил камзол, шагнул вперед, но кто-то ухватился за рубаху,
брызгая слюной и бормоча:
       - Кинжал! Возьмите мой кинжал, маркиз!
       Ван дер Вейт совал ему дагу. *) Ее эфес щетинился пятидюймовыми
шипами, обтянутая кожей рукоять прочно легла в ладонь.
       - Спасибо, капитан, - сказал Серов и двинулся навстречу Пилу.
Палуба глухо рокотала под его шагами.
       Они сошлись на шканцах. Бизань стрелой огромного лука нависла
над ними, и длинная тень от мачты легла им под ноги точно граница,
разделяющая врагов. Пил сместился вправо - так, чтобы солнце светило
противнику в глаза. Шпага и кинжал в его руках мерцали, как два
серебряных луча луны.
       Клинки соприкоснулись с резким лязгом, Серов уверенно отбил удар,
затем другой, чувствуя, как напрягается кисть в привычном усилии. Шагнув
к переборке квартердека, он парировал кинжалом выпад и сам нанес укол,
отраженный Пилом. Потом замер в боевой стойке, всматриваясь в лицо врага,
отступающего к борту. Оно было хмурым - Пил, вероятно, сообразил, что
избиения младенцев не получится.
       Сзади поднялся ропот. Голоса, переплетаясь друг с другом,
гудели, грохотали и хрипели, слух фиксировал отдельные слова и выкрики,
что, просочившись сквозь гул и биение крови в висках, падали раскаленными
каплями. "Бей! Бей!" - донеслось к Серову. "Проткни ему печень! Вырежи
сердце! В ад отправь! Козел, моча черепашья, отродье дьявола!" И снова:
"Бей, бей, бей!"
       Кому кричали, кого хотели поддержать? Его или Пила? На мгновение
он ощутил себя на арене, только не современного цирка, а древнего, где
состязались гладиаторы, где ретиарий ловил мирмиллона **) сетью, а тот
оборонялся мечом. В следующий миг Пил, оттолкнувшись от фальшборта,
прыгнул к нему, и мысль о цирке и зрителях покинула Серова.
       Шпаги плясали в воздухе, хриплое дыхание аккомпанировало звону
и скрежету металла, солнце безжалостно жгло плечи и спину, вышибая пот.
Атака Пила была стремительной и жесткой; уверенный в своем искусстве,
он, вероятно, решил разделаться с противником двумя-тремя ударами. Это
почти получилось: мелькнула шпага, целясь в горло, Серов перехватил ее
гардой, пытаясь отвести клинок, стиснутый между шипом и лезвием, и в
ту же секунду сталь ужалила его бедро. Он отскочил, еще не почувствовав
боли, а только влажную струйку, что текла в сапог. Пил ухмыльнулся -
острие его кинжала было окровавлено.
       Тонкие губы врага зашевелились.
       - Щенок! Думаешь, ты ее получишь?
       - Каждый получит то, что заслужил, - вымолвил Серов.
       Зубы Пила хищно блеснули, дыхание с шумом вырвалось из груди.
       - Вот как! Французский ублюдок любит пофилософствовать... И что
же достанется мне?
       - Прах и пепел. Только прах и пепел!
       Рана кровоточила, но была неглубокой. Они снова сошлись на тесном
пятачке между бизанью и грот-мачтой; Пил напирал, то грозя кинжалом, то
вращая клинок и делая внезапные выпады, Серов упрямо оборонялся. Уроки
лекаря Росано пошли ему на пользу, но в эти минуты он понимал, что бьется
с мастером, чей опыт и боевое искусство совершенны. К тому же Пил казался
не слабей его физически и обладал таким же ростом и длинными руками; и,
вероятно, он взялся за клинок в том возрасте, когда Серов учил алфавит и
складывал три с четырьмя.
       На этом, к счастью, преимущества врага кончались. Серов был на
десять лет моложе, стремительней, гибче и наверняка выносливей; тело
его было телом гимнаста, способного свернуться в узел или достать ногой
до потолка, и он владел приемами, казавшимися чудом в этот век. Жаль, что
бой на шпагах так непохож на схватку без оружия, подумалось ему. Слишком
велика дистанция и слишком опытен противник, не подпускает ближе... Но
дышит уже тяжело, и в выпадах нет прежней быстроты и легкости...
       Солнце, покинув вершину утеса и форт, склонялось к морю, и это
значило, что бьются они долго, может быть, двадцать минут или полчаса.
Напор противника слабел, и Серов, не ощущавшей еще настоящей усталости,
решил загнать его в угол между фальшбортом и стеной надстройки. Блокируя
выпады дагой и клинком, он оттеснил Пила на шаг, на два, пресек попытку
переместиться к трапу и, ускорив темп, не дал отступить для передышки.
Сзади, почуяв скорую кровь, заулюлюкали, заорали.
       Это вдохновило Серова.
       - Ура! Мы ломим, гнутся шведы! - пробормотал он, все быстрей
орудуя клинком.
       Пил оскалился. Произнесенное по-русски было ему непонятно,
но он уловил насмешку в голосе Серова. Грудь Пила ходила ходуном, пот
катился по лбу и щекам, в горле хрипело и свистело. Скрипнув зубами,
он выдохнул:
       - Не возьмешь, сопляк! Я еще спляшу над твоей могилой!
       Пустая бравада! Они сошлись на ярд, и Пил, зажатый в угол,
был лишен пространства для маневров. Серов снова поймал его клинок
эфесом даги и, целясь в сердце, ринулся к противнику. Возможно, Пил
смог бы отразить его выпад кинжалом или увернуться, возможно, сумел бы
подставить плечо, а не грудь, но он решил иначе. Шпага Серова пронзила
камзол, скользнула между ребрами, но лезвие в левой руке Эдварда Пила
двигалось с той же смертоносной быстротой; подобно сцепившимся хищникам,
они запустили стальные клыки во вражескую плоть. Удар Серова был точен
и неотвратим; вогнав пять дюймов стали в грудь врагу, он покачнулся,
отступил и вскрикнул. Боль, внезапная, резкая, пронзила его - в правом
боку торчала рукоять кинжала.
       Он вырвал оружие, зажал рану ладонью и пару секунд стоял над
трупом Пила, всматриваясь в помертвевшие глаза, но ничего не видя. Алое
пятно расплывалось на рубахе, а мозг сверлила одна-единственная мысль:
печень... задета ли печень?.. Из своего армейского опыта он помнил, знал,
что если такое случится, кровотечение не остановишь и смерть неизбежна.
Спасти может только хирург, немедленная операция... хирург, Росано... но
он погиб...
       "О чем я? Какой хирург, какая операция? - вдруг взорвалось у
него в голове. - Не двадцатый век... Если порезана печень, я обречен..."
       Толпа корсаров за его спиной взревела, надвинулась, и он ощутил,
как чьи-то руки ощупывают бок. Шейла... Кто же кроме Шейлы?..
       - Ты ранен, Эндрю. Можешь держаться на ногах? Стой прямо! - Она
уже срывала с него рубаху. - Рик, Джо, ко мне! Помогите! Ты подставь
плечо, а ты режь ткань на полосы... Огня! Дайте огня! Рану надо прижечь...
       Мелькнула физиономия Уота Стура, зажигалка в его мускулистой
руке, затем бок Серова опалило пламя, ***) и он заорал. Стур сунул ему
фляжку с ромом.
       - Хлебни, капитан! Ты еще жив, и если Господь позволит, будешь
жить и дальше. Не то что некоторые крысы... Дойч откинул костыли, но
там я вижу Найджела Полпенса...
       Стур исчез, и через секунду послышался чей-то предсмертный вопль.
"Зачистка, - подумал Серов, - теперь начнется зачистка..." Остановить ее
он был не в силах. Бок жгло, в сапоге хлюпала кровь, ноги дрожали, и в
голове - сплошной туман. Он хлебнул из фляжки. Вроде бы полегчало.
       - Сейчас, Эндрю, сейчас, - сказала Шейла, и он машинально
отметил, что голос ее и руки не дрожат. Смоченный ромом платок лег
на рану, тугие бинты охватили его торс. - Кровь почти остановилась...
Повезло нам! Он тебе бок проткнул, а целился, видно, в живот...
       - Дело удачи, когда брюхо режут, - авторитетно заявил Кактус
Джо. - Если поверх, так выживешь, а если до кишек добраться и ножиком
там пошевелить, то...
       Шейла стукнула его по шее.
       - Молчи, придурок! - Затем повернулась к Серову. - Как ты,
милый?
       - Нормально. - Он снова отхлебнул из фляги и показал на
квартердек. - Ведите меня туда. Я должен посмотреть... должен увидеть,
что делается на корабле и в бухте.
       Обхватив за плечи Джо и Рика, он вслед за Шейлой шагнул к трапу
и начал медленно подниматься. Он шел туда, где должен стоять капитан,
шел по дороге, ведущей мимо испанских галеонов и безымянных островов,
мимо Тортуги и мексиканского берега, мимо бурой ленты Ориноко, мимо
руин, пожарищ и мертвых тел; шел, чтобы занять свое место на этом
корабле и в этом мире. Разве он мог не дойти?
       Боцман Стур и Хрипатый Боб поджидали его наверху. Еще Страх
Божий - этот поигрывал тесаком за спинами Садлера и ван Мандера.
       - С этими что делать? - каркнул Боб. - Хрр... Я бы пустил их
по доске... На тот свет, за Пилом!
       Шкипер побледнел, однако Садлер, старый разбойник, лишь затряс
отвисшими щеками. Прогулка по доске его, очевидно, не пугала.
       - Сэр... - Казначей коснулся пальцем шляпы. - Напомню, сэр: вы
были под моей командой и стали капитаном - значит, я неплохой учитель и 
заслуживаю снисхождения. Но черт с ним, с прошлым! Сейчас я хочу сказать 
вам нечто важное...
       Не слушая Садлера, Серов глядел на море и два фрегата, что
стерегли выход из бухты. Слабость снова накатила на него; чудилось, что
палуба раскачивается под ногами как в сильный шторм, и какая-то хищная
тварь, вцепившись когтями и клыками, терзает бок. Морская поверхность,
блиставшая золотом заката, дрожала и расплывалась перед глазами.
       - Уот! - позвал он. - Я плохо вижу... Что там творится, Уот?
На "Громе" и "Трезубце"?
       - Спустили шлюпки, - доложил Стур. - Восемь шлюпок, а в них -
сотни полторы мерзавцев. Похоже, к нам идут.
       - Желают долю получить, - добавила Шейла. - Ты ведь им полтора
миллиона обещал.
       Серов, разгоняя туман, потряс головой.
       - Нет, не так! Нам полтора миллиона, а все, что свыше - им!
Ну, миллионов у нас нет, зато имеются порох и ядра... Командуй, Уот.
К орудиям!
       Вскинув пистолет, боцман выпалил в воздух.
       - Приказ капитана, бездельники! Оставить сундук, золото потом
поделим! Пушкари, к орудиям! Все остальные - на левый борт! Зарядить
мушкеты!
       - Их слишком много, и у них больше пушек, - произнес Садлер.
- Нам не выстоять.
       - Нам? Кому это - нам? - Серов, цепляясь за плечо Рика, 
повернулся к казначею, потом перевел взгляд на Хрипатого. - Боб, лишних 
с корабля убрать! Шкипера оставь, он мне нужен, а вот суперкарго ни к 
чему. К дьяволу его, на берег!
       Он держался из последних сил, поглядывая то на палубу "Ворона",
где его люди готовились к схватке, то на десант Пикардийца и Ашера,
то на царивший над гаванью утес. Форт, кирпичная коробка на скале, был
молчалив и хмур; там ничего не двигалось, не шевелилось, словно, отправив
ядро к губернаторской резиденции, крепость потом уснула или, быть может,
вымерла.
       Сквозь повязку просочилась кровь. Серов покачнулся и услышал
голос Шейлы - слова долетали будто бы издалека, почти неразличимые в
гуле и звоне:
       - ...ранен... уходи... кровотечение... лечь... надо лечь...
уходи... уходи... уходи...
       - Сейчас не могу, - пробормотал он, глядя на приближавшиеся
шлюпки, - никак не могу.
       В ушах гудело и звенело все сильнее, а палуба качалась и
кренилась под ослабевшими ногами, точно ураганы всех морей атаковали
"Ворон". Превозмогая боль, Серов снова повернулся к заснувшей цитадели.
       Тегг! Что же ты медлишь, Тегг?
       Но тут в бойницах форта блеснул огонь, и грохот орудийного 
залпа раскатился над гаванью. Теряя сознание, он еще успел разглядеть, 
как водяные фонтаны подбрасывают шлюпки вверх, как крутятся в яростных
смерчах разбитое дерево, весла, оружие, люди, и как плывет над утесом
и стенами крепости темный пороховой дым.
       Второго залпа он уже не услышал.

-----------------------------------------------------------------------

       *) Дага - парное оружие к шпаге, кинжал для левой руки с гардой
в форме вытянутых усов или шипов.
      **) Гладиатор-ретиарий был вооружен сетью и трезубцем, мирмиллон
- небольшим щитом и коротким мечом. Схватка между ними была одним из
самых излюбленных развлечений на аренах Древнего Рима.
     ***) С современной точки зрения медицина тех времен была
варварской: чтобы остановить кровотечение, рану прижигали каленым
железом. Иногда посыпали порохом и поджигали его.



               Глава 19. Книга мессира Леонардо

       Четыре дня Серов пролежал в бреду и забытьи, в капитанской
каюте на "Вороне". Опять ему чудилось, будто попал он, как в своем
недавнем сне, в загадочное место, где смешались все эпохи, языки,
одежды, люди, в город с лачугами, домами и башнями, что будто бы
выпали из разных времен. Он бродил по бульварам и площадям, кружился
бесконечно в лабиринте стен и лестниц, улиц и колонн, испытывая
знакомое чувство потери, не понимая, кто он есть - Андрей ли Серов
или другая личность, затерянная в пропасти минувшего. Кажется, блуждая
в этом странном городе, он искал дорогу, чтобы вернуться в свое время,
но так и не нашел короткого пути. Дорога, разумеется, существовала,
прямая дорога в триста лет длиной, и мысль об этом вселяла в него
безысходность. Он знал, что одолеть ее нельзя, не хватит жизни.
       Время беспамятства было не слишком долгим, однако вместившим
массу событий, скользнувших мимо Серова словно полночные тени. Две из
них, "Гром" Пикардийца и "Трезубец" Ашера, в самом деле исчезли ночью,
лишившись пятой части экипажей. Следующим утром Тегг отослал из форта
пленных французов, потом ушли голландцы, и у пушек встали канониры с
"Ворона". Мингер ван дер Вейт вышел в море и, обогнув Эспаньолу с запада,
направился в Кюрасао, чтобы доставить туда башмаки, мотыги и оловянные
миски, столь нужные заокеанской колонии. Груз "Русалки" был в полной
сохранности, за исключением роскошных одежд и сервиза, зато ее капитан,
да и вся команда, стали гораздо богаче. Держа курс на юго-восток, ван
дер Вейт нередко прикладывался к джину вместе с ван Хольпом и Николасом
Бринкером и, черпая вдохновение в крепком напитке, сочинял историю о
благородном корсаре де Серра и его очаровательной невесте, отомстившим
своему обидчику. В свое время эта повесть облетела всю Вест-Индию, но
Серов и Шейла ее не услышали - они уже были далеко, в краю студеных рек,
снегов и сосен.
       Самым же главным событием минувших дней стала ревизия,
произведенная Стуром, распоряжавшимся на корабле, и представителями
команды, Куком и Хрипатым Бобом. Обследовав трюм, они убедились,
что серебра там много меньше, чем погрузили в Пуэнте-дель-Оро, что
половина добычи испарилась, а куда и как, про то ни один человек в
экипаже, включая ван Мандера, не ведает, не знает. Помнилось, однако,
что ночные вахты стояли парни Дойча, изгнанные с корабля, и что Том
Садлер, казначей, хотел сказать о чем-то важном. Тегг и Стур,
посовещавшись, решили его отыскать, но старый разбойник исчез, как
растворился в воздухе. На берегу говорили, что он не задержался на
Тортуге - то ли переплыл пролив и сгинул в дебрях Эспаньолы, то ли
отправился в Кингстон, к давним своим приятелям.
       Но Садлер ушел на баркасе и значит, при всем желании, не мог
прихватить несколько тонн серебра. Оно осталось где-то в городе или
в окрестностях, на берегу; похоже, его переправляли Дойч и преданные
Пилу люди, и занимались этим несколько ночей, чтобы управиться с
тяжелым грузом. Какому скупщику предназначалось серебро? Возможно,
губернатору или любому негоцианту Бас-Тера, который, с выгодой для
себя, сумел бы обменять металл на звонкую монету. Роль Садлера в
этой операции была неясной; он мог пронюхать о чем-то случайно, но,
вероятней, являлся посредником и получал процент от сделки.
       Поиски Садлера не увенчались успехом, зато семерых ренегатов
из ватаги Дойча отыскали и, повязав, доставили на "Ворон". Нашел их
проныра Мортимер, обшаривший все кабаки и притоны от протестантской
часовни до заведения папаши Пью. Остальное было делом техники: одних
протащили под килем, других подвесили сушиться на якорной цепи, и не
прошло и трех часов, как Стур добился полного признания. Имя скупщика
сообщили Теггу, и тот вступил в переговоры, не покидая территории форта:
грохнула пушка, и особняк кавалера Сент-Онжа лишился каминной трубы.
Перед таким намеком Сент-Онж не устоял и тут же явился в гавань в
сопровождении повозок и тяжелых сундуков.
       Все это Серов пропустил, плавая в море бредовых снов, не
чувствуя прикосновений Шейлы, не слыша ее голоса. Но утром пятого дня
он очнулся, нашел ее руку и попросил воды. Его напоили и накормили,
перевязали раны, а после он снова уснул, но кошмарные видения больше
его не терзали. Снились ему полные ветра паруса, сизые волны Балтики и
широкая Нева, что разделялась островом на два потока; на правом берегу
стояла крепость, на левом - царский дворец, а на острове - две колонны
с божествами вод и носовыми украшениями побежденных кораблей. Даже во
сне он помнил, что ничего такого еще нет, но твердо знал, что все это
будет - и крепость, и колонны, и дворец.
       Когда он снова очнулся и с аппетитом поел, Шейла сказала, что
хочет перевезти его на берег, в свою усадьбу в Ла-Монтане. Серов не
возражал; с Ла-Монтаной, с домиком лекаря и рощей земляничных деревьев,
у него были связаны только приятные воспоминания. Но перед тем, как
отправиться в путь, он вызвал к себе ван Мандера и долго шептался с ним
при закрытых дверях. На штурмана косились; хоть тот почти не участвовал
в распре и никого не убил, но все же оказался с Пилом и Садлером, на
стороне проигравших и, значит, виноватых. Теперь ван Мандер узнал о
планах Серова, о том, что он оставит Вест-Индию и пиратский промысел
и поплывет к берегам Старого Света, чтобы служить государю одной из
самых отдаленных стран. Дорога туда тяжела и опасна, путь ведет через
Атлантику и северные моря, и, чтобы пройти его, нужен боевой корабль,
надежный экипаж и опытный штурман. Ван Мандер был штурманом от Бога,
а кроме того неглупым человеком; он понял, что такова цена прощения.
       Они ударили по рукам, и Серов уехал в Ла-Монтань со спокойным
сердцем, оставив корабль на Уота Стура и ван Мандера. Им полагалось
подготовить судно к плаванию, возместить потери в экипаже и взять на
борт ром, провиант и порох - все это, в знак примирения, поставляли
губернатор де Кюсси и кавалер Сент-Онж. Восстановленный мир был крепким,
ибо Сэмсон Тегг сидел на вершине утеса, и ровно в полдень и в шесть 
пополудни его канониры стреляли из пушки. Выстрелы были холостыми, 
отмерявшими время, но заодно напоминали, кто нынче хозяин в Бас-Тере. 
Де Кюсси, заслышав этот грохот, страдальчески морщился и удалялся выпить 
чаю в покои мадам Жаклин, где морщился опять - сервировка стола тоже 
напоминала о самозванном маркизе. Но тут губернатор был бессилен - его 
супруга обожала французский фарфор.
       Тем временем корсары с "Ворона", сорившие дукатами и песо в
кабаках, гадали, куда направится их новый капитан. Одни говорили, что в
Мексику, другим была по нраву Куба или испанский Мэйн, а третьи шептались 
о Перу, о сказочной стране на тихоокеанском побережье, которую не грабили 
уже пятнадцать лет, с времен Гронье и Дэвида. Но Мортимер, слушая такие 
речи, хитро щурился и с загадочным видом намекал, что лишь ему известна 
цель грядущего похода. Прах и пепел! Как-никак Эндрю Серра его подельник, 
и им останется, будь он хоть трижды капитаном! Еще Мортимер распускал 
слухи, что скоро станет боцманом, за что был не однажды крепко бит 
Хрипатым Бобом, претендовавшим на эту должность.
       Серов чувствовал себя слишком слабым, чтобы ехать в Ла-Монтань
на тряской повозке или, тем более, верхом на муле. Его перевезли морем,
на люгере, *) арендованном Шейлой, затем подняли на носилках к дому и
уложили в огромную кровать в спальне Джозефа Брукса. Кроме Шейлы, с ним
отправились Страх Божий в чине капитанского денщика, братья Свенсоны -
для охраны усадьбы, а еще ларец с различными снадобьями, приобретенными
у старого Пьетро, в единственной на весь Бас-Тер аптеке. Возможно, эти
настойки и впрямь оказались полезными, или воздух, фрукты и заботы Шейлы
исцелили Серова, только через пару дней он поднялся и вышел в сад. Спустя
недолгое время он смог прогуляться к роще земляничных деревьев, сначала с
Шейлой, потом один, и, наконец, добрался до огромный сейб и хижины
покойного Росано.
       В ней ничего не изменилось - собственно, в скудной обстановке
меняться было нечему. Стол, табуреты, спальные топчаны и сундук...
Серов откинул крышку, разгреб пожитки лекаря, сдвинул в сторону ларец
с хирургическими инструментами, пару штанов, чулки, истрепанный камзол,
чернильницу и перья. На самом дне лежала книга, а рядом - листы грубой
бумаги, заполненные его почерком. Он так и не закончил перевод... можно
считать, только начал... А ведь для Росано это было важным! Росано был
совсем иным, чем дельцы Бас-Тера или морские разбойники и все остальные,
что окружали Серова в этой реальности; он вспоминал о Росано как о друге
и размышлял о том, найдет ли, кроме Шейлы, кого-то столь же близкого.
Человека, с которым можно потолковать об устройстве мира, о нынешних и
минувших временах, об ожидающем людей, их страны и творения, в далеком
будущем.
       Он вытащил книгу, положил на стол, перелистал страницы,
носившие следы огня. Росано хотелось, чтобы ее перевели на французский
или английский, а лучше - на оба языка... Почему? Чтобы вдохнуть новую
жизнь в старый фолиант, сделать текст доступным для других народов? Или,
полагаясь на собственную память, он надеялся восстановить утраченное, то,
что было на обугленных страницах?.. На этот счет хирург выражался очень
смутно - говорил, что в книге есть благие вести и есть ужасные, и что
работа над ней - дело Божье, а для него, Росано, искупление греха.
Какого? О том, наверно, уже не узнать...
       Серов снова склонился над сундуком, достал чернильницу, перья
и листы бумаги. Потом начал перечитывать написанное, вспоминая слова
и целые фразы, перескакивая с абзаца на абзац.
       Флоренция, двести лет назад... Мессир Леонардо, житель славного
города, повстречался с нищим юношей, едва понимавшим по-итальянски...
Этот парень, видимо способный и неглупый, жил у мессира и даже стал
его помощником, но, спустя какое-то время, умер от одной из болезней,
опустошавших средневековую Европу - чума, холера, тиф или нечто в этом
роде. Грустная история! Можно сказать, совсем трагическая, но книга не
о том. Вот последняя запись, что предваряет дальнейшее содержание: мессир
и его гость вели беседы об устройстве мира, об астрологии, алхимии, о
человеческой природе, о будущем и прошлом - словом, о материях, которые
и сам Серов желал бы обсудить с Росано.
       Если бы хирург остался жив!..
       В глубокой задумчивости он поглядел на книгу, коснулся ее
страниц, исписанных четким угловатым почерком. Итальянский, а кое-где
похоже на латынь... Этих языков Серов не знал. Конечно, есть слова
понятные: terra - земля, aria - воздух, magia - волшебство, но даже
общий смысл не уловишь...
       Он вытащил хирургические инструменты из ларца, положил туда
книгу, стопку бумаги, перья, чернильницу, взял ларец под мышку и покинул
хижину. Даже этот груз оказался еще тяжеловат; под земляничными деревьями
Серову пришлось передохнуть, и только через четверть часа он добрел до
ворот усадьбы. Там сидели Страх Божий и Эрик Свенсон. Датчанин чистил
пистолеты, а Страх дремал, подставив солнцу изуродованное лицо.
       Серов опустился рядом и похлопал его по колену.
       - Ты знаешь, где заведение двух пожилых итальянцев? Старика
зовут Пьетро, а его жену - синьора Бланка. У них цирюльня и аптека,
над дверью деревянные ножницы висят, в руку длиной... Знаешь, где это?
       Страх Божий открыл глаза и хмыкнул.
       - Как не знать, капитан! Старик еще винишком приторговывает.
Хорошее, слышал, у него винцо, но дорогое, не для нашего брата, для
благородных... Прям-таки мальвазия! Хочешь, чтоб я за бутылкой сбегал?
Это мы завсегда готовы, со всем нашим удовольствием!
       - Мне нужен сам Пьетро, а не его мальвазия, - пояснил Серов. -
Иди к нему и скажи, кто тебя прислал, а еще скажи, что я друг Джулио
Росано и прошу, чтобы Пьетро пожаловал сюда. На неделю или, может быть,
на две.
       - А если спросит, зачем?
       - Помощь мне нужна, чтобы исполнить последнюю волю Джулио. Ради
этого я за ценой не постою.
       Страх Божий снова хмыкнул.
       - Ежели не постоишь, капитан, так не взять ли у старикана пару
бутылок? Глядишь, он будет посговорчивей.
       Эрик Свенсон прищурился, заглянул в пистолетный ствол и молвил:
       - Две бутылки мало.
       - И то верно, - согласился Страх. - А вот две на брата будет в
самый раз.
       Серов отправил его за деньгами и потащил ларец к себе в комнату.
       Вечером они с Шейлой сидели на просторной веранде, что
открывалась небу и морю, глядели на звезды и молчали. В молчании не
было отчуждения; так молчат близкие люди, которым есть что сказать друг
другу, но времени для разговоров у них хватает - может быть, сорок или
пятьдесят лет, а потому не стоит торопиться. Мысленно Серов проживал эти
годы, вспоминая о войнах, мятежах, интригах, царях и царицах, открытии
новых земель и основании городов, обо всем, что доведется им увидеть и
услышать. Чем это было для него? Будущим? Прошлым? Одновременно тем и
другим? И если бы он знал, чем кончится его последнее расследование и
экспедиция в аномальную зону, если бы мог предвидеть все случившееся с
ним, то что бы сделал? Отказался от странной своей судьбы или пошел ей
навстречу?
       Он взглянул на Шейлу, читая ответ в ее глазах.
       Нарушив молчание, она промолвила:
       - Эндрю... мне давно хотелось спросить... Ты в самом деле сын
маркиза?
       - Это имеет какое-то значение?
       - Может быть. Ты ведь собрался со мной обвенчаться, так?
А я - внучка каторжника и племянница пирата! Что сказал бы твой отец?
       - Мой отец... - Серов печально усмехнулся. - Он человек широких
взглядов, милая. Кроме того, есть и другие обстоятельства. Я ведь тебе
правду говорил - ну, почти правду... Я в самом деле потомок маркиза, и
предки мои были морскими разбойниками. Ты слышала о норманнах, приплывших
во Францию с севера? От кого-то из них мы и ведем свой род.
       - Ты это точно знаешь?
       - Так утверждал мой отец. Во мне тоже разбойничья кровь, хотя и
другой хватает.
       От более порядочных людей, добавил он про себя. От тех, кто
не резал глотки, а развлекал почтеннейшую публику, жонглируя, гуляя по
канату и кувыркаясь на арене.
       Шейла как будто успокоилась, вздохнула и, закрыв глаза, прижалась
щекой к его плечу.
       - Мы должны обвенчаться до выхода в море, - сказал Серов.
       - Непременно. В тот же день, когда ты сможешь донести меня до
церкви на руках.
       - Могу я попробовать сейчас?
       - Нет, дорогой, ты ранен и еще слаб. - По ее губам вдруг
скользнула улыбка. - Но если хочешь, я подставлю плечо и провожу тебя
в постель.
       - Хорошая мысль, - одобрил Серов.
       Проводы были долгими, и рана им не помешала.

                            * * *

       Старый Пьетро приехал в усадьбу на рассвете, в тележке,
запряженной осликом, с корзиной, в которой бренчали винные бутыли.
Негр-слуга занялся ослом и упряжью, Страх Божий - грузом, а старик,
двигаясь с завидной для его возраста легкостью, шагнул на веранду,
поклонился Серову и сел в предложенное кресло.
       - Я помню вас, мой господин, вы были у меня с синьором
Джулио. И недавно я готовид вам целебные снадобья... Они помогли?
Как ваши раны?
       - Заживают, - сказал Серов. - Силы возвращаются ко мне.
       - Хвала Мадонне! Пусть она одарит вас здоровьем! - Пьетро
перекрестился и бросил взгляд на книгу, лежавшую рядом с ларцом на
столе. Потом нерешительно спросил: - Это принадлежало синьору Джулио?
       - Да. Я не знаю итальянского, достойный Пьетро, и хочу, чтобы
вы мне ее прочитали. Вернее, перевели на английский, которым вы так
превосходно владеете, или на французский. Я щедро оплачу ваш труд.
       Серов протянул ему кошель, набитый золотом. Пьетро без
возражений сгреб дукаты, сунул в карман и прикоснулся к переплету с
прожженными дырами. Пальцы у него были тонкие, смуглые, сухие.
       - Постараюсь прочитать и перевести, мой господин, но прошу
вашего снисхождения - ведь я всего лишь аптекарь и цирюльник. -
Склонившись над столом, он осторожно, будто лаская, погладил кожу
переплета. Лицо его было задумчивым и грустным. - Вот он какой, труд
мессира Леонардо... никогда не видел, только слышал...
       - От Росано? И что он вам рассказывал, сударь?
       - Рассказывал? Ничего. Когда он был трезв, то хранил свои
тайны. Но знайте, синьор, что мы с женой венецианцы, как и бакалавр
Росано, а потому он часто бывал у нас, приобретал лекарства и пробовал
вина, что я получаю из Старого Света. И это не удивительно. Куда еще он
мог пойти? Не в кабак же, бражничать с разбойниками! И когда он... хмм...
когда вино овладевало им, он плакал и стонал, и из этого стона, этого
плача, мы узнали о горестной его судьбе. Он был хорошим, но злосчастным
человеком... - Старик нахмурил брови, прикрыл глаза морщинистыми веками.
- Я никогда не стал бы говорить о нем... Но синьор Джулио мертв, вы его
друг, и у вас его книга. Вы знаете ее историю?
       - Отчасти, - вымолвил Серов, припоминая невнятные речи Росано.
- Ничего определенного, почтенный Пьетро. Как и в вашем случае, я слышал
лишь то, что говорилось под хмельком.
       Пьетро снова прикоснулся к книге - так, как касаются святой
реликвии. Кожа, что обтягивала переплет, была чуть темнее пальцев
старика.
       - Если верить нашему покойному другу, это написано мессиром
Леонардо... Вы слышали о нем, синьор? Скульптор, живописец и механик,
прославивший Флоренцию. Даже сам святейший папа заказывал ему картины!
       В голове Серова будто молния сверкнула. Великий Леонардо из
Флоренции! Двести лет назад! Точные даты жизни гения он не помнил, но,
вероятно, пара веков-таки прошла. Леонардо да Винчи, великий художник,
самый загадочный человек эпохи Возрождения, творец шедевров, бессмертных
статуй и картин, ученый и изобретатель... Боевая колесница, подводное
судно, танк, летательный аппарат и множество других идей, но все не ко
времени, не нужные его эпохе...
       Он с благоговением уставился на книгу и сказал:
       - Я знаю, кто такой Леонардо. Дальше, прошу вас.
       - Здесь пророчества, синьор, записанные мессиром Леонардо со
слов человека или, быть может, ангела. Или так, или этак... Но если
их даже ангел нашептал, таких пророчеств мать наша Святая Церковь не
одобрила бы, и не сделал бы этого ни один земной владыка, король или
князь. Опасное сочинение! Прежде за него сожгли бы, да и теперь... -
Пьетро чиркнул ладонью по горлу. - Помните, мой господин, об этом! Что
же до мессира Леонардо, то он написал свою книгу в тайне и завещал ее
дальнему родичу, который сделался ученым доктором в Падуе. Там, как
синьор наверное помнит, есть знаменитый университет... Там хранили
книгу из поколения в поколение, прятали, передавали надежным людям
и проверяли, сбывается ли сказанное в ней.
       - Что именно? - спросил Серов.
       Старик пожал плечами.
       - Войны, мор и глад, открытие земель за океаном, судьбы держав,
имена их правителей, а также тех, кто свершил великое. Кое-что произошло
на памяти мессира Леонардо - изгнание мавров из Испании и путешествие в
Новый Свет Кристобаля Колона... Об этом тоже говорится в книге.
       - Как она попала к Росано?
       - Как обычно, мой господин. Он был студентом в Падуе, стал
бакалавром и, обладая всеми талантами в науках, усердием и трудолюбием,
мог сделаться одним из самых ученых докторов. Хранители книги, люди уже
немолодые, сочли, что он достоин их доверия, и книга оказалась у него.
Он считал ее святыней, вестью от Господа, посланной мессиру Леонардо...
Вы позволите, синьор?
       Серов кивнул, и Пьетро, бережно раскрыв книгу, коснулся
пальцем хрупкой бумаги около дыр. Края их были обуглены, иссечены
мелкими трещинами, но текст, однако, удалось бы разобрать - почерк
у Леонардо был крупный.
       - Похоже, Джулио книгу не уберег, - молвил Серов, глядя на
обгоревшие страницы.
       - Да, не уберег, и потому страдал всю жизнь. От этой вины и еще
от другой... Он был женат, мой господин, и слишком молод, чтобы помнить:
не доверяй тайн женщине. А его супругу мучил страх - вдруг те пророчества
от дьявола! Она желала исповедаться и не могла, боялась навредить Росано,
боялась отлучения, боялась, что кто-то узнает о книге и на него донесут...
Они повздорили, и Лаура - так ее звали - бросила книгу в огонь. Синьор
Джулио выхватил ее голыми руками. Он был очень гневен...
       - Я знаю, что было дальше: в ярости он заколол жену и, терзаясь
содеянным, сбежал на край света, - произнес Серов. - Однако, сударь, вы
рассказали мне эту историю в таких подробностях, какие нельзя извлечь из
стонов и плача. Я бы, во всяком случае, не смог... Откуда вам все это
известно?
       Глаза старика затуманились.
       - Я венецианец, но долгое время жил в Падуе, мой господин. И я
не всегда был цирюльником и аптекарем... Но это совсем другая повесть.
- Пьетро снова потянулся к книге. - Кажется, синьор хотел послушать,
о чем здесь говорится? Да и мне самому любопытно... Откуда начинать?
       Серов показал. Вероятно, у Пьетро, как у многих обитателей
Вест-Индии, были некие резоны, чтобы покинуть Старый Свет. Одни их не
скрывали и даже хвастались своими подвигами, числом убийств и краж или
иных злодеяний, что привели их в эти отдаленные места; другие держали
рот на запоре. а свои секреты - в самом дальнем закоулке памяти. К этим
последним относился и Андре Серра, побочный сын маркиза - так стоило ли
упрекать за скрытность венецианца Пьетро?
       Старик принялся читать, и чтение шло быстро, так как Серов
ничего не записывал. Предчувствия томили его; он знал, догадывался,
о чем услышит, и это знание сжимало ему сердце. Еще одна несчастная
душа, что затерялась в прошлом, обрубленная ветвь, нищий пророк,
явившийся к мессиру Леонардо... Кто же он? Некий юноша, знакомый
с историй лучше Серова - в книге, кроме реальных событий и имен,
упоминались даты, которые Серов мог вспомнить только приблизительно.
Борьба России с Турцией, восстание американских колоний, машина Уатта,
французская революция, приход Наполеона к власти, войны между Францией
и Пруссией, гражданская война в Соединенных Штатах, первая железная
дорога, первый полет братьев Райт, колонизация Индии, изобретение радио
и телеграфа... В общем Серов представлял, когда случилось то или это,
но точных дат назвать не мог - в отличие от информатора Леонардо. Он,
вероятно, был историком либо, как минимум, гуманитарием и человеком
молодым; значит, ни Кадинов, журналист из Челябинска, ни издатель
Добужинский на эту роль не подходили.
       Елисеев, мелькнуло у Серова в голове. Конечно, Игорь Елисеев,
всезнайка из библиотеки Академии Наук, исчезнувший в двадцать четыре
года! Самый молодой среди пропавших, наверняка специалист в истории,
юноша, склонный к литературным трудам... Можно считать, все началось
с его рукописи, посланной Добужинскому, и вот новая с ним встреча -
вернее, с его тенью, с его рассказами, записанными двести лет назад.
Похоже, он очутился в Италии в конце пятнадцатого века и, несомненно,
испытал сильнейший шок и многие бедствия... Недаром в книге говорится
- нищий, голодный, убогий, оборванный! Однако он справился с ситуацией
и сделал мудрый выбор, пришел к человеку, который мог ему поверить и
помочь, к одному из великих людей той щедрой на гениев эпохи. Что вполне
понятно, размышлял Серов, слушая негромкий голос старика. Понятно! Не к
папе же римскому обращаться!
       - ...будут извлекать особую силу из течения вод, и порывов
ветра, и горящего угля, и многими другими способами, и силу эту будут
передавать по вервиям, свитым из металла, так далеко, как простираются
материки, - читал старик. - И будет эта сила передвигать повозки без
лошадей, вращать то, чему положено вращаться, поднимать и опускать,
нагревать и освещать, и даже показывать живые картины на стекле. И
назовут эту силу эле... эле...
       - Электричеством, - вымолвил Серов.
       - Да, так здесь написано, - кивнул Пьетро. - И будет сила
струиться по металлическим вервиям подобно тому, как течет река, но
с много превосходной быстротой: вот родилась эта сила в одном месте,
и не успеешь вздохнуть, как она уже в другом, за тысячи лиг от своего
рождения. А те вервия будут из чистой меди, но потом из другого металла,
еще неведомого алхимикам, похожего цветом на серебро, однако легкого и
прочного. Будут делать тот металл в изобилии из глины, а как его делать,
найдут через три сотни и сорок лет, и назовут его а... ал... **)
       - Алюминием, - снова подсказал Серов.
       Пьетро остановился и посмотрел на него.
       - Вы все же читали эту книгу, синьор? Но как, если вы не знаете
итальянского?
       - Не знаю. И я ее не читал.
       - Тогда откуда же...
       Прервав его движением руки, Серов усмехнулся.
       - Это совсем другая повесть, достойный Пьетро. У меня, как и
у вас, есть свои малнькие секреты.
       Он позвонил в колокольчик, вызвал слугу и велел подать вина
и фруктов. Чтение продолжалось до обеда, потом, при свечах, до ужина,
пока глаза утомленного Пьетро не начали слезиться. Серов отпустил его
спать, а сам долго сидел на веранде, блуждая мыслью в прошлых и будущих
веках. Еще он думал о том, что вряд ли стоит переводить книгу мессира
Леонардо или знакомить с нею людей, пусть самых ученых и образованных
во Франции, Англии или России. Не потому, что Джулио Росано ошибался,
считая ее божественной вестью, переданной ангелом, но по другой причине.
Человеку не дано знать грядущее. Пока не дано, уточнил про себя Серов.
Когда-нибудь, быть может, пришельцы из будущего станут явлением обычным,
и это изменит мир гораздо сильнее, чем электричество или радио. Ну,
пусть с этой проблемой разбираются потомки! А в данный момент...
       Его взгляд остановился на последних прочитанных страницах,
где говорилось о двадцатом веке, о первой его четверти. Мировая война,
революция, резня в России, танки, пулеметы, авиабомбы, ядовитые газы,
миллионы убитых и искалеченных... А дальше что? Описание еще одной 
глобальной бойни от полюса до полюса и множества войн помельче... Что 
там у нас приключилось? Хиросима, Корея, Вьетнам, Палестина, Афганистан, 
ядерное оружие, масштабный геноцид и, наконец, новые беды в любезном 
отечестве... Само собой, кроме ужасного, мерзкого, есть и великое
- компьютеры, полеты в космос, линии связи, опутавшие мир, и чудеса
медицины. Но объяснить это труднее, чем ужасное, ибо к ужасам люди
привычны, и значит, повесть о грядущем вселит страх.
       Страх или желание что-то изменить...
       Возможно ли это? - подумал Серов. Нет, вряд ли. Даже наверняка
не выйдет, ни мир, ни историю не изменишь. Эти восемь аномальных зон,
проклятые места, что существуют на Земле, в общем-то доступны, особенно
в последний век. И сопка Крутая, и фиорд в Норвегии, и те, что на
Аляске и Печоре, в Ираке, Гималаях и Сахаре, не говоря уж о Бермудском
треугольнике. Ему, Серову, известно о двух десятках провалившихся, но их,
конечно, больше - может быть, сотни человек, и почти все - к гадалке не
ходи! - из двадцатого века. Они могли бы такого порассказать! И написать
- хоть на папирусе или бумаге, на коже или глиняных табличках, и даже
высечь на камнях. Вполне вероятно, что говорили и писали, пытались стать
мессиями, пророками, провидцами, предупредить о великих свершениях и
грозных бедах... Но мир к ним не прислушался. Мир двигался своей дорогой,
не выполняя ничьих предначертаний, и все происходило в нем как должно.
       И все-таки, все-таки...
       - Все-таки береженого Бог бережет, - пробормотал Серов, 
захлопнул книгу и спрятал ее в ларец.

----------------------------------------------------------------------

       *) Люгер - небольшое судно, обычно двухмачтовое, со специфическим
"люгерным" парусным вооружением.
      **) Алюминий был впервые получен датским ученым Гансом Христианом
Эрстедом в 1825 г. Способ производства алюминия был разработан немецким
химиком Фридрихом Велером в 1827 г.; этот способ он затем совершенствовал
восемнадцать лет, однако полученный им в небольших количествах алюминий
стоил до середины XIX века дороже золота.


                             Эпилог

       Через две недели Серов и Шейла обвенчались в протестантской
часовне Бас-Тера. Церемония была скромной; на ней присутствовали Тегг
и Стур, расписавшиеся как свидетели жениха и невесты, а также дюжина
пиратов с "Ворона", одетых по такому случаю в потрепанные камзолы и
вооруженных до зубов. Губернатора не звали.
       После венчания был дан салют из десяти мушкетов, затем
Серов отнес супругу в шлюпку на руках, и через несколько минут они
поднялись на палубу фрегата. Здесь пахло ромом и цветами; цветы устилали
тропу к капитанской каюте, а ром плескался в кружках, поднятых в честь
новобрачных.
       Вскоре ром был выпит, на борт погрузили последние бочки с 
пресной водой, и "Ворон", распустив паруса, покинул столицу Тортуги. 
В море выходили с большой поспешностью; солдаты де Кюсси уже заняли 
форт и тоже могли разразиться салютом. Конечно, если бы мокрый порох 
удалось поджечь - по несчастливой случайности во время последнего 
ливня пороховой погреб затопило.
       Конечной целью экспедиции были балтийские воды, но в данный
момент путь "Ворона" лежал не на восток, а на юго-запад, к острову
Ямайке, в город Кингстон. Когда фрегат обогнул Эспаньолу, и в головах
у экипажа прояснилось, Серов поднялся на квартердек и объявил, что после
Кингстона судно направится в Европу. Однако не в Британию или Францию,
где королевский суд и частные лица могут иметь претензии к команде, а
в Московию, в северную державу, где можно неплохо заработать на войне
со шведами. Шведы, конечно, не так богаты, как испанцы, однако не бедны,
а климат, кабаки и женщины в Московии много лучше, чем на вест-индских
островах. Кроме того, корабль будет уже не разбойничьим, а капером на
службе русского государя, который щедр и благоволит честным воинам. Ну
а если кто служить не жаждет и не желает возвращаться в Старый Свет,
тот может сойти на берег в Кингстоне с выходным пособием в триста песо.
На этом все.
       - Все! - рявкнул первый помощник Стур. - Ну, висельники, кто в
Московию - на шканцы, а кто решил оставить "Ворон", пусть тащится на
бак. Да поживее, моча черепашья!
       Лишь семеро двинулись на бак, но в Кингстоне "Ворон" покинули
шестнадцать корсаров, все - британцы. Война за испанское наследство
разгоралась, в местном порту теснились боевые корабли, и среди них
было несколько пиратских - бриг "Черный пес" Тома Махони, шхуна Дейва
Одноглазого "Азарт", большой трехмачтовый корабль "Принц морей" и три
или четыре других посудины. Прошел слушок, что вся эта флотилия, при 
поддержке британских судов, атакует берега французской Луизианы, а если 
добыча окажется не очень обильной, завернет в испанскую Флориду. Всем 
капитанам были нужны рубаки и стрелки, знавшие, как взяться за мушкет, 
и кое-кто на "Вороне" не совладал с искушением.
       Серов из-за этого не беспокоился - с ним остались сто четыре
человека, вполне достаточно, чтобы взять на абордаж и потопить любую
шведскую лоханку. Кроме того ему удалось нанять хирурга, датчанина Дольфа 
Хансена, волею случая заброшенного на Ямайку и мечтавшего вернуться в 
Старый Свет. Ввиду грядущих баталий лекарь являлся ценным приобретением.
       В Кингстоне они пробыли восемь дней, задержавшись из-за
наследства Шейлы. Дом в Ла-Монтане и винокуренное заведение Стерна и
Пратта, барбадосских компаньонов, не представляли особой коммерческой
ценности, а вот поместье Брукса на Ямайке считалось весьма обширным, 
богатым и прибыльным. Плантации сахарного тростника лежали милях в 
двадцати от Кингстона, у залива Портленд, и здесь, на берегу, находился 
поселок с господской усадьбой, конюшней, лачугами негров и огромными 
сараями, в которых вытапливали патоку и сахар. Патоку перегоняли в ром, 
ром разливали по бочкам, сахар ссыпали в мешки, а затем мешки и бочки 
отправлялись к пирсам Кингстона и ожидающим погрузки кораблям. По другую 
сторону Атлантики сахар и ямайский ром шли по хорошей цене.
       Предприятие выгодное, и желающих приобрести плантации долго
искать не пришлось. Тем не менее, эта задержка тревожила Серова больше,
чем потери в экипаже - надвигалась поздняя осень, а с нею свирепые бури
и ливни. Правда, ван Мандер клялся, что до ноябрьских штормов они успеют
добраться до Невской губы.
       Наконец с делами было закончено, и "Ворон", покинув рейд
Кингстона, отправился в плавание. Путь теперь лежал на северо-восток;
они снова миновали Наветренный пролив между Кубой и Эспаньолой, потом 
Малый и Большой Инагуа, два клочка суши, что замыкают цепочку Багам, 
потом крошечный архипелаг Кайкос, окруженный стенами рифов и гневно 
ревущими водами. "Вышли в океан, - сказал в тот день ван Мандер и, сделав 
паузу, добавил: - Девятьсот миль до Бермудских островов, а там - еще пять 
тысяч до Старого Света. Мир велик, капитан! Жизни не хватит, чтобы его 
обойти". "Не хватит", - согласился Серов, а про себя не в первый раз 
подумал, что через три столетия все изменится. Планета не станет меньше, 
но расстояния будут соизмеримы не с человеческой жизнью, а только с 
временем бодрствования или сна. Десять-пятнадцать часов в любую сторону, 
и ты в Нью-Йорке или Лиме, в Токио или Кейптауне, в Мельбурне или Коломбо. 
Так будет, обязательно будет, а пока... Пока тихоходное судно ползет по 
земному шару, будто ничтожная мошка на гигантском глобусе.
       Через несколько дней он, сменив ван Мандера, встал на утреннюю
вахту. Первые краски рассвета играли на небосклоне, и паруса, трепещущие
над ним громадой спустившихся к волнам облаков, казались розовыми. Шейла
еще спала в капитанской каюте, но руки и губы помнили тепло и нежность ее
тела. Океан был спокоен, ветер устойчив, и "Ворон", слегка покачиваясь,
неутомимо плыл и плыл на северо-восток, двигался к балтийским водам,
к еще несуществующему городу, к невозведенным дворцам, домам, соборам 
и грозным бастионам крепости. Все это еще предстояло построить, уложив 
кирпич на кирпич, камень на камень, а прежде - отвоевать такое право, но 
Серов не сомневался, что право будет завоевано и город выстроен. Он это 
точно знал, не ведая лишь собственной своей судьбы, как и положено
человеку.
       Но стоило ли этого бояться? Страшиться неведомого, трепетать 
перед будущим? Нет, думал Серов, конечно нет. Вот его корабль, вот 
его люди, и вот его женщина, что спит сейчас под шелест волн и посвист 
ветра; вот океан, и розовеющее небо, и синяя черта горизонта меж ними; 
вот гаснущий лунный серп, волны, облака и первый луч восходящего солнца. 
Все, что досталось ему в этой реальности, и что останется навеки с ним, 
какой бы ни была его судьба. Останется в радости и горе.

       "Немало, - размышлял Серов, прислушиваясь к песням ветра, -
совсем немало".
       Он вытянул губы и засвистел:

       И в беде, и в радости, и в горе,
       Только чуточку прищурь глаза,
       В флибустьерском дальнем синем море
       Бригантина поднимает паруса.

       Ветер аккомпанировал ему, играя на струнах тугих снастей,
и волны, ласкаясь к борту корабля, тихо рокотали в такт мелодии.


                         Содержание

Часть  1. Исчезнувшие
Глава  1. Андрей Серов, частный сыщик
Глава  2. Рукопись
Глава  3. Аномальная зона

Часть  2. Джентльмены удачи
Глава  4. Фрегат "Ворон"
Глава  5. Абордаж
Глава  6. Остров
Глава  7. Тортуга
Глава  8. Джулио Росано, лекарь

Часть  3. Сокровище Пуэнте-дель-Оро
Глава  9. Ориноко
Глава 10. Штурм
Глава 11. Джозеф Брукс, капитан
Глава 12. Серебряные копи
Глава 13. Эдвард Пил, помощник капитана

Часть  4. Порядок и справедливость
Глава 14. Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Глава 15. Мингер Петер ван дер Вейт
Глава 16. Скалилистый форт
Глава 17. Мсье де Кюсси, губернатор
Глава 18. Поединок
Глава 19. Книга мессира Леонардо
Эпилог