Михаил Ахманов

                ДИЛОГИЯ О РИЧАРДЕ САЙМОНЕ

                         Книга 2

                       ТЕНЬ  ЗЕМЛИ

                          ПРОЛОГ

       Чочинга Крепкорукий, Наставник воинов из клана Теней Ветра,
был для Ричарда Саймона хорошим учителем. Поистине, так; ведь
тот учитель хорош, чьи слова помнишь годами, чьи советы полезны и
мальчику, и мужу, в чьих речах с течением лет открываешь все новый
смысл и новую глубину, ибо подобны они ларцам, запрятанным друг
в друга, в последнем из коих, самом крохотном, хранится бесценный
бриллиант. И хоть до этого сокровища Ричард Саймон еще не добрался,
но уже понимал, что ларцов - не один, не два, а, быть может, целый
десяток.
       Они раскрывались с неторопливостью, и в каждом, кроме
очередной шкатулки, лежал какой-нибудь дар - верней, не какой-нибудь,
а в точности тот, который Ричард Саймон готов был принять, осмыслить
и применить на деле. В отрочестве всякое Поучение Чочинги и всякий
Ритуал казались ему незыблемыми правилами, аналогичными Кодексу
ООН, но сотворенными иной разумной расой - тайят, четырехрукими
аборигенами Тайяхата, которые, в сущности, тоже были людьми. Пусть
не такими, как земляне, проникшие на Тайяхат сквозь устье Пандуса,
но все-таки людьми - а значит, их жизнь подчинялась законам, пусть
неписанным, не занесенным в компьютер, но столь же ясным и непреложным,
как на любой из человеческих планет.
       Правил и Ритуалов у тайят было множество - не меньше, чем
законов у людей. Как нанести оскорбление и как ответить на него, когда
горевать и когда веселиться, как оказать другу почет и как устрашить
врага, как поминать предков, как найти пищу в горах и лесных дебрях,
как раствориться среди трав, зарослей и камней, стать невидимым и
неслышимым, песчинкой меж гор песка, листком в древесной кроне... Как
говорить с животными, предлагая им мир или бой, как отвести угрозу
и успокоить хищника, когда напасть, когда схитрить, где удариться в
бегство, а где - стоять насмерть... Таков был дар из первого ларца,
преподнесенный Дику - юноше с прозваньем Две Руки, что обитал со
своим отцом-ксенологом в женском поселке Чимара на склонах Тисуйю-Амат.
       Второй ларец раскрылся на Колумбии, в Учебном Центре ЦРУ.
На первый взгляд учили там другому: истории, прежней земной и новой,
касавшейся Великого Исхода, Разъединенных Миров и расселения среди
звезд; языкам и методам связи, основам межзвездной транспортировки,
логике и психологии, химии и медицине, искусству повелевать компьютерами
и очаровывать людей. Не оставалась забытой и практика, необходимая
полевому агенту - как взорвать и как разрушить, как заморозить и
испепелить, как управиться с вертолетом, глайдером и боевой капсулой,
как проплыть десяток лиг *) в ледяном океане, как вскрыть любой замок
и как убить - пулей, рукой, ножом или лучом разрядника. Другой мир,
иные науки, другие наставники... Суть, однако, оставалась прежней: как
выжить и как победить. Суть не изменялась от того, что схватку называли
операцией, победу - выполнением задачи, а наградой служила пометка
в личном файле - вместо ушей, черепов и пальцев на Шнуре Доблести
воина-тай. И Ричард Саймон, преодолев весь курс наук, решил, что
Поучения Чочинги понятней и ясней, чем лекции его инструкторов - даже
Дейва Уокера, который выражался определеннее прочих. Так, например,
Чочинга говорил: отрезав врагу уши, не забудь про печень, - и эта
емкая формула покрывала все, что можно сказать о мерах предосторожности
на поле битвы. Значит, решил Саймон, обычаи тай могут служить надежной
опорой - более надежной, чем человеческие законы, где жесткая суть
деяния маскировалась потоком лишних слов. И этот вывод был справедлив
и абсолютно верен - особенно в рамках избранной им профессии.
       Но ларцы продолжали раскрываться - на Латмерике и Аллах
Акбаре, России и Сайдаре, Таити и Гималаях, во всех мирах, куда его
посылали pro mundi beneficio, **) и где ему полагалось вершить скорый и
справедливый суд. Он уже не был Диком Две Руки с далекого и экзотического
Тайяхата, не был и Ричардом Саймоном, одним из многих, стажировавшихся
в Центре; теперь он стал агентом DCS-54, избранным для особой миссии,
и только кличка - Тень Ветра - служила напоминанием о его корнях.
Разумеется, для людей посторонних; сам он не мог позабыть Тайяхат хотя
бы потому, что этот мир с повышенным тяготением являлся его родиной, и
в прочих мирах, освоенных человеком, Саймону временами мнилось, что он,
как воздушный шар, вот-вот поднимется в воздух. Было и многое другое,
соединявшее с Тайяхатом крепкой нерасторжимой цепью: отец, который
остался в Чимаре, в их домике под деревом шой; Каа, изумрудный тайский
питон, прощальный дар Чочинги; Шнур Доблести, где костяшки пальцев
и диски, выпиленные из черепов, соседствовали с клыками саблезуба;
память о первой девушке, о Чие, и первом враге, которого он убил. Но,
если не считать отца, пребывавшего в добром здравии на мирных склонах
Тисуйю-Амат, самым важным звеном связующей цепи являлись Поучения - то,
о чем говорил Чочинга. Прах Наставника уже истлел в Пещере Погребений,
но ларцы его мудрости продолжали раскрываться, и в каждом для Саймона
был приготовлен подарок.
       - Пока уши твои на месте, Две Руки, внимай и запоминай - и
ты, быть может, сохранишь их целыми, - говорил Чочинга. - Взгляни
вокруг, и ты увидишь земли мира и земли войны; землями мира владеют
женщины, и в них мужчина - гость, который, возмужав, уходит, дабы
растратить свою силу, свершая предначертанное. Женщин влечет покой,
мужчин - борьба, и в том отличие меж ними, и следуют они своим Путем,
и пока вершится так, нет у них повода для споров и ссор, ибо дороги
их разные.
       Немногое можно сказать о женском Пути: прям он, широк и
ясен, и нет в нем тайного и скрытого. Небесный Свет и Четыре звезды
сияют над теми, кто ходит по землям мира, и не нужны им ухищрения и
тайны, ибо нет у них врага и нет ожерелья Доблести, и сердце их жаждет
не битв и почестей, а только любви и покоя. Но Путь мужчины - иной; к
тому же, то не единственный Путь, а множество Путей, какими ходят воины
различных кланов. Ведь каждый из нас выбирает себе соратников, ибо без
них мы не добьемся ни чести, ни славы, и не услышим похвальную речь, и
тогда все наши подвиги и победы просочатся в песок водой забвения, а
не лягут прочным камнем в долинах памяти.
       Поэтому мы выбираем клан - дабы гордиться славой среди
соратников и близких и петь Песни Вызова под грохот их щитов. И ты,
Две Руки, тоже изберешь его, отправившись в земли битв, в лес у подножья
Тисуйю-Амат и в иные места, где ваши воины звенят клинками и мечут
огненные копья. И должен ты ведать Пути всех кланов - ибо, не зная их,
не найдешь ты дороги к победе, тропы к отступлению или ручья, в котором
затеряется твой след во время бегства. Поэтому слушай и запоминай!
       Вот Путь Горького Камня, чьи воины мечут дротики и обломки
валунов; мечут так, будто сами летят со снарядами, направляя их в цель,
и потому удар их страшен. И горек вкус у валуна, когда дробит он череп
и ломает ребра! Горек вкус смерти, а горше его - вкус поражения и
позора. Воистину горькие камни у Горьких Камней...
       Вот Путь Извилистого Оврага - внезапный, как трещина в земле,
когда колеблет ее огнем из недр. Тянется щель, и на каждом шагу -
повороты, завалы и ямы; и схватка подобна такой же извилистой трещине:
удар внезапен, резок и силен, и не поймешь, куда нацелены клинки, и где
поет секира, а где свистит копье.
       Вот Путь Теней Ветра, наш Путь: никто не видит тебя, а ты
видишь всех, ты прячешься среди скал и деревьев, трава не шуршит под
твоими ногами, тело не испускает запахов, кожа покрыта лиственным
соком и обсыпана землей. Таков Путь Теней Ветра, и я, обучая воинов,
говорю: стань эхом тишины, стань мраком во мраке, травой среди трав,
птицей среди птиц, змеей среди змей, отблеском лунных лучей в быстрых
водах; стань тенью ветра, ибо невидимый ветер все-таки можно ощутить,
тогда как тень его незрима и неощутима. Сделай это - и нанеси удар!
       Вот Путь Смятого Листа, скрывающий силу твою и уменья: должен
ты выглядеть жалким и тощим, как полумертвый червяк, что копошится в
гнилых листьях. Ноги твои должны быть согнуты, спина - сгорблена, руки
- свисать до колен, голова - опущена, взгляд уперт в землю... Ты -
смятый растоптанный лист среди зеленых и сочных; ты слышишь оскорбления,
но не подвластен гневу; ты видишь жест угрозы, но не отвечаешь на него.
Ты таишься и хитришь! Таков Путь Смятого Листа, и я говорю: - стань
жалким червем, стань поникшей травой, не показывай своей силы, ибо
разгадавший ее враг уже наполовину выиграл сражение.
       Вот Путь Шепчущих Стрел, прямой и быстрый: стремительно
мчатся они к цели, поют, рокочут, шелестят, и несут их ветер и сила
натянутой тетивы. Невидим глазу их полет, неотразим удар; не остановят
их ни щит, ни шлем, ни пояс из стальных пластин, и лишь рукой смиряют
стрелы, вылавливая их подобно юрким рыбам в озере. Но этим искусством
владеют немногие.
       Есть и другие Пути - Путь Звенящих Вод и Холодных Капель, Путь
Серого Облака и Горной Лавины, Путь Быстроногих и Путь Четырех Звезд.
Сколько кланов, столько хитрых путей!
       Так говорил Чочинга, и теперь, достигнув зрелости, Саймон
мог оценить его Поучения лучше, чем юный воин Две Руки. Теперь он
понимал, что все Пути Кланов являлись тайными, но секрет, разумеется,
был заключен не в проявлениях внешних и видимых, а в том, какими
способами достигался результат. И было ему ясно, что лишь искусники
вроде Чочинги постигли тайное и знали, как бродить по чужим дорогам,
не забывая собственного Пути, и как отправить в такое же странствие
других. Учеников, последователей, продолжателей...
       Из этих трех вариантов Саймон мог избрать лишь ученическую
стезю, ибо все-таки был он человеком, а не тайским аборигеном с
четырьмя руками. Истинным продолжателем дел Чочинги являлся его сын -
не Чулут, кузнец, а Чоч, чьи уши и пальцы были целы, а Шнур Доблести
столь длинен, что волочился по земле. Это было правильно и справедливо.
Чоч, великий воин, пришел из тайского леса, с полей сражений, чтоб
наставлять молодых, и это была дорога тай; Ричард Саймон сражался в
своем человеческос лесу, и это был путь человека и землянина.
       Но все же он оставался воином-тай и в иные моменты своей
карьеры ощущал с пронзительной остротой свою принадлежность к Теням
Ветра. Этот факт был столь же неоспорим и ясен, как и то, что Земля
в конце двадцать четвертого столетия уже не являлась прежней Землей,
но лишь ее слабым отблеском, Закрытым Миром, неясной тенью.
       И наступил час, когда Тень Ветра пересеклась с тенью Земли.

-----------------------------------------------------------------------
       *) Лига - единица расстояния, принятая ООН, наряду с километром,
в качестве одной из международных мер; составляет около 4,6 км.
      **) Pro mundi beneficio - во благо мира (лат.).


                            ГЛАВА 1

       Ричард Саймон, агент DCS-54 по кличке Тень Ветра, спал.
       Крепкий молодой мужчина, уверенный в своих силах, опыте и
удаче, он не испытывал тревог - даже в тех обстоятельствах, которые,
если судить объективно, ничего хорошего не обещали. Но этот случай
был не первым в его обширной практике, и потому он спал спокойно.
Снилось ему далекое детство - Чия, Чочинга, отец и их домик в женском
поселке Чимара, на склонах хребта Тисуйю-Амат.
       Будто бы он прилетел туда в первый раз, десятилетним
мальчишкой, смуглым и голоногим; будто сидит он в кабине "пчелки",
с широко распахнутыми глазами, с кожаной ленточкой на висках,
отливающей сероватым жемчужным блеском - повязкой Теней Ветра;
будто их голубой аппарат спускается вдоль каменной стены, а внизу,
тихая и безмятежная, раскинулась Чимара.
       Он снова видел каменное чело Тисуйю-Амат с едва различимыми
чертами - гигантское, морщинистое, темное, исполосованное шрамами
осыпей, рубцами трещин, причудливыми провалами пещер. Этот лик
древнего титана венчал ледяной шлем о трех зубцах, похожий на
выщербленную корону с хрустальными подвесками ледников. Два крайних
спускались особенно низко, до широких плеч-перевалов, превращаясь там
в бурные потоки; сверкающими пенными серпами они падали с отвесных
склонов, вгрызались в каменные ребра, прыгали и грохотали среди скал,
взметая в воздух мириады брызг, рождавших семицветную радугу. Гигант
в льдистом шлеме с руками-водопадами как бы сидел, опираясь на пятки и
выдвинув колени, и на этом уступе тихо дремало селение. Ричард Саймон
- нет, десятилетний Дик! - видел крохотные хижины, пылавшие перед ними
костры, деревья шой с широкими кронами, запутанный узор тропинок и
ручьев, фигурки людей и животных - все это было как бы выткано на
травянистом изумрудно-зеленом ковре.
       Каменный лик Тисуйю-Амат, что означало "Проводы Солнца",
вздымался с востока; на западе карниз, приютивший селение, был словно
срезан гигантским ножом, и внизу темнело овальное озеро в зеленой раме
бесконечного леса. Тайский лес, куда уходят юные воины, чтоб обрести
славу и честь! Место битв, земля войны! Дик знал, что он спустится
туда, став мужчиной и воином, но до этого было еще целых шесть лет.
Целая вечность!
       Их вертолет, голубая "пчелка", спускался к поляне перед
обширной пещерой, служившей жилищем Наставнику. Рядом, под деревьями
шой с огромными пятипалыми листьями, притулилась хижина; на крыше ее,
на коротком флагштоке, полоскался вымпел ООН - голубое поле с десятью
золотистыми кольцами и шестнадцатью звездами, символом Большой Десятки
и Независимых Миров. Саймон - Дик - знал, что эта поляна, эти пещера
и хижина будут его домом - долгие-долгие годы, возможно - всегда. Ведь
дом - это детские воспоминания, улыбка отца и суровый взор Чочинги,
теплые пальцы Чии в ладони и свист птиц-певунов... Дом - это место, где
ты был счастлив. И потому, вспоминая о доме, Ричард Саймон представлял
не коттедж тетушки Флори в Смоленске, на крутом днепровском берегу, не
жилой блок Учебного Центра и даже не нынешнее свое жилище в Грин Ривер,
штат Орегон, планета Колумбия, где ждал его верный Каа. Нет, в мыслях
своих он возвращался в Чимару, в ту точку пространства и в те времена,
когда все они были вместе - он, отец, Чочинга, Чия - и, разумеется,
зеленый змей Наставника и его охотничьи гепарды, шаловливые Шу и Ши.
Там был дом, и другого, как он полагал, не будет никогда.
       Сон длился, и в счастливом своем сновидении Саймон снова
видел Чочингу и отца. Наставник - высокий темный силуэт перед входом в
пещеру - был озарен неяркими отблесками светильников, пылавшими за его
спиной. Сейчас, как и в детстве, он казался Саймону огромным, похожим
на многорукого индийского демона или на древнего титана; его янтарные
зрачки блестели, ноздри чутко подрагивали, темная антрацитовая грива
вихрилась вокруг широкого лица. Он был нагим, если не считать обвившего
бедра изумрудного змея, и от него исходило ощущение мощи и свирепой
уверенной силы.
       Саймон почувствовал руку отца на своем плече, услышал его
голос.
       - Чочинга, атэ имозу ко тохара зеггу. Ко тохара!
       Тогда, в минувшей реальности, он не понял этих слов, не зная
еще языка тайят. Но сейчас они были ясны и понятны.
       - Чочинга, - промолвил отец, - я привел к тебе моего сына.
Единственного сына!
       Сон длился, сливаясь с воспоминаниями. Как прежде - в той,
минувшей, реальности - Чочинга, грозный великан, поднял руки - все
четыре руки, мощные, в буграх узловатых мышц; потом яростный блеск
янтарных зрачков угас, дрогнули широкие брови, полные яркие губы
растянулись в улыбке, и он запел.
       Это была Песня Приветствия и Представления, которой, согласно
Ритуалу, мужчина-тай встречает друга. Голос у Чочинги был сильный,
глубокий; руки его мерно двигались в такт протяжной мелодии, он то
простирал верхнюю пару перед собой, то проводил ладонями нижней по
бокам, поглаживал блестящее змеиное тело, потом с неторопливостью
вытягивал руки вверх и в стороны, показывая то на небеса, то на яркий
солнечный диск, то на отца, то на Дика.
       Губы Саймона зашевелились. Скованный сном, он улыбался и
повторял каждое слово этой песни.

       Я - Чочинга, носивший дневное имя Быстрей Копья,
       Я - Чочинга, чье имя вечера Крепкорукий,
       Я - Чочинга, чьи отцы Чах Опавший Лист
                                и Чеуд Потерявший Сына,
       Я - Чочинга, чьи матери Хара Гибкий Стан
                                и Хо Танцующая В Травах,
       Я - Чочинга из клана Теней Ветра, Наставник воинов,
       Я - Чочинга Несчастный; брат мой Чу пал от ножа
                                Звенящих Вод,
       Я - Чочинга Счастливый; брат мой Саймон стоит на пороге.

       Эта песня не являлась Песней Вызова, предназначенной бойцу
чужого клана, и потому Чочинга не поминал своих побед, имен убитых
врагов, отрубленных пальцев и черепов, украшавших его Шнур Доблести
- как и того, что собственные его уши и пальцы целы, и что за сорок
лет сражений и поединков он не потерял ни ногтя, ни волоска. Он был
великим воином! Его Шнур Доблести свисал до колен, его щиты были
прочными, его копье летело до Небесного Света, а на его клинках не
высыхала кровь. И умер он так, как пожелал - на рассвете, что
считалось у тай признаком благоволения судьбы.
       Ричард Саймон, спавший в командном отсеке спутника "Пальмира",
знал, что сейчас случится. Отец ответит песней на песню, потом
Наставник, шагнув к ним, подхватит Дика, подбросит вверх и швырнет в
траву. А потом... Кажется, когда он поднялся, отец велел ему сделать
жест приветствия - согнуть руки и слегка развести их в стороны... А
Чочинга сказал:
       - Хорошо, что ты умеешь падать и подниматься. Всякий воин
может упасть под вражеским ударом, но это не беда. Главное, во время
подняться. Встать и отрезать врагу уши. Или пальцы - что тебе больше
понравится. Пальцы даже лучше - костяшками можно украсить боевое
ожерелье, Шнур Доблести.
       Тогда Дик мог лишь мечтать о таком ожерелье. Но Ричард
Саймон его имел, и было оно весьма длинным - правда, не до колен,
как у Чочинки, но на ладонь ниже пояса. Обычно, отправляясь на задание,
он брал его с собой, поскольку Шнур являлся отнюдь не сувениром, а
реальной и весьма красноречивой летописью подвигов владельца. Но мысль
сделать его подлинней давно не терзала Саймона - ведь человеческие
обычаи иные, чем у тайят, так что мерзавцы, которых он упокоил, не
рисковали ушами и пальцами. Как правило, не рисковали. Случались и
особые ситуации...
       Сон, в котором он встретил Чочингу, сменился другим. Дик -
почти взрослый, шестнадцатилетний - сидел на веранде их дома в Чимаре,
с учебным компьютером на коленях. Наступала ночь; закат, пылавший над
лесом, померк, и над зубчатой горной стеной повисла луна - огромная, с
темным пятном на серебристом диске, похожим на четырехкрылого посыльного
орла. Где-то за спиною Дика, в полутьме, слышалось легкое дыхание Чии;
он помнил, что в тот вечер она плела тростниковую фигурку Ши, охотничьего
гепарда - ту самую, украшавшую теперь его коттедж в Грин Ривер. Тихо
шелестел тростник, временами Чия что-то шептала, по экрану компьютера
плыли схемы и графики, и ровный механический голос повествовал о былых
временах, о канувших в вечность раздорах и ссорах, о Сергее Невлюдове,
творце пространственных врат, и об Эпохе Исхода, когда трансгрессор -
или Пандус, как его обычно называли - распахнул дверь в необъятную и
такую щедрую Галактику. В ней было множество миров, ничем не хуже Земли
- девственных, чистых, гостеприимных и пустых; в ней всякому хватало
места - столько места, что любая страна и каждый народ могли заселить
материк, или планету, или десять планет, если имелись к тому их воля и
желание.
       Саймон заворочался в широком кресле у пульта, досматривая сон.
Список Разъединенных Миров мерцал на экране учебного компьютера, а
под сомкнутыми веками спящего, накладываясь на ровные строчки, плыли
видения планет - горы, леса, океаны, станции Пандуса, города, потоки
глайдеров на шумных магистралях, лица, картины, пейзажи... Вот Миры
Большой Десятки - Россия и Колумбия, где жили его родичи по матери
и отцу, Европа и Латмерика, Аллах Акбар, Китай и остальные... Вот
Независимые Миры... Он бывал на многих из них, но больше помнились
Гималаи, мятежный князь Тенсинг Ло, и Аляска, где испытывали первые
фризеры. Вот Протектораты ООН, Миры Присутствия, Колониальные Миры...
Тайяхат, - машинально отметил он, - родина... Вот планеты-свалки и
Каторжные Планеты... Тид, где погиб Ноабу, и где он встретился с
Хаоми...
       Длинный список, очень длинный, но нет в нем ни Тизаны, ни
Фейхада и Конго. И нет Земли, Старой Земли... Сайдара уже есть...
наверное, есть... На Сайдаре он побывал пятнадцать месяцев тому
назад, дождавшись высокой чести: первым скользнуть в дыру, пробитую
в сфере помех импульсным трансгрессором.
       Но сон уводил Саймона дальше, гася случайные воспоминания.
       В ту ночь, пока Чия плела фигурку гепарда, он говорил с отцом.
Странно! Бывают беседы, которые помнятся целую жизнь... А может, ничего
в том странного нет - ведь говорили они о Закрытых Мирах, что было для
Дика откровением. Потрясающим откровением! Ибо его компьютер, всезнайка
"Демокрит", общаться на эту тему не пожелал.
       - Закрытым Миром, согласно принятой классификации, называют
планету, где блокирован канал межзвездной связи, - произнес отец. -
Блокирован трансгрессор, понимаешь? То есть канал был, а затем исчез,
потому что...
       - ...разрушены станции Пандуса? - предположил в изумлении Дик.
       - Нет, - Саймон-старший покачал светловолосой головой. - Пусть
станции разрушены, взорваны и стерты в порошок - это не важно. Не важно,
так как устья Пандуса могут раскрыться вблизи тяготеющих масс величиной
с астероид, не то что с планету! И никакие станции для этого не нужны.
Во всяком случае, так утверждают специалисты, и я не вижу повода им
не верить. Перед Исходом нигде не было никаких станций - нигде, кроме
Земли; тем не менее, удалось отыскать и исследовать сотни миров, выбрать
из них наилучшие и перебазировать промышленные объекты и города. Эти
исследования и поиски, как ты знаешь, идут до сих пор, и любой человек
с планетарной лицензией в кармане может отправиться в девственный, но
безопасный мир, и вкушать там полное одиночество. А может переехать
с семьей, со всеми родичами и друзьями, с компаньонами и родичами
компаньонов...
       Дик кивнул. Такие планеты назывались Мирами Присутствия, и
в них мог обитать какой-нибудь меланхолик-одиночка или колония в
пару тысяч человек. Там не было стационарных Пандусов, но и такие миры
входили в систему Транспортной Службы ООН и посещались ее эмиссарами
раз в месяц или раз в год - как того требовала планетарная лицензия.
       И никаких проблем с каналами связи! Пандус работал всегда и
везде, и длилось это более трех столетий, с Эпохи Исхода!
       - Ты хочешь сказать, - он поднял взгляд на отца, - что эта...
эта блокировка - точно замок, повешенный кем-то на дверь? Дверь заперта,
и нельзя войти?
       - Вполне уместная аналогия - дверь заперта и нельзя войти, -
с расстановкой произнес отец. - А как ты понимаешь, природа не вешает
замков и не запирает дверей на засовы. Иное дело - люди!
       - Люди, которые там остались?  Т а м ? - повторил Дик,
подчеркнув это слово, дабы не возникло сомнений, что речь идет о
Земле. - Но почему? Для чего? И кому это нужно?
       Ответа отец не знал, как не знали его в Транспортной Службе
ООН и в Конторе - иными словами, в Центральном Разведуправлении.
Вопроса  к а к?.. не существовало, поскольку Пандус, он же -
пространственный трансгрессор, мог быть блокирован с легкостью -
высокочастотным радиосигналом, особым образом модулированным и
излучаемый во всех направлениях. Эта помеха препятствовала точной
ориентации поискового луча, который нащупывал лишь протяженный и
непроницаемый сферический барьер, но не породивший его источник.
Сравнительно маломощные передатчики, упрощенный аналог радиотелескопов,
могли прикрыть всю звездную систему на расстояние двух-трех светолет,
блокировав каналы Пандуса и любую попытку проникновения извне.
       Но зачем? Для чего?
       Ответы могли быть разнообразными. Один уже был получен -
на Сайдаре, но ту тайяхатскую ночь, что снилась Саймону, отделяли
от Сайдары десять лет и миллиарды лиг пространства. К тому же на
Земле могли найтись совсем иные резоны...
       Он заворочался, просыпаясь. В эти мгновения, на грани яви
и сна, он будто мчался из прошлого в настоящее, минуя один за другим
верстовые столбы событий. Они мелькали и уносились стремительно вдаль,
сливаясь в серую пелену: семнадцать месяцев в тайских лесах, четыре
года в Учебном Центре, потом - операция в Латмерике, Сьерра Дьяблос,
операция в России, Москва, операция в Гималаях, Непал, операция на
Таити, пловучий город Парадиз, операция в Южмерике, Рио, операция на
Тиде... Операция, операция, операция... Встречи и расставания, слезы
и кровь, спасенные и отнятые жизни, пытки и месть, след от пули под
правой ключицей, ожоги на шее и запястье... Сколь многое может
случиться за двенадцать лет!
       Но ум, привыкший логически мыслить, из многого отбирает
главное. Главным же были два обстоятельства: импульсный трансгрессор,
детище Транспортной Службы ООН, и агент ЦРУ с кодовым номером DCS-54.
Ричард Саймон, Тень Ветра, круживший сейчас над Землей на расстоянии
семидесяти лиг.

                       *    *    *

       Раскрыв глаза, он осторожно приподнялся, держась за пульт.
Огромный блестящий цилиндр "Пальмиры" вращался с царственной
неторопливостью, и тяготение на внутренней его поверхности не
превышало четверти земного. Здесь находились жилые отсеки, командная
рубка, склады, гидропарк (в котором сейчас не было ни капли воды) и
энергетический модуль, питаемый от солнечных батарей - их сверкающие
ячейки обнимали станцию, придавая ей сходство с чудовищной многокрылой
стрекозой. Ближе к оси тяготение падало, позволяя устроить всяческие
забавы и аттракционы - "Пальмира" хоть и являлась спутником-санаторием,
но тут, как выяснил Саймон, скорей развлекались, чем лечились. Один
торец цилиндра был ориентирован на Землю; в его середине зияла шлюзовая
камера для приема челноков, окруженная широким кольцевым пространством,
поделенным на-двое. Большая часть предназначалась для отдыхающих,
выполняя роль смотровой палубы: тут стояли кресла, находился бар, и
сквозь маломощные телескопы можно было любоваться земной поверхностью.
В меньшей части располагался экипаж: кухня-столовая, люк служебного
шлюза, пять кают вдоль недлинного коридора и рубка в самом его конце.
       В этом отсеке Саймон провел уже четыре дня, потраченных
на общую рекогносцировку и адаптацию после перехода, который был
таким тяжелым и мучительным, словно его пропустили сквозь огромную
мясорубку с плохо заточенными ножами. Обычные странствия с помощью
Пандуса никаких болезненных ощущений не доставляли, но установка ИТ
- импульсный трансгрессор или деструктор, вырубавший канал в сфере
помех - являлась неприятным исключением. В двояком смысле: во-первых,
она причиняла жуткую боль, а, во-вторых, ИТ был дорогой в один конец:
позволяя забросить агента в Закрытые Миры, он никоим образом не
гарантировал возвращение. И от того Саймону чудилось, что после
мясорубки он угодил в капкан - в гигантский капкан размером с целую
планету, откуда нет ни лазеек, ни выходов. Это ощущение было столь же
неприятным и угнетающим, как на Сайдаре, но там ему удалось за пару
дней найти передатчик помех и снять блокировку. Сайдара была миром
спящих, и там никто ему не мешал, кроме четверки взбесившихся роботов,
но на Земле, похоже, обстоятельства были иными. Зато и роботов здесь не
водилось - ни роботов, ни компьютерных сетей, ни летательных аппаратов,
ни баллистических ракет. Последнее вызывало у Саймона грустные мысли;
он полагал, что без чего-то мощного и дальнобойного ему на этот раз
никак не обойтись. Например, без "Вельзевула" с боеголовкой на сорок
килотонн... Хотя "Огненный меч" и "Возмездие" ничем не хуже; поменьше
дальность, побольше мощность, получше точность.
       С минуту он прикидывал, что бы такое избрать, потом вздохнул
и, раскрыв упаковку с концентратом, принялся за еду. Ни "Вельзевулов",
ни "Мечей" у него не имелось, и в данный момент весь его арсенал мог
поместиться в двух руках: "рейнджер" с запасными обоймами, тайский нож
тимару с лезвием бритвенной остроты и небольшой контейнер, где хранились
фризеры и гранаты. Значит, средства доставки все же придется искать на
Земле... такой снаряд, чтоб долетел до лунного кратера Архимеда в Море
Дождей и разнес проклятый передатчик в клочья...
       Снова вздохнув, Саймон проглотил опостылевший концентрат,
потянулся к пульту и щелкнул тумблером. Кроме телескопов на смотровой
палубе, в его распоряжении имелись модуль планетарной связи с наружными
антеннами, компьютер трехсотлетней давности и пеленгатор. Все прочее
оборудование "Пальмиры" оказалось бесполезным - разумеется, кроме
системы жизнеобеспечения, снабжавшей его водой и воздухом. Да и не было
тут никаких хитроумных устройств: "Пальмиру", построенную в 2044 году,
создавали для отдыха, а не для шпионских акций. Вероятно, она считалась
последним российским имуществом, которое стоит забрать в новый мир, и
потому провисела на орбите двадцать восемь лет, до самого конца Исхода.
Перебазировать ее не успели, и теперь она кружила над Землей в компании
с индийским астрономическим спутником. Но тот был совсем крошечным, и с
него сняли все, включая сантехнику и световые панели.
       Саймон медленно вращал верньер приемника. Шесть экранов,
расходившихся над пультом овальными цветочными лепестками, оставались
безжизненны и серы; на Земле - на  э т о й  Земле - отсутствовало
телевидение, не говоря уж о лазерной и голографической связи. Но
радиосвязь была, и временами Саймон различал невнятный шелест людских
голосов, музыку и даже песни. Вещали на трех языках, которые он знал,
на русском, украинском и арабском; еще - на татарском, монгольском
и каких-то неведомых наречиях, вероятно кавказских, где через каждые
три слова поминался Аллах вкупе с пророком Мухаммедом. Траектория
"Пальмиры" была наклонена под углом сорок пять градусов к плоскости
экватора, так что спутник пролетал над Южной Америкой, Атлантикой,
Сахарой, Иранским нагорьем и Сибирью; затем - над безбрежными
просторами Тихого океана. В результате Саймон, ловивший передачи
на длинных и средних волнах, лучше слышал то одно, то другое, что
позволяло, вкупе с визуальными наблюдениями, сделать кое-какие
выводы.
       Он обнаружил, что большая часть Европы, Китай и часть
Североамериканского материка изрыты гигантскими кратерами километровой
глубины, чудовищными кавернами, оставшимися после транспортировки
городов. Индия, Малая Азия, Пиренейский, Апенинский и Балканский
полуострова исчезли, равным образом как и Флорида, Япония, Британия
и Панамский перешеек. Между Евразией и Африкой плескалось просторное
море - конгломерат бывшего Средиземного, Мраморного и Черного, омывавших
теперь горы Кавказа и Ирана и пески Аравии. Гудзонов залив поглотил
Великие американские озера и все восточное побережье Штатов; Лабрадор
сделался островом, Атлантика сливалась с Тихим океаном на протяжении
двух тысяч километров, а от Больших Антил остался только огрызок Кубы.
       Разумеется, во всех этих зонах катаклизмов, какими
сопровождалось глобальная трансгрессия, царило кладбищенское молчание
- за исключением Крыма и юго-восточной Украины, где Пандус практически
не применялся. Что касается Африки, Сибири, Австралии и Южной Америки,
то они почти не изменились; в прошлом тут было немного больших городов,
а остальные - если не считать Австралии - были такими трущобами, что
тратить на них энергию Пандуса явно не стоило. Забирали людей, не ветхие
избы и хижины; забирали животных, произведения искусства и особо ценные
природные ареалы - частичку Серенгети, несколько квадратных лиг тайги,
клочок австралийского буша и амазонской сельвы. Но главным все-таки
были люди, а их на Земле к 2072 году еще оставалось немало - двадцать
шесть миллионов человек, разбросанных по всем материкам и весям.
Почти все они готовились в путь на новую родину, за исключением
ортодоксов-мусульман: арабов из числа непримиримых и сотни тысяч
их единоверцев на Волге, Кавказе и в Средней Азии. Были, конечно, и
позабытые - крохотные племена, бродившие в африканских джунглях, в
сибирской тайге и монгольских степях. Однако всех их предполагалось
разыскать со временем и переправить в прекрасные новые миры - соединив,
по их желанию, с любым другим народом или одарив отдельным персональным
миром. Что, разумеется, и было б исполнено, если бы в 2072 году Земля
не окуталась сферой помех.
       Медленно вращая верньер настройки, Саймон вслушивался в шелест
далеких голосов. На Украине, в зеленом оазисе над бывшим черноморским
побережьем, вещали три радиостанции. Он слышал их плохо, но все-таки
смог определить, что все они сосредоточены в районе Харькова - вероятно,
новой столицы. В телескоп город казался вдвое меньше, чем прежде - на
снимках, сделанных с русского спутника в 2066 году; его восточная часть
временами окутывалась дымным клубящимся маревом, причину коего Саймон
не разглядел. Все остальные города, кроме Одессы, вроде бы были на
месте - тоже сократившиеся вдвое и втрое, но, по крайней мере, живые.
Однако надолго ли?..
       Динамик разразился хриплыми резкими воплями:
       -...клятие бляхи... спелись с мослами... орда...  саранчуки,
свинячьи рыла, татарськи биси... брехати, шо... угроза... згинь!...
не допустимо до Харькива... встань, Украйна!.. на вмерт, не на
живот!..
       Такие кличи Саймон слышал не в первый раз и сделал вывод, что
неприятность в виде бляхов и мослов грозит Украине с востока. Очевидно,
с Волги и из Сибири; там, три с половиной столетия назад, еще оставалось
около семисот тысяч жителей. Как и чем они могли угрожать Украине, было
загадкой: согласно прогнозам "Перикла", гигантского аналитического
компьютера ЦРУ, на нынешней Земле никто не мог соперничать с Украиной -
точнее, с ее юго-восточными областями, сохранившими как население, так
и промышленный потенциал. По мысли стратегов из Совета Безопасности
этот земной регион должен был стать бесспорным лидером и, если не опорой
справедливости, то уж во всяком случае фундаментом миропорядка. Однако:
       -...товариство козакив... батько-отаман пан Стефан Ментяй
розмолвил... тяжко буде, панове-лыцари!.. буде лихо... приспило дило...
щоб не похилилася наша козацька слава... рано ще вмирати...
       Это была вторая станция, но сообщения с третьей, вероятно -
правительственной, звучали столь же пессимистично:
       -...хмара над Харькивом... харькивское гультяйство бунтуэ...
круг Харькива... почорнило од крови... шахтери Донецка... Крим...
Пан Самийло Калюжний, старшой голова Ради ЦЕРУ, назвати это... Пан
Нечай Чуприна, каштелян Крима, и пан Сапгий, глава безпеки, сказав...
Пан Павло Мороз, президент, призываэ... Встанем громадой!.. Отстоим
радяньский край!.. Боже нам поможи...
       Пауза. Затем:
       - ...перший козацький регимент... слетати до руин Одесы з
витром... немаэ ничого... обратний путь... полег вбитий... другий
регимент... до Херсону...
       И снова первая радиостанция обрушивала поток брани и угроз:
       -...орда варварив... песьи хари... свинорылы... хайло...
послать червоних жупанов... Рада ЦЕРУ... бюллетен... не ждать, ударить
всей силой... Хай живе!..
       Пролетая над Сибирью, Саймон ничего не мог разглядеть под
плотным лесным покровом, но в степях Турана и Монголии намечалось
некое движение - в телескоп он видел клубы пыли, а по ночам - отблеск
бесчисленных костров. К сожалению, оптика на "Пальмире" была слаба и
не позволяла различить детали. Возможно, внизу работали какие-то
радиостанции, но слишком маломощные; только один раз Саймон расслышал
далекий потусторонний шепот:
       - ...Мяскяв эте... Хабяляр бу кенне... *)
       Он смог понять лишь то, что говорят по-татарски и что передача
ведется из Москвы - или того поселения, что находилось теперь в районе
чудовищных кратеров, оставшихся от прежней Москвы, Тулы, Твери и Рязани.
Иногда, тоже на пределе слышимости, он различал арабскую речь, но ничего
полезного, достойного записи в коммуникационный браслет, не было; одни
молитвы и протяжные призывы муэдзина. С помощью пеленгаторов "Пальмиры"
он определил направление - передачи шли с юго-востока, с Зондских
островов, с Новой Гвинеи или, быть может, из Австралии.
       Но самый поразительный сюрприз преподнесла Америка - конечно,
Южная, где сохранились в неприкосновенности бассейн Амазонки, Анды,
Бразильское плоскогорье, аргентинские степи, долины Параны и Ориноко.
Разумеется, и тут виднелись кратеры, на месте Буэнос-Айреса, Рио,
Сантъяго, Лимы и других городов, но в целом континент не пострадал
и очертания его почти не изменились. Пролетая над этой территорией,
примерно от Санта-Крус к Ресифи, Саймон видел стада коров и еще
каких-то животных, довольно многочисленные поселения, десяток из коих
могли считаться городами, повозки, трейлеры и железную дорогу, что
шла вдоль восточного берега и ответвлялась широкой дугой к горам, плоты
и паровые корабли, сновавшие вдоль рек и в прибрежной зоне - словом,
все признаки активности, включая дым сражений и смог, висевший над
заводами и рудниками. В этом, пожалуй, не было б ничего удивительного
- в Бразилии, к концу Исхода, еще оставалось тысяч двести цветного
населения - если бы не радиоголоса. На побережье работало семь или
восемь станций, и Саймон превосходно слышал их и столь же превосходно
понимал - ибо вещали они не на испанском и португальском, а на чистейшем
русском. Язык, конечно, был несколько архаичен, но для уха Саймона
казался музыкой - так же, или почти так, говорили в Смоленске, его
родном городе, переброшенном некогда на Тайяхат. В мире России русская
речь звучала иначе, и там можно было почувствовать, что за три с
половиной столетия язык изменился - не слишком сильно, но вполне
заметно. А здесь...
       Здесь напевный голос дикторши ласкал Саймона, и, если не
вслушиваться в смысл слов, можно было вообразить, что мама, погибшая
двадцать три года назад, снова с ним - то ли сказку рассказывает про
колобка, то ли выговаривает за какие-то детские провинности. Если
только не вслушиваться... К сожалению, он не мог себе этого позволить.
       - Сегодня утром трое врагов народа из Харбохи пытались скрыться
за рекой, но были растерзаны возмущенными жителями, - вещал чарующий
женский голос. - Одновременно силы местной самообороны, вместе с
шестнадцатым линейным отрядом драгун, начали наступление на мятежников.
Как утверждает парагвайский дон-протектор, операция санкционирована
правительством и Государственной Думой. Дон Грегорио-Григорий, глава
департамента Общественного Здоровья, заявил: место гаучо - на плахе
живодерни, и они туда попадут! Так же считают дон Хайме-Яков, глава
Финансового департамента, и дон Эйсебио Пименталь, прибывший в столицу
из Разлома. Дон Алекс-Александр, Военный департамент, хранит молчание,
однако его дела красноречивее слов: из центральных провинций к Харбохе
подтягиваются три отряда драгун и моторизованный корпус карабинеров
под командой кондор-генерала Козимо-Кузьмы Луиса. Дон Хорхе-Георгий,
департамент Продовольствия, был откровеннее своих коллег, заявив,
что крокодильеры не останутся в стороне от событий. Если прочие доны
солидарны с ним, то есть надежда, что восстанию пришел конец - несмотря
на все происки ЦЕРУ и Байкальского Хурала. Как сообщает наш специальный
корреспондент...
       И так далее, и в том же духе. Кроме приятного женского
голоса, будившего ностальгические воспоминания, самым ценным в этих
передачах были имена властительных донов, с коими Саймон рассчитывал
встретиться в весьма недалеком будущем. Директива, полученная им из
самых высоких инстанций, гласила, что он обязан выжить и вернуться,
а вопрос выживания и возвращения был тесно связан с сильными мира сего.
С тем же доном Грегорио-Григорием и доном Алексом-Александром, с доном
Хайме-Яковом и доном Хорхе-Георгием, с президентом Павло Морозом, с
Самийло Калюжным, председателем Рады, с паном Сапгием, главой безпеки,
и даже с батькой-атаманом по имени Стефан Ментяй. Как они отнесутся
к тому, что на Землю явился посланец со звезд?.. Возрадуются и
зарукоплещут?.. Саймон сильно сомневался в этом.
       Пальцы его коснулись верньера настройки, и рубку заполнил
пронзительный свист. Он то понижался, переходя в басовитое гудение,
то повышался до терзающего уши воя; казалось, какая-то чудовищная
птица, парящая в пустоте, стонет и жалуется на причиненные ей обиды,
а может, просто на одиночество. На неприкаянность... Таких у тайят
называли ко тохара, и Саймон был одним из этих несчастливцев,
поскольку брата-умма не имел.
       Нахмурившись, он вслушивался в мрачные рулады. Этот
тоскливый вой в эфире распространяли передатчики помех - вернее,
один-единственный передатчик, хотя когда-то их могло быть пять или
шесть, а то и целый десяток. У многих, кто остался тут в далеком
двадцать первом веке, был резон перекрыть межзвездную связь и изолировать
Землю. Были фанатики и недоумки, террористы и анархисты, Красный Джихад
и Арийский Клинок, Тигры Бенгала, Пантеры Африки, Русская Дружина и
упрямая непримиримая Чечня. И был конфликт меж Украиной и Россией,
тянувшийся все сорок восемь лет Исхода...
       Но так ли, иначе, теперь передатчик остался один - что, впрочем,
жизнь Саймону не облегчало. В первый же день своей миссии, заполнив
воздухом "Пальмиру" и утвердившись в командном отсеке, он взял пеленг
и убедился, что линии сходятся не на Земле. Луна, Море Дождей, кратер
Архимеда... Он вычислил координаты с помощью древнего компьютера,
проверил их и записал в свой коммуникационный браслет. Потом погрузился
в раздумья, перемежавшиеся сном, едой и изучением Земли сквозь телескоп
на обзорной палубе.
       Его задача внезапно осложнилась; десантный скафандр, в котором
Саймон появился на "Пальмире", мог опустить его вниз в любой из точек
траектории спутника, но не поднять наверх. Под "верхом" он подразумевал
Луну, куда планетарный заградитель класса "Майти Маус" добрался бы
минут за сорок, а боевая ракета или лазерный луч еще быстрей. Но ни
ракет, ни мощных лазеров, ни космолетов у него не имелось, а было лишь
то, что пролезло в узкую щель, пробитую трансгрессором: скафандр, ранец,
ручное оружие и маяк. Если не считать скафандра, маяк был самой важной
частью амуниции: Саймону полагалось активировать его перед высадкой,
и тогда, ровно через десять дней, Колумбийская станция отыщет его
поисковым лучом и попытается развернуть обратный канал. Эту процедуру
будут повторять три месяца, дважды в сутки, и если сфера помех не
исчезнет, на Землю отправится новый агент. Вероятно, Андрей Божко или
Анвер Ходжаев по прозвищу Карабаш... Четвертый из их звена, Хромой
Конь, индеец с Маниту, погиб, но в Учебном Центре, стараниями Леди Дот,
готовились новые группы первопроходцев. Временами Саймон удивлялся,
зачем они нужны - ведь Закрытых Миров существовало не так уж много, хоть
точное их число держали в тайне. Вероятно, ООН, в лице своих ведомств
- таких, как Карательный Корпус и ЦРУ, -  желало всегда и всюду держать
ситуацию под контролем.
       Разумное желание, подумал Саймон, усмехнувшись. Но ситуации
бывают такими неожиданными... Как, например, сейчас: передатчик-то он
нашел, да до него не добраться! Другое дело, если б их было пять, и все
находились внизу - пусть среди километровых кратеров или где-нибудь в
Харькове, под присмотром батьки Стефана Ментяя и его молодцов... Тут
появилась бы масса возможностей: столковаться или купить, пригрозить,
обмануть, схитрить, прорваться силой или проскользнуть змеей среди
змей, как говаривал Чочинга... Теперь же, размышлял Саймон, задача
изменилась: придется не передатчик искать и не его хозяев, а что-то
метательное и увесистое... вроде снаряда Горьких Камней, который
дробит череп и ломает ребра...
       На миг он ощутил себя таким снарядом, повисшим в зыбком
равновесии между Землей и Луной. До Земли было триста двадцать
километров, до Луны - четыреста тысяч; Земля и все, что творилось на
ней, притягивали сильнее. Там были люди, миллионы затерянных душ в
незримой, но прочной клетке; и, как повсюду в человеческих мирах, они
боролись за лучшее место под солнцем, за власть и богатство, за сладкий
кусок или, как минимум, за жизнь. Были среди них правые и виноватые,
обиженные и обидчики, жестокие и смиренные, достойные кары или защиты,
но всем им полагалось знать, что они - частица человечества, не
позабытая среди развалин и не оставленная в наказание, а лишь отрезанная
по глупости или преступному умыслу предков. Ричард Саймон мог бы им
это сказать, включив передатчик, но был он не из тех ангелов, что
разносят благую весть. Те ангелы, белые, придут потом; придут, если
их серый коллега раскроет перед ними двери.
       Он поднялся, окинул взглядом рубку, где в соседнем кресле
была аккуратно разложена его амуниция, затем проследовал коридором
на смотровую палубу, к телескопам. "Пальмира" мчалась сейчас над
средиземноморской акваторией; шесть сотен лиг отделяли ее от побережья,
от Крыма и Кавказских гор, от синих нитей рек и голубой азовской
чаши. Самое малое расстояние... Саймон глядел, сравнивал с врезанной
в память картой.
       Территория над Азовом... несколько крупных поселений...
Днепропетровск, Донецк, Запорожье, Харьков... Харьков он теперь
узнавал по темному облаку, Донецк и Запорожье - по развалинам шахт и
заводов, по холмам терриконов и дымившим кое-где трубам. Западнее, у
водохранилища, находился еще один полуразрушенный промышленный центр
со странным названием Кривой Рог - хаос подъездных путей, словно
перепаханных огромным плугом, покосившиеся заводские корпуса, свалки,
окружавшие жилой район беспорядочными баррикадами. К югу, на побережье,
стояли два других города, Николаев и Херсон, и их - а также Севастополь
- Саймон разглядывал с особым тщанием.
       Корабли. Его интересовали корабли - крейсера и подлодки,
снабженные мощным оружием, а также морские базы в кольце ракетных
шахт, аэродромы с боевыми стратопланами, лазерные установки и пусковые
эстакады... Все это здесь было, и кое-что осталось до самой финишной
черты, когда захлопнулись устья Пандуса... Было, но исчезло - то ли
похороненное под развалинами, то ли затонувшее, то ли проржавевшее и
сгнившее за три с половиной сотни лет. Как и тридцать с лишним огромных
трансгрессорных станций, которым полагалось перебросить все это
богатство, все города, заводы, фабрики, машины - и, разумеется, людей
- в новый прекрасный мир... Вот только в какой - на планету Россия или
на Европу, на континент Славения, где нынче стоят Киев и Прага, Варшава
и Вильнюс? Спор закончился ничем, и Саймон сейчас наблюдал его отдаленные
результаты. Разруха и запустение... жалкий отблеск былого богатства и
мощи... Стратеги Совета Безопасности ошиблись, мрачно подумал он; этот
оазис среди европейских пустынь никак не мог претендовать на роль
гегемона и мирового лидера.
       Телескоп был маломощным, но все ему удавалось разглядеть
суда, похожие на древние буксиры, тащившие пару-тройку барж, рыбачьи
шаланды и парусники покрупней, двухмачтовые, - вероятно, шхуны. Еще
имелись паровые катера, крейсеровавшие в Азовском море и вдоль восточных
крымских берегов - таких же зеленых и живописных, как в видеофильмах
минувшей эпохи. Саймон решил, что катера - пограничная стража, но они
были слишком малы и вряд ли располагали чем-то серьезнее пулеметов и
малокалиберных пушек.
       Он шевельнул трубу телескопа, обозревая берег к западу от
Николаева и Херсона. Степь... По местному времени - конец сентября...
Пожухлые серые травы, бурые пашни, по которым ползает множество
крохотных жучков - не разобрать, машины или упряжки лошадей... В одном
районе, меж Днестром и Бугом, вздымалась пыль, расползаясь рваными
темными островками, и в эту тучу с востока и северо-запада словно
впивались тонкие изломанные стрелки, похожие на неторопливо ползущих
змей. Битва, догадался Саймон; конная схватка или, возможно, целое
сражение. Он насчитал семнадцать стрелок, прикинул, что в каждом
таком отряде могло быть от пятисот до тысячи бойцов, и скривился.
Война... повсюду война... и здесь, в Старом Свете, и в Новом, где
неведомых гаучо будут разделывать в живодерне...
       Труба телескопа двинулась вниз, к Одессе. Согласно архивным
данным, здесь в двадцать первом столетии базировался украинский
флот - суперновейший крейсер-тримаран "Полтава", авианосец "Крым"
с истребителями-стратопланами, торпедоносцы на воздушной подушке,
минные заградители, десантные корабли... Но теперь меж серой степью и
синим морем тянулось овальное черное пятно выжженной земли, отливавшее
стеклянистым блеском - в тех местах, где не было кратеров. Этих воронок
насчитывалось семь, и казались они непохожими на огромные пропасти с
вертикальными стенами, какие оставлял трансгрессор. Эти были помельче,
с кольцевым валом по краю, сходившиеся на конус - следы давних взрывов,
возможно - ядерных, но не слишком мощных. Кое-где, вплавленные в почву,
торчали груды бетонных плит, балок и камней, и Саймон припомнил отрывки
из передачи: "...перший козацький регимент... слетати до руин Одесы з
витром... немаэ ничого..."
       Немаэ ничого... А чо искати?
       Он нахмурился, соображая, что валы над кратерами вроде бы выше
с северо-западной стороны - значит, стреляли с моря. Откуда? С кораблей
или с Кавказских гор? И куда подевались стрелки?
       "Пальмира" уже торила путь над горами Кухруд, картины перед
взором Саймона расплывались и тускнели, скрытые надвигавшейся ночью и
полупрозрачным занавесом атмосферы. Где-то здесь он должен спуститься,
если решит обследовать причерноморский регион... Спуститься, пересечь
Кавказ, минуя пропасти на месте городов, добраться до Кубани, Азовского
моря и Крыма... Трехтысячекилометровый путь, без транспорта, без
лошади, без пищи, зато с приличным грузом - один маяк тянул на двадцать
килограмм... Сомнительное предприятие! Тем более, что Украина - вернее,
то, что от нее осталось - была, как думал Саймон, не лучшим местом для
контакта.
       Равным образом его не соблазняли сибирские просторы. Кто
бы ни таился там, в бескрайних степях и безбрежных лесах, он будет
представлять угрозу - или, во всяком случае, лишнюю сложность. Саймон,
потомок русских и англосаксов, не мог надеть личину азиата; белокожий,
рослый, светловолосый, он был бы заметен, как гвоздь, торчащий в доске.
Имелась еще языковая проблема: русский и английский были ему родными,
испанский, португальский, украинский и арабский он знал в совершенстве,
мог объясниться на французском, немецком и итальянском, однако
татарский - тем более, бурятский или монгольский - не изучал. В его
резерве еще оставался тайский, но вряд ли язык четырехруких аборигенов
Тайяхата мог пригодиться в Сибири или байкальских степях. К тому же, в
свете нынешней ситуации, гигантские территории за Уралом были абсолютно
бесперспективными. Все ракетные базы Росссии, все, что находилось на юге
и севере, на западе и востоке, в Монголии и Казахстане, в Приморье и на
Курильский островах - словом, все смертоносные игрушки были разобраны и
уничтожены, а ценное оборудование перебазировано в новый мир, на планету,
которая Россия делила с теми же Монголией и Казахстаном, с Индией,
Балтией, Эфиопией и десятком других государств. Ergo, **) то, что
осталось здесь, не представляло для Саймона интереса.
       "Пальмира" пересекла линию терминатора, и сейчас он мчался
над темным мрачным пространством - быть может, над кратерами Ташкента
и Бешкека, медленно поглощаемых песками, или над чудовищным Новосибирским
разломом, затопленным обскими водами. "Пальмира" свершала один оборот за
восемь часов, и значит, часа через три Саймон увидит зарю над океаном,
меж Новой Зеландией и Антарктидой; еще полчаса, и он пронесется над
Андами, где-то в районе озера Вьедма...
       Ведьмино озеро, подумал он на русском, невольно улыбнулся
и, покинув смотровую палубу, зашагал в командный отсек, соображая, где
бы лучше произвести десантирование. Если не в Закавказье, не в Средней
Азии и не в Сибири, то лишь в Америке - ибо Сахара, как и Нубийская
пустыня, безлюдны и совершенно непривлекательны. Однако Южноамериканский
материк, откуда шли передачи на русском, был территорией немалой, и тут
существовали варианты - от мыса Горн до плоскогорий Каатинги. Десантный
скафандр обеспечивал мягкое приземление с любой высоты до трехсот
километров, но, разумеется, не заменял ни вертолета, ни боевой капсулы.
Погасить скорость, доставить хрупкий груз боеспособным и живым -
вот что являлось главной его задачей; он не предназначался для
горизонтальных перемещений и, лишенный топлива, был абсолютно
бесполезен.
       Саймон не стал включать компьютер - задачка была элементарной,
и вычислительной модуль в его браслете справился с ней за пару
секунд. Он спустится вниз по нисходящей параболе; покинув станцию на
пятидесятом градусе широты, окажется где-то в бывшем Уругвае, чуть
северней Ла-Платы - она разливалась широко, поглотив два кратера на
месте Монтевидео и Буэнос-Айреса. Если отправиться в путь с сороковой
параллели, он попадет к заливу - к большой серповидной бухте, лежавшей
там, где возносились когда-то небоскребы Рио и Сан-Паулу. На берегу
есть город... новый город, довольно большой... и район вокруг весьма
оживленный... - раздумывал Саймон. Пожалуй, лучше уругвайский вариант:
тихое место, пустынная степь с холмами и рощами, да сотня поселений,
деревушки и городки, а меж ними - по тридцать-сорок километров. Не
совсем безлюдье, но и под локоть не толкнут... прекрасные возможности
для адаптации...
       Он занес свои соображения в браслет. Широкое кольцо из десяти
сегментов было многофункциональным приспособлением, где содержался
не только компьютерный модуль, но и другие полезные вещи - гипнозер,
погружавший в беспробудный сон, миниатюрный голопроектор и дешифратор.
Сделав запись, он стал облачаться: надел скафандр и прозрачный шлем с
кольцом воздушного регенератора, проверил поглотители тепла, тормозные
движки, ранец и пояс с оружием. В ранце хранились запасные обоймы,
контейнер с гранатами, тубы с пищей, фляга и Шнур Доблести - в прочном
кожаном мешочке, расшитом тайским жемчугом. На самом дне лежал тяжелый
пупырчатый сфероид из синеватого металла - драгоценный маяк, который
Саймону полагалось спрятать в надежном месте, а коль такого не окажется,
таскать с собой. Он положил ладонь на холодную поверхность сферы,
нащупал пальцами пять почти незаметных углублений, нажал... В ответ
подушечки пальцев кольнуло; теперь маяк был активирован, и оставалось
самое простое: выжить и вернуться. Такой инструкцией начальство снабдило
Саймона, причем Уокер напирал на "выжить", а Леди Дот - на то, чтобы
вернуться. Она считалась дамой безжалостной и крутой, как и положено
шефу Учебного Центра, и Саймон полагал, что труп агента в приемной
камере был бы для нее бы вполне удовлетворительным результатом.
       Он забросил ранец на спину, прислушался к тихим щелчкам
магнитных креплений и вышел в коридор, к служебному шлюзу. Двигался
Саймон широко расставляя ноги и подпрыгивая; идти нормально мешали
слабое тяготение и цилиндры тормозных движков, закрепленные у голеней.
Шлюзовой отсек, тесный, темный и невысокий, был заранее наполнен
воздухом. Саймон протиснулся в черную дыру люка, задраил его, бормоча
сквозь зубы проклятия на тайском, нашарил запор выходной диафрагмы,
ткнул пальцем в нужную кнопку и повернул рычаг. Тьма стояла кромешная;
казалось, ничего не происходит, но вдруг он заметил, как темнота будто
бы сделалась глубже, и на фоне ее засияли звезды - четыре звезды, две
синих, алая и голубая. Саймон решил, что это доброе предзнаменование.
У народа тайят число четыре считалось счастливым, и, желая удачи, они
говорили: да пребудут с тобой Четыре алых камня, Четыре ярких звезды и
Четыре прохладных потока. Звезды уже имелись в наличии, потоки Саймон
мог отыскать на Земле, а вот с камнями получалась неувязка. Найдется
ли хоть один? Такой, который можно метнуть, надеясь, что он озарит
лунный кратер алой вспышкой взрыва?
       Сильно оттолкнувшись, Саймон ринулся в черную пустоту,
одновременно включив блок пространственной ориентации. Его тряхнуло
- раз, другой; двигатели плюнули огнем, гася орбитальную скорость.
Теперь "Пальмира" удалялась от него, будто летела к самому солнцу,
сиявшему в черной бездне за спиной у Саймона, а под ним круглился
огромный белесоватый шар, таинственный и незнакомый, и все-таки
чем-то похожий на Тайяхат и Колумбию и на другие миры, доступные
людям. Этот был пока что закрыт, но посланец небес уже явился -
серый ангел с ключом, подходящим к любой двери.
       Теперь бы только до нее добраться... - мелькнула мысль.
       Падая на Землю будто снаряд из пращи Горьких Камней, паря в
стратосфере и пронизывая облака, он размышлял о своем задании. Как
уже говорилось, задание было простым - выжить и вернуться, но эти
два слова подразумевали очень многое, не сказанное и не написанное
в полученной им директиве, однако понятное и как бы разумевшееся само
собой. "Выжить" означало, что ему предстоит разобраться в ситуации,
выяснить, в чьих руках власть и как эту власть используют; вероятно,
приобщиться к ней, поскольку лишь с вершин власти, явной или тайной,
можно управлять событиями, направляя их к пользе порученного дела.
"Вернуться" являлось столь же емким понятием; чтобы вернуться, он
должен был уничтожить передатчик помех, открыть доступ на Землю для
Транспортной Службы и не расставаться с маяком. Лишь тогда устье
Пандуса раскроется перед ним - покатый склон, подсвеченный багровым,
тоннель мгновенного перемещения в пространстве... Он сделает шаг -
здесь, на Земле, а второй - уже по каменным плитам Колумбийской
станции, запрятанной под холмами в окрестностях Грин Ривер... Он
возвратится! В привычный мир, в знакомый век, двадцать четвертый от
рождества Христова... в свою эпоху, когда человечество расселилось
среди звезд...
       Выжить и вернуться!.. Так приказали те, кто его послал, но
у Ричарда Саймона имелась и своя задача, которую он формулировал столь
же лаконично: карать и защищать! В определенном смысле она вытекала
из Поучений Чочинги, ибо они гласили, что тайский воин бьется за славу
и честь, а высшей честью для человека-воина было спасти безвинных и
покарать обидчиков. Инстинкт подсказывал Саймону, что на Земле он
найдет и тех, и других.
       Его скафандр нагрелся, внешняя оболочка засветилась вишневым,
потом - закатным багрянцем, и, наконец, полыхнула красными отблесками
зари. Но он не почувствовал жара; одетый в непроницаемый кокон, объятый
огнем, он мчался вниз, к Земле, как выпущенный из пращи снаряд.
       Искать, карать и защищать!


                       *     *     *

                 КОММЕНТАРИЙ  МЕЖДУ  СТРОК

       Эдну Хелли, шефа Учебного Центра, называли Леди Дот. ***)
Конечно, за глаза; никто не знал, было ли эта прозвище официальным,
зарегистрированным в кадровых файлах ЦРУ, или творчеством курсантов
и коллег - и, в силу последнего обстоятельства, являлось оскорбительной
фамильярностью. Фамильярничать же с Эдной Хелли было опасным занятием
- точки, расставленные ею, попахивали свинцом. В тридцать пять она
считалась лучшим агентом-ликвидатором ЦРУ, да и в нынешние пятьдесят
былой сноровки не растеряла. Дейв Уокер ее уважал. Работать с ней было
почетно и небезвыгодно, и эта работа сулила определенные перспективы -
к примеру, он мог перескочить из инструкторов УЦ в руководящий персонал.
Стать главой отдела или шеф-резидентом на одной из престижных планет,
на Монако или на Мирафлорес... А лучше всего, на Южных Морях, в чарующем
полинезийском мире, где девушки прелестны и смуглы, мужчины - щедры и
дружелюбны, и где не происходит ровным счетом ничего криминального.
       Долго бы я там не продержался, решил Уокер, ухмыляясь.
Ухмылка его была кривоватой, поскольку давний шрам на подбородке
оттягивал нижнюю губу. Зато зубы выглядели великолепно - белые и
ровные, как у лихого ковбоя с рекламы "Вас ждет Техас". Эти зубы
стоили Уокеру месячного жалованья.
       - Вас что-то развеселило, инструктор? - Глаза Эдны Хелли
вдруг превратились в два серых стальных буравчика, и Дейв Уокер
поспешил придать лицу выражение суровой сдержанности. Впрочем, с
определенным оттенком торжества: операция разворачивалась по плану,
и он принес добрые вести.
       - Никак нет, мэм. Прошу прощения, мэм. Я только подумал...
       - В этом кабинете думаю я, - промолвила Леди Дот. - Вы -
докладываете. Быстро, сжато и без дурацких ухмылок.
       - Слушаюсь, мэм. Докладываю: он активировал маяк. -
Инструктор покосился на часы и уточнил: - Сорок две минуты двадцать
секунд тому назад.
       - На пятый день... - Эдна Хелли с неодобрением поджала сухие
губы. - Раньше он действовал быстрее.
       - Обстановка, должно быть, сложная. Все-таки Старая Земля,
мэм... - заметил Уокер и, выдержав паузу, добавил: - Нам повезло,
что сохранился этот спутник... я имею ввиду "Пальмиру", мэм... и
вдвое больше повезло, что парни из Транспортной Службы смогли до
нее дотянуться. Орбитальный спутник - прекрасная возможность для
рекогносцировки. Вероятно, этим он и занимался.
       - На протяжении четырех суток? Я полагаю, хватило бы восьми
часов, чтобы засечь передатчики. Кажется, таков период обращения
"Пальмиры"?
       Дождавшись кивка Уокера, Леди Дот повернулась к окну,
задумчиво хмуря брови. За широким окном ее кабинета небесная синь
сливалась с изумрудной океанской поверхностью; в небе мельтешили
чайки, а под ними птичьей стаей, подняв вверх белоснежные крылья,
скользили легкие парусные суденышки. Грин Ривер, вблизи которого
находилась штаб-квартира Центрального Разведуправления, был уютным
университетским городком и славился прекрасной погодой - купались
здесь триста дней в году. Впрочем, на Колумбии климат всюду был
отменным. В Египте, Израиле, ЮАР и Мексике чуть жарковато, в Канаде
- холодновато, но остальные страны, включая некогда туманный Альбион,
наслаждались ровным теплом и ярким солнцем. Здесь, не в пример Старой
Земле, не было разрушительных ураганов, цунами, землятрясений и прочих
катаклизмов, как социальных, так и природных. Колумбия, наряду с
Россией, Европой, Китаем и Южмерикой, являлась гарантом стабильности
Разъединенных Миров и надежной опорой ООН.
       Эдна Хелли отвела взгляд от чарующей океанской панорамы.
Задумчивость исчезла из ее глаз; теперь они смотрели пронзительно
и остро, напоминая дульный срез "амиго", ее излюбленного оружия.
       - Четверо суток... - медленно протянула она. - Четверо
суток наш лучший агент провел на спутнике, и лишь затем решился
десантироваться... Нет, Уокер, я полагаю, он занимался не только
рекогносцировкой, чем-то еще... и, вероятно, появились осложнения...
что-то не учтенное первональным планом... Может быть, пошлем ему в
помощь всю группу? Ходжаева и Божко? Как вы думаете, Дейв?
       Уокер вытянулся в струнку перед огромным столом; зрачки его
сделались оловянными.
       - Думать - ваша прерогатива, мэм! Я только докладываю.
       - В этом кабинете, - подчеркнула Леди Дот, скривив тонкие
губы в улыбке. - Но мы можем спуститься в Первую Совещательную, чтобы
не было повода для ваших техасских шуточек.
.      - Повод для техасских шуточек всегда найдется, - пробормотал
Уокер. - Я думаю, мэм - если вы позволите мне думать - что помощь ему
не помешает. Но не Ходжаев, не Божко... Саймон - сугубый индивидуалист,
из тех людей, которым не нужны советы и соратники. Ему удобнее работать
в одиночку или с очень преданным партнером, который ест, спит,
подчиняется и молчит.
       Пару минут Эдна Хелли переваривала это замечание, потом ее
брови медленно поползли вверх.
       - Есть подобная кандидатура, Дейв? Что-то уникальное?
       - Да, мэм, сплошная уникальность. Пять метров длины,
изумрудная чешуя, абсолютная преданность и во-от такая пасть!
       Дейв Уокер разинул рот пошире и расхохотался.

----------------------------------------------------------------------

       *) Говорит Москва. Новости этого дня (татарский).
      **) Ergo - итак, следовательно (лат.).
     ***) Dot - точка (англ.).