Михаил Ахманов

               СОЛДАТ УДАЧИ, или ЧЕТЫРЕСТА ЛЕТ СПУСТЯ

                         Часть 1. Остров

                             Глава 1

       Мрак был глубоким, безбрежным, непроницаемым; знакомая тьма
Инферно, объявшая Дарта в десятый или двадцатый раз. В точности он
этого не знал - ментоскопирование, которому его подвергали на Анхабе,
стирало часть воспоминаний. Основные факты помнились - те, что могли
считаться драгоценным опытом, полезным в дальнейших странствиях;
но от многого оставались лишь смутные проблески, скользившие меж
явью и сном, туманные картины, странные пейзажи, призраки действий
и привидения слов. Эйзо, Растезиан, Лугут, Буит-Занг, Конхорум,
Йелл Оэк... Звуки-символы, олицетворявшие миры, все еще были не
позабыты. Но что он там нашел? Какие подвиги свершил? И как вернулся?
С позором или увенчанный славой?.. Ни Джаннах, его сеньор и господин,
ни, тем более, Констанция не говорили на эти темы, но странствия
Дарта продолжались - значит, поиск был пока безрезультатным.
       Возможно, на сей раз...
       Мрак отхлынул, сменившись неярким мерцанием стен Марианны,
и Дарт перекрестился. Символический жест, почти бессознательная
реакция, наследие прежней жизни... Такое же, как шпага и кинжал в
магнитных креплениях его скафандра, как странное словечко "сир" и
как его собственное имя...
       Подпространственный скачок в Инферно был завершен.
После давящей тьмы и ощущения холодных, леденящих кровь объятий,
рубка системного корабля мнилась уютным прибежищем; мягкий зеленоватый
свет успокаивал, шелест гравиметра и генераторов дисторсионного поля
напоминал о трепете листвы под ветром, налетевшим с горных пиков.
Их названий не сохранилось в памяти Дарта, но временами снились ему
каменистые кручи, дуб у обрыва - огромный, величественный, с черной
морщинистой корой, синее небо и облако, похожее на птицу, парившую
над неприступной вершиной.
       Он вздохнул и снова перекрестился, царапнув перчаткой о
лицевой щиток скафандра. Что поделаешь, привычка! Хотя после этих
бесконечных лет он не верил ни в дьявола, ни в бога, и полагался
лишь на собственную удачу.
       Колпак кабины, внезапно мигнув, стал прозрачным. Дарт
запрокинул голову.
       Знакомый вид, такой же, как в мнемонических картинах
Джаннаха... Два безымянных светила, голубое и алое, таившиеся во
тьме и пустоте: голубой гигант в обрамлении протуберанцев и его
покорный спутник - красное солнце, остывающий уголек, будто унесенный
вихрем из звездного костра Галактики. Две драгоценности из королевской
короны: тускловатый, припорошенный пылью рубин, а рядом - сапфир,
сверкающий победным блеском...
       Прищурившись, Дарт поглядел на голубую звезду, затем веки
его опустились, не выдержав яростного сияния. Он пробормотал:
       - Мон дьен!.. Горит, как око Люцифера в преисподней...
Ну и зрелище, клянусь Создателем!
       Марианна пробудилась, будто вырванная его голосом
из сладкой дремоты. Мир за прозрачным колпаком дрогнул, голубое
солнце поплыло назад, откатываясь за спину Дарта, кресло, в котором
он сидел, повернулось - так, чтобы овальная панель гравиметра была
перед глазами. В ее глубине скользили мглистые тени, эхо ветров и
бурь, ярившихся в пространстве - привычный Дарту образ, более ясный,
чем формулы и чертежи анхабских математиков. Впрочем, знания формул
и чертежей от него не требовалось: зачем они разведчику, наемному
солдату-кондотьеру? Он был всего лишь пассажиром, частью системного
корабля - правда, самой важной и совершенно незаменимой.
       Кабина наполнилась звуками. Генераторы смолкли, зато
посвистывал корректор траектории и шелест гравиметра стал громче; к ним
добавились рык планетарных ускорителей, отчетливые щелчки биотелеметрии
и грозное, нараставшее с каждой секундой гудение дисперсора - его экран
с семиконечной пентаграммой вдруг ожил, наполнился светом и глубиной,
бросая серебристые отблески на скафандр Дарта. Потом что-то грузное
заворочалось в дальнем конце кабины, запыхтело, зашаркало, и он услышал
гулкий бас Голема-ираза:
       - Функционирую нормально, мой капитан. Готов служить.
       Повернувшись, Дарт оглядел массивную серую тушу на четырех
ногах и произнес:
       - Время службы не пришло. Спи, мон петит!
       Шарканье стихло.
       Далекие звезды тронулись в путь за прозрачным колпаком,
алое солнце переместилось в его центр - Марианна маневрировала,
покачивалась среди гравитационных приливов и отливов словно рыбачья
лодка на волнах прибоя. Она была на удивление молчаливой, и Дарт
мог бы пересчитать по пальцам те случаи, когда он слышал ее голос,
грудное, теплое и мягкое контральто. Редкостный талант для дамы!
Молчать и говорить по делу - свойство, которым Господь наградил
скорее мужчин, чем женщин... Он понимал, что Марианна всего лишь
мыслящий анхабский механизм, такой же, как ираз, но, тем не менее,
корабль ассоциировался для него с женщиной. Даже не просто с
женщиной, а с благородной принцессой или герцогиней,  хранящей
своего верного рыцаря в пути и вдохновляющей его на подвиг.
       Рыцарь, принцесса, герцогиня... Эти слова тоже пришли из его
прошлого, и смысл их оставался неясным, но волнующим, как мимолетная
улыбка Констанции. Она была очаровательной! Темноволосая, с голубыми
глазами, чуть-чуть вздернутым носиком и белоснежной кожей, отливавшей
розовым опалом... Дарт не знал, почему она приняла такую внешность
- может быть, затем, чтобы напомнить ему о прошлом и расположить к
сотрудничеству. Этого она достигла: когда он видел ее улыбку, то
чувствовал, как замирает сердце и тянется к шпаге рука, дабы пронзить
неведомых соперников. В такие мгновения он был готов отринуть обещанную
награду, забыть земные сны и жить в летающих дворцах Анхаба, остаться в
хрупкой колыбели, баюкавшей последних из его хозяев. Остаться навсегда!
Лишь бы видеть ее, касаться тонких пальцев и шелковых прядей волос да
любоваться ее улыбкой...
       Он заворочался в кресле, потом, вздрогнув, расширил глаза:
над ним, заслоняя алое солнце, медленно полз туманный диск. Даже
с большого расстояния чувствовалось, как он огромен - гигантская
линза величиной с планету, загадочная конструкция Ушедших Во Тьму,
целый мир с горами и океанами, с речными долинами и лесами; возможно,
мир населенный, что делало его еще опаснее. Этот искусственный планетоид
вращался по орбите вокруг голубой звезды, обращенный к ней выпуклой
стороной, тогда как другая, вогнутая, смотрела на красное солнце.
Так было с момента его сотворения Темными: чудовищный диск кружил в
пространстве век за веком, не зная ни восходов, ни закатов, не ведая
о мраке ночи и звездных небесах, всегда купаясь в голубом и алом свете.
Как полагали Ищущие на Анхабе, его кружение длилось пару миллионов лет
- быть может, немного больше или меньше. В общем, достаточный срок,
чтобы внушить уважение и трепет любому смертному существу.
       Дарт сглотнул, чувствуя, как пересохло в горле. Его
повелители-анхабы являлись древней расой, давно клонившейся к
упадку; их и землян разделяло сто или двести тысячелетий, немалый
период времени, который он не мог по-настоящему осмыслить. Но этот
планетоид был еще древней. Гораздо древней! И он хранил секреты,
какое-то знание, неведомое анхабам, то, что не первую тысячу лет
искали их слуги - искали долго и упорно, в чужих мирах, у самых
дальних звезд. Дарт тоже относился к этим слугам, если оставить
в стороне соображения вежливости и пиетета. Древняя тайна была
ценой его свободы и возвращения на родину.
       Планетоид неторопливо приближался; его вогнутую поверхность,
обращенную в алому солнцу, окутывали облака. Изображение на панели
гравиметра сделалось четким, контрастным, затем чудовищный диск
перевалился на ребро - будто серебряное блюдо, желавшее похвастать,
какие узоры выбиты на нем с той и другой стороны. Дарт терпеливо ждал,
пока Марианна не закончит пару витков вокруг гигантской линзы; наконец,
над его головой раскрылись лепестки коммуникатора, и узкий стремительный
луч затанцевал в воздухе, рисуя символы и цифры.
       Новостей оказалось немного; повторялись данные первой
разведки, выполненной беспилотным анхабским зондом, обнаружившим
планетоид. Его диаметр, в привычных Дарту мерах, равнялся четырем
тысячам лье, толщина - восьмидесяти шести, а превышение выпуклости
над краем - сорока двум. *) Рельеф обеих поверхностей, голубой и
алой, был идентичен: тут и там центральную - или полярную - часть
занимали океаны в ожерельях горных хребтов, с изрезанными краями,
похожие на расплывшихся медуз, а по периметру материки охватывали
кольцевые водные пространства, которые тоже полагалось бы счесть
океанами - не очень широкими, зато огромной протяженности в двенадцать
с половиной тысяч лье. Полярные и периферийные эстуарии соединялись
могучими реками, по дюжине с каждой стороны, и потому континенты
напомнили Дарту круглый пудинг, разрезанный на треугольные дольки.
       Затем пошла информация полюбопытней. Беспилотный зонд,
предшественник Марианны, сканировав поверхность диска тут и там,
определил, что горные массивы тянутся на глубину двух лье - где-то
побольше, а где-то поменьше, особенно под океанским дном. Ниже, под
слоем базальтов и гранитов, располагалось нечто странное, сплошной и,
вероятно, прочный монолит, служивший основой всей конструкции; он не
пропускал никаких излучений, даже нейтрино, и был абсолютно инертен.
Другие его особенности казались столь же загадочными: так, например,
генерация поля тяготения, всегда направленного к плоскости диска
и менявшегося с периодом в тридцать часов - благодаря чему влага
циркулировала в атмосфере между периферийными и полярными океанами.
       Этот материал и являлся ближайшей целью Дарта, а чтобы
докопаться до него, Марианну снабдили молекулярным дисперсором и
оборудованием для быстрого и эффективного каротажа. Возможно, зря,
подумал Дарт, взирая с напряженной усмешкой то на панель гравиметра,
то на поток значков и цифр, исторгнутых коммуникатором. Кажется,
в горных массивах имелись полости... определенно имелись... очень
большие пустоты, если не сказать - гигантские... Гравиметр обозначил
их темными кляксами на голубой поверхности диска: одна, самая обширная
- на острове в центральном океане, и три поменьше, среди береговых
хребтов. Особый оптимизм вселяло то, что с алой стороны нашлись такие
же каверны и в тех же местах - значит, решил Дарт, они связаны шахтами,
насквозь пронизывающими монолит.
       Это было большой удачей. Вскрыть такую полость дисперсором,
послать вперед ираза, потом спуститься самому, проникнуть в шахту,
взять пробы... Дело несложное и безопасное. Можно сказать, подарок
судьбы.
       На миг он ощутил удивление, затем подумал, что удивляться
нет причин. Собственно, из-за таких "подарков" его и выбрали.
Избрали сейчас, для этой миссии, избрали в прошлом, после смерти.
Фантастическое везение! Его вторая жизнь была сплошной удачей -
как, вероятно, и первая. Способность уцелеть во всяких передрягах
являлась столь же важным качеством его натуры, как дух авантюризма,
толкавший к приключениям.
       Он шевельнул рукой, подавая команду Марианне, и символы тут
же сменились видом с высоты на горный хребет, причудливо изогнувшийся
у побережья. Темно-бурые каменные стены были рассечены потоком -
видимо, одной из речных артерий, соединявших океаны. Ее ширина
казалась поразительной - десять-пятнадцать лье, а в некоторых местах
- до двадцати! Не река, а морской пролив с медленным плавным течением...
Или все-таки река?
       Дарт нахмурился и опять пошевелил пальцами, заставив
приблизиться один из речных берегов. Он был каменистым, обрывистым,
сложенным из серого песчаника; на косогоре, в сотне шагов от воды
пластались приземистые деревья с сине-зелеными кронами, лезли на
прибрежные холмы, карабкались по скалистым отрогам. Новое движение
пальца, и картина внизу изменилась: теперь он летел над предгорьями,
всматриваясь в темные провалы ущелий, оглядывая россыпи камней,
крутые склоны и утесы, торчавшие всюду словно гигантские черные
пни. Они мелькали перед Дартом как лесная пустошь, опаленная
огнем - хаотический, мрачный, но величественный вид и совершенно
невероятный для Анхаба. Уже давным-давно, с эпохи Среднего Плодоношения,
Анхаб являлся миром неги и порядка; все на его семнадцати континентах
было приглажено и расчищено, ручьи текли среди пологих берегов, горы
не превышали четверти лье в высоту, и на их склонах травинка росла к
травинке. Возможно, в других мирах и на Земле пейзажи выглядели иными,
более дикими и естественными, чем на Анхабе, но Дарт не мог довериться
памяти; память была одним из тех излишеств, какие не полагались
реанимированным кондотьерам.
       Изображение замерло, и сразу раздался мелодичный аккорд,
похожий на звон соприкоснувшихся бокалов. Корабль завис неподвижно;
от поверхности диска его отделяли четыре лье, и он парил сейчас над
перевалом между двумя скалистыми вершинами. Одна - будто трезубец
Нептуна, другая - шипастая рыцарская булава с нацеленным в зенит
острием... Причину таких ассоциаций Дарт объяснить не мог. Слова
будто рождались сами собой, то анхабские, то на другом языке, еще не
потерянном, не позабытом - в отличие от фактов и обстоятельств, облика
недругов и друзей и остального, что кануло в вечность, смытое ливнями
времени.
       Он покосился на экран дисперсора - целеуказатель-пентаграмма
накрыла седловину между трезубцем и булавой. Здесь, под каменным щитом,
был гигантский грот - полость, уходившая вниз, как минимум, на лье.
Будто котел Сатаны, подумалось Дарту. Котел, где варят адское варево,
закрытый гранитной крышкой... Пробить ее дисперсором? Или отправиться
на остров в океане? Тот, с самым большим подзеиельнм?
       Предчувствия молчали, и он решил, что варианты равноценны.
       - Голем! Проснись, мон гар.
       Серая туша в дальнем углу кабины зашевелилась.
       - Да, хозяин. Слушаю, мой господин.
       - Бьен! Спустишься вниз и будешь ждать - вот тут, под скалой
с тремя вершинами. Без команды не двигайся. Не хочу, чтоб ты попал
под луч дисперсора - жаркое из тебя неважное.
       - Неважное, шевалье, - согласился ираз. На его голове и
плечах вспыхнули щели видеодатчиков, над макушкой серебристым шлейфом
развернулась антенна; Голем приподнял переднюю пару ног, потом - заднюю,
согнул и выпрямил гибкие длинные конечности. Ираз, искусственный
разум, являлся квазиживым разумным механизмом, слугой, оруженосцем,
регистратором и складом всякого имущества, необходимого в походе.
Дарт был без него как без рук.
       С минуту он наблюдал, как помощник проверяет системы
ориентации и связи, затем негромко произнес:
       - Извольте поторопиться, сударь! И повторите задание.
       - Спуститься и ждать у скалы с тремя вершинами. Без команды
не двигаться. - Гулкий бас раскатился в тесной кабине. - Готов
выполнять, мой господин.
       Рука Дарта описала в воздухе круг, панели обшивки разошлись
и вновь сомкнулись, коммуникатор испустил хрустальный звон. Серый
контур с растопыренными конечностями, напоминавший морскую звезду,
быстро опускался вниз, но вскоре его движение замедлилось, звезда
вильнула к скале-трезубцу, превратилась в пятнышко, в черную точку
и исчезла, слившись с камнем и темными древесными кронами. Дарт,
проводив Голема взглядом, кивнул с довольной улыбкой. Пока что он
не собирался приземляться - здесь, высоко над рекой и горами, в
защитном коконе Марианны, он сохранял свободу маневра и чувствовал
себя в безопасности. Пусть вскроется дьявольский котел, и пусть ираз
ныряет в него первым... Пусть! Пусть лезет вниз, разнюхивает и
докладывает...
       Не очень рыцарское поведение - но, с другой стороны, Голем
не являлся человеком, а значит, кодекс чести в данном случае был
неприменим. Это Дарт усвоил твердо; об этом не раз твердили Джаннах,
Констанция и другие анхабы, его снисходительные наставники. Прошло
немало месяцев, пока он смирился с идеей, что существа говорящие и
как бы мыслящие, вроде Голема и Марианны, не божьи создания, а неживые
вещи, лишенные ментальной ауры и, разумеется, души - такие же, как его
скафандр, ручной дисперсор или шпага. Отличие заключалось лишь в том,
что шпага, к примеру, была продолжением его руки, а Марианна и Голем
- разума, и потому они помнили, знали и умели говорить. Впрочем, его
клинок, хоть и казался неразговорчивым, тоже многое помнил и знал.
       Выждав недолгое время, он покосился на экран дисперсора и
сделал резкий жест, будто отбрасывая шпагу противника в сторону и
нанося стремительный укол. Дегаже, любимый прием кого-то из спутников
в прежней жизни... Кого?.. Ни лица, ни имени он вспомнить не смог и
грустно скривил губы.
       Гудение дисперсора сменилось пронзительным визгом, и
Дарт очнулся. Сейчас невидимый дисперсионный луч тоже казался ему
гигантской, невероятно длинной шпагой; он будто сжимал в кулаке
рукоять и с силой давил на нее, пронзая остроконечным клинком плотный
и неподатливый камень. Под ним, на седловине между трезубцем и булавой,
рухнув, распались в прах деревья, затем взметнулись тучи пыли; ветер
мотал их темные клочья туда-сюда, но облако лишь густело, словно
сказочные джинны рвались к свободе, выталкивая вновь и вновь дымную
плоть из зачарованных сосудов. Темная пелена расползалась над перевалом,
облизывала подножия скал, выбрасывала вверх зыбкие полупрозрачные
фестоны; в ее середине - там, куда упирался луч дисперсора - начали
распускаться огненные ржаво-красные цветы. Раскаленная порода не
плавилась, не испарялась, а сразу переходила в плазму, ибо дисперсор
был не тепловым оружием - собственно, не оружием вообще. Он генерировал
поле, способное разрушить молекулярные связи; этот процесс шел с
нарастающей скоростью, быстро, экономично и только в зоне, захваченной
лучом. В древнюю эпоху на Анхабе такие агрегаты использовались в горных
разработках, а также для прокладки каналов и строительства дорог. Но
дороги, шахты и каналы были давно заброшены, вся поверхность планеты
превратилась в парк, а ее обитатели переселились в воздушные замки и
города.
       Дарт повернулся к гравиметру. Марианна, не дожидаясь приказа,
высветила полость крупным планом: темное полусферическое пространство
под сероватой гранитной крышкой, которую медленно, упорно таранил
невидимый луч. Яркая линия тоннеля становилась все длинней и длинней,
багровые сполохи внизу погасли, пыльное облако начало оседать - сквозь
него уже различались уцелевшие кое-где деревья, крутые обрывы скал и
черное круглое отверстие, циклопический глаз на переносице-седловине.
Колодец, пробитый дисперсором, казался достаточно широким, чтоб в нем
поместилась Марианна, но слать ее вниз пока что не было нужды. Марианна
являлась залогом благополучного возвращения - и к тому же, как особа
королевской крови, имела определенные преимущества. Место принцессы
- в небесах; там, на безопасной орбите, она подождет, пока ее рыцарь
не одолеет подземных драконов.
       Но первым к ним в пасть отправится все же оруженосец, подумал
Дарт с усмешкой. Он поднял глаза к передатчику - тонкой спирали,
вмонтированной в лицевой щиток, - и тихо произнес:
       - Голем? Приятель, ты на месте?
       - Да, монсеньор. Готов служить, сагиб.
       - Жди. Уже скоро!
       В сотый раз Дарт задумался о причинах, определявших его
титулование. Иногда он был для ираза хозяином и господином, иногда
- монсеньором, шевалье, бваной, принцем или лордом. Тайна выбора
казалась ему столь же глубокой, как сам непостижимый искусственный
разум, как мастерство анхабов делать предметы, понимавшие слово,
жест и даже выражение человеческого лица. В этом было что-то от
магии, черной или белой! От магии, творимой в Камелоте, в цитадели
Ищущих, с помощью таинственных приборов и устройств... Но и сами
по себе анхабы, конечно, являлись магами, ибо могли принимать
разнообразные обличья. Как объясняла Констанция, они были такими,
какими их хотелось видеть собеседнику. Дарт до сих пор не мог
понять, было ли это насмешкой, проявлением симпатии или изысканной
вежливости.
       Яркая линия на экране почти сливалась с темнотой -
вероятно, луч высверливал последнюю преграду. Возбуждение охватило
Дарта; он чувствовал себя как охотник, подобравшийся к ловушке
с редкой дичью, как искатель кладов у полной сокровищ усыпальницы.
Взмах руки, и слева от него возникло новое изображение: выжженная
почва, скалы над сине-зелеными кронами деревьев, плавный изгиб
седловины и чернеющее в земле отверстие. Он видел его глазами
Голема - верней, посредством механизмов, что заменяли помощнику
глаза.
       Отверстие истекало дымом. Воздух вихрился и дрожал над
ним словно у зева гончарной печи, и Дарту вдруг почудилось, что
из темного колодца выползает призрачный безголовый змей - ползет
и ползет, делаясь все толще и выше, свивая в кольца упругое тулово,
будто готовясь к стремительному прыжку. Его возбуждение внезапно
сменили неуверенность и тревога; он попытался вспомнить, видел ли
нечто подобное в других мирах Ушедших, но память была ему
неподвластна.
       Резкий пронзительный аккорд и голос Марианны бичом ударили
по нервам. Не расслышав сказанного, он ощутил, что корабль ныряет
вниз и в сторону, как фехтовальщих, спасавшийся от ответного удара.
Дисперсор смолк, но тут же взревели ускорители; пейзаж внизу распался
на цветной мозаикой и начал меняться резкими дикими скачками, словно
Марианна пыталась уйти от погони. Изображение, передаваемое иразом,
тоже распалось на две половины, разрезанное синей зигзагообразной
стрелой. Затем туловище змея исторгло пучки ветвистых молний, таких
ослепительных, что Дарт машинально зажмурил веки. Что-то настигло
корабль, ударило в него, с жутким скрежетом раздирая прочный корпус;
он слышал, как Марианна застонала, вскрикнула нечеловеческим голосом
- и в следующий миг уже летел отдельно от нее, выброшенный толчком
катапульты. Горный хребет исчез за горизонтом, сине-зеленый лес
сменился аквамариновым, блистающая лента реки ринулась навстречу,
изгибаясь и петляя как атакующий удав. Он падал в воду с высоты
двух или трех лье; его корабль, вишнево-красный бесформенный кусок
металла, разваливался в воздухе и, подгоняемый последним импульсом
двигателй, мчался к скалистому речному берегу.
       Защита, промелькнуло в голове, там была защита... Воистину,
дьявольский котел! Вывернув шею, он убедился, что далеко-далеко,
почти на грани видимости, еще ярится и бушует водопад фиолетовых
молний. Потом его затмила багровая вспышка - полет и жизнь Марианны
кончились на берегу безымянной реки. Ударная волна тряхнула Дарта,
и он, кувыркаясь в воздухе, начал шептать заупокойную молитву. Все
же что-то помнилось ему, что-то такое, заставлявшее бормотать слова,
какими провожают близких, переселившихся в мир иной... Сердце Дарта
полнилось горечью, но утешала мысль, что Марианна, его хранительница,
найдет покой в раю. Окажется там, без сомненья! Конечно, она не была
человеком, но ведь она его спасла - так неужели ей это не зачтется?
       Гася скорость, заработал двигатель скафандра, и падение
замедлилось. Дарт хмуро покосился на золотистую полоску, блестевшую
на бронированном на рукаве - она становилась все короче, быстро стекая
от локтя к запястью. Хватит ли энергии на плавный спуск? Если не хватит,
они с Марианной скоро встретятся в господних чертогах...
       Энергии почти хватило. Он заметил скалистый вытянутый
островок, жавшийся к правому берегу, и решил, что лучшего места для
приземления не сыскать. Дальний конец островка был сравнительно низким,
поросшим лесом и загнутым рыболовным крючком; песчаное дно маленькой
бухты просвечивало сквозь воду, и берег тоже покрывал песок. Целые
холмы песка, пологие дюны высотой в человеческий рост.
       В одну из них Дарт и врезался, когда золотистая полоска на
его запястье мигнула в последний раз и умерла.

------------------------------------------------------------------

       *) Соответственно 18 000 км, 200 и 100 км; лье составляет
4,44 км.


                             Глава 2

       - Хак, - просипел Вау, приподняв над валуном косматую башку.
- Хак-капа. Много хак-капа! Хорошо!
       "Хак" на языке криби, волосатых губастых каннибалов, означало
челн, корабль, плот - в общем все, что плавает; "капа" - пищу, но не
растительную или рыбную, а мясную. Сказанное Вау надо было понимать
так: много плавающего мяса - хорошо!
       Проблем с пониманием у Дарта не имелось - волосатым хватало
трех сотен слов, а он был очень восприимчив к языкам. За семьдесят
циклов, проведенных на острове, он даже успел кое-как ознакомиться
с фунги, торговым жаргоном, распространенном на левом речном берегу и
в иных цивилизованных местах. Его учителя, при общем человекоподобии,
принадлежали к самым разным расам, и все до единого кончили плохо -
на вертеле, подвешенном меж двух рогулек. Криби хоть и были дикарями,
но предпочитали хорошо пропеченную хак-капа.
       Собственно, Дарт тоже мог угодить на кухню волосатых, хоть
не приплыл по воде, а свалился с неба. Ему, однако, повезло, как везло
не раз: песок смягчил падение, руки и ноги были целы, и шпага - тоже.
Когда волосатые его обнаружили, он вполне оправился, встал в боевую
позицию и проткнул глотки трем дикарям. Он мог бы всех их разделать
из ручного дисперсора, но это грозное оружие стоило поберечь: запас
энергии в нем был скромен. К тому же, будучи общительным по натуре,
Дарт нуждался в компании и не хотел чрезмерно ее сокращать; лучше уж
дикари-каннибалы, чем пустота и безлюдье.
       Его тактичность оценили, поскольку свершенное им пошло, в
конечном счете, на благо волосатому народцу. Во-первых, Шу, один
из покойников, самый крикливый и наглый, был в прошлом вождем, и с
его кончиной пост главаря переходил к Вау, следующему по силе самцу.
Для Вау это являлось значительным повышением, так как теперь он мог
распоряжаться собратьями, делить между ними хак-капа и выбирать самочек
поаппетитнее. Во-вторых, три мертвых тела даром не пропали, а были
поджарены и съедены под громкие вопли благодарных криби. Их восхищала
аккуратность, с какой чужак прикончил бывшего вождя: ни размозженной
головы, ни переломанных конечностей, ни выпущенных наружу кишок. У
криби, с их дубинами и камнями, так не получалось.
       В результате Дарт был признан своим. Во время пира его
наделили желудком и печенью Шу, но он, криво усмехнувшить, отверг
почетное лакомство, потребовав плодов и рыбы. Печень с желудком
достались Вау, который съел их с аппетитом, что укрепило его авторитет:
теперь он считался законным предводителем орды. Ну, а Дарта признали
ее уважаемым членом, и теперь он мог разгуливать по острову, есть что
угодно и спать, где придется, не опасаясь проснуться на вертеле. Почти
королевские привилегии!
       Вау, приподнявшись над гранитным валуном, морщил низкий лоб,
глядел то на воду, прикидывая скорость течения, то на хак, плывший
внизу под скалами, в нескольких бросках копья. На этот раз хак был
довольно большой галерой, с мачтой, прямоугольным парусом и пятнадцатью
веслами по борту; и существа, что заполняли ее палубу, не выглядели
беззащитными. Дарт сомневался, сможет ли шайка волосатых их одолеть.
       Но Вау, казалось, был уверен в победе - как и в том, что
галера не справится с быстрым течением и будет выброшена на песчаный
пляж у оконечности острова. Опыт сотен схваток, кончавшихся пиром у
вертелов, являлся основой его уверенности.
       Он почесался, облизнул отвисшую нижнюю губу и поглядел на
Оша, Хо и других своих воинов, прятавшихся в камнях. Для этого Вау
пришлось повернуться всем телом - шея у волосатых была слишком
короткой, и крутить головами они не могли.
       Осмотрев свое воинство, Вау стукнул в грудь огромным кулаком
и проревел:
       - Ха-аа!
       - Ха-ааа! - дружно ответили волосатые. Ош, второй самец,
одобрительно моргнул, а Хо, третий, вскинул суковатую дубину. Под
его бурой шкурой заиграли могучие мышцы.
       - Хак-капа - много еда! - прохрипел Вау. - Криби кусать
хак-капа, стать толстый, сильный!
       - Толстый! - с энтузиазмом поддержали воины.
       - Толстый здесь, - продолжал Вау, оглаживая то, что свисало
пониже живота. - Такой толстый, что самка пугаться и бежать. Мы -
догнать! Много силы! Много самка! Много щенок!
       Это было шуткой, и волосатые, хлопая по чудовищным гениталиям,
восторженно взвыли:
       - Уа-ууу! Толстый здесь! Много щенок! Ха-аа!
       Решив, что он достаточно воодушевил бойцов, вождь принялся
распоряжаться.
       - Ош - туда! - он махнул дубиной в сторону песчаных холмов
левее бухты. - Хо - туда! - Теперь волосатая лапа указывала на
середину пляжа. - Мой - здесь! - Кулак Вау снова гулко ударился о
ребра. - Мой глядеть, кричать. Ош, Хо - бить!
       Как всегда, это означало, что вождь понаблюдает за маневрами
галеры, и, когда ее вынесет на берег, даст сигнал к нападению. План
атаки не отличался разнообразием: криби наваливались на пришельцев
с трех сторон, причем фланговые отряды, руководимые Вау и Ошем,
оттесняли их от реки. Эта тактика, несмотря на ее примитивность,
всегда приводила к успеху.
       Дождавшись, когда Ош и Хо с шестью десятками соплеменников
покинут засаду у камней, Дарт вытянул руку к удалявшейся галере и
спросил:
       - Кто?
       - Тиан. - Вау засопел, погладил живот и сообщил: - Тиан не
такой вкусный, тири и ко лучше. Зато тиан - много! Долго кусать!
       С народом тиан Дарт еще не встречался - это была какая-то
новая раса из числа обитавших на Диске. Ко, вяловатые создания с
лягушачьими лапами и четырьмя огромными глазами, плавали у речных
берегов в гнездах-плотах, ловили мелких речных тварей и, судя по
образу жизни, относились к амфибиям. Дарт испытывал сомнения в их
разумности; кроме плотов, шестов и острог у них не водилось никаких
орудий, они не знали ни одежды, ни огня - или, возможно, не нуждались
ни в том, ни в другом. Тири, карлики с голубовато-смуглой кожей,
больше походили на людей и занимались торговлей, хоть их товары
выглядели странновато: раковины всех цветов и форм, какие-то снадобья
и порошки, комья пахучего мха и огромные пустотелые орехи с очень
прочной гладкой скорлупой. Тири странствовали небольшими группами
в примитивных пирогах, влекомых против течения рогатыми дельфинами
- так, за неимением лучшего, Дарт называл этих водяных существ с
остроконечным бивнем в середине лба.
       Карликам он был обязан своими познаниями в фунги. Вскоре
после его приземления волосатые поймали целый караван из четырех
пирог и пару циклов жгли суденышки, поджаривали путников и пировали.
Но тут случилась другая добыча, и нескольких тири оставили про запас,
до более скудных времен, ибо никто не знал, когда река принесет
хак-капа и будет ли хак настолько беспечен, чтоб сунуться в конце
дневного цикла в пролив меж островом и берегом. Карлики прожили
довольно долго, и Дарт успел освоиться с их языком. Он им сочувствовал,
но был бессилен чем-либо помочь: лодки тири сгорели, тягловые дельфины
исчезли, а путешествовать вплавь до речного берега никто из пленников
не рискнул. Они боялись водяных червей - смерть в их пасти была
страшнее, чем копья и дубинки волосатых.
       Прижавшись грудью к нагретой солнцем скале, Дарт следил, как
галера борется с течением. Неподходящее время для странствий! Очень
неподходящее! Цикл кончался, небо затягивали облака, предвестники
скорых обильных ливней, и тело становилось тяжелей, будто напоминая,
что даже в этом искусственном мире день сменяется ночью, а ночь -
днем. Конечно, такие понятия были здесь гипотетичными и подчинялись
изменению тяжести: утром она убывала до минимума в условный полдень,
к вечеру росла, и в полночь, такую же условную, как середина дня,
достигала максимума. Эти колебания были не слишком велики - Дарт
оценивал их в треть от гравитации Анхаба и других землеподобных
миров, - но они регулировали влажность в атмосфере, создавая подобие
суточного цикла.
       Слабое подобие, не позволявшее столь примитивным существам,
как криби, выработать концепцию времени. Похоже, волосатые не замечали
происходящих вокруг изменений, если только они не касались простых
реакций - сна, чувства голода, похоти, стремления завладеть добычей.
Дарт, однако, видел перемены, определяя их привычными терминами: день
и ночь. Ясным и теплым днем, при пониженном тяготении, воды интенсивно
испарялись, и реки с медленным величием текли из центрального океана в
периферийный. Но гравитация плавно возрастала, небо затягивали облака,
скрывая свет голубого солнца, течение рек становилось более бурным и
стремительным; вскоре температура падала, тучи проливались дождями, а
реки уносили избыток вод в периферийный океан.
       Куда он девался, этот избыток? Дарт полагал, что океаны
обоих кругов, голубого и алого, соединяются шлюзами, проходящими в
толще Диска, через которые воды перекачиваются на противоположную
сторону. Возможно, не перекачиваются, а стекают сами под действием
тяжести, если гравитация на выпуклой и вогнутой сторонах меняется в
противофазе. Такой механизм был бы вполне естественным и объясняющим
все наблюдаемые эффекты. Если день голубого круга, период пониженной
тяжести, совпадает с ночью алого, где тяжесть сейчас велика, и если
открыть в этот период шлюзы между полярными океанами, то влага
переместится с алой стороны на голубую, а затем - по рекам - в
периферийный океан. За это время тяготение в голубом круге увеличится,
в алом - уменьшится, шлюзы между центральными океанами будут закрыты,
а между периферийными - распахнуты, и излишек влаги стечет на вогнутую
сторону. Эта модель круговорота вод казалась Дарту вполне приемлемой;
в частности, она означала, что реки всегда текут вниз, с "горы",
которой в голубом круге являлась центральная область, а в алом -
периферийная.
       Сейчас, в преддверии сумерек, свет еще не начал меркнуть,
но течение заметно ускорилось, ветер стих, и парус на галере обвис
серой тряпкой. Весла еще мерно ходили взад-вперед, но, повидимому,
гребцы на судне выбивались из последних сил. Они сидели под дощатой
палубой, и Дарт не мог их разглядеть, но было ясно, что гребцов не
меньше тридцати - да еще десятка два созданий толпились по левому
и правому бортам. Издалека они напоминали людей: двуногие, двурукие,
довольно рослые, с вытянутыми голыми черепами. Тела их - кажется,
облаченные в кольчуги - влажно поблескивали, за спинами раскачивались
дротики или тонкие копья; вероятно, имелось другое оружие, не
заметное за дальностью расстояния. В общем, на беззащитных ко или
тири они похожи не были; скорей - на боевой отряд в походе.
       Обернувшись к Вау, Дарт изобразил, будто мечет копье, ткнул
пальцем в сторону галеры и поинтересовался:
       - Тиан - как бить?
       Вождь поглядел в небо, что было признаком глубокой
задумчивости, затем принялся почесывать живот, бережно пропуская меж
когтистых пальцев бурую свалявшуюся шерсть. Прошел немалый период
времени, пока ему удалось подобрать необходимые слова:
       - Тиан кидать острый палка. Мой бить толстый палка.
       Погладив свою дубину, Вау прищурил крохотные глазки и опасливо
потянулся к эфесу шпаги, что покачивалась у пояса Дарта.
       - Дат тоже иметь острый палка. Очень острый. Дат бить тиан?
       - Твой сказать, тиан не вкусный. Дат не кусать тиан. Дат
кусать даннит.
       На волосатой роже вождя изобразилось сожаление. Он почесался
и виновато прохрипел:
       - Нет даннит, есть тиан. Тиан невкусный, зато много. Твой
бить тиан?
       - Мой поглядеть, - ответил Дарт, передергивая обнаженными
плечами. Было тепло, и он, как всегда, ограничился нижней частью
комбинезона, завязав рукава вокруг талии.
       В нападениях на путников он, разумеется, участия не принимал,
но если кого-то брали живьем, старался поговорить и выведать что-то
полезное. Дюжину циклов назад на реке показалась целая флотилия -
четыре огромных плота с высокими башнями-надстройками и множество
юрких подвижных катамаранов. Плыли они по середине реки, в двух
или трех лье от острова, но одно суденышко задержалось в лагуне -
то ли для ремонта, то по другой надобности. В его экипаж входили
коренастые, хвостатые, покрытые гладкой шерстью существа, которых
Вау назвал даннитами. Бились они отчаянно, пуская в ход короткие
копья, зубы и когти, но пали под ударами дубин - все, кроме одной
особы поменьше ростом и с более изящной фигуркой. Дарт решил, что
это женщина. Полной уверенности в том не было, но она не принимала
участия в схватке, выглядела миниатюрной, хрупкой и носила украшения
из раковин. Ош проломил ей ребра и притащил к пещере, где обитали
криби, но Дарт отнял добычу - от нее исходила такая аура горя
и безнадежности, что сердце его дрогнуло. Он отнес ее в прибрежный
грот, к ямам в песке, куда волосатые сваливали имущество странников,
и попытался вылечить. Но даннитка все же умерла - видимо, Ош причинил
ей какие-то внутренние смертельные повреждения. Во всяком случае,
походный целитель, извлеченный из скафандра Дарта, был бессилен.
       Криби остались в полной уверенности, что он съел
маленькую даннитку - идея милосердия была им недоступна. Что же
касается Дарта, то он искренне сожалел о ее гибели; возможно, если
б ее удалось исцелить, в этом мире у него появился бы друг, близкое
существо, способное к сочувствию и владеющее связной речью. Она
хорошо говорила на торговом жаргоне, их долгие беседы позволили Дарту
усовершенствоваться в фунги, но из ее рассказов понял он немногое.
Кажется, все погибшие данниты были мужьями маленькой самочки и плыли
к полярному океану с некой целью, обозначаемой словом "балата", но
смысл этого термина Дарт не уловил.
       На галере спустили парус. Теперь, когда серое полотнище не
заслоняло мачту, Дарт смог разглядеть, что к ее основанию кто-то
привязан. Руки этого существа были подняты и обмотаны веревкой, как
и все остальное тело, голова, покрытая длинной золотистой шерстью,
свешивалась на грудь; вероятно, этот пленник, так не похожий на экипаж
галеры, был без сознания. На миг что-то всколыхнулось в памяти Дарта -
что-то смутное, полузабытое; будто бы он когда-то и где-то видел такие
же фигуры, безжалостно примотанные к столбам, поникшие в молчаливом
бессилии. Это воспоминание мелькнуло и исчезло.
       Он вздохнул и перевел взгляд на небо, лес и речной простор.
Вид был прекрасен: слева, за протокой, отделявшей остров от берега,
простирались джунгли, переливаясь всеми оттенками нефрита, хризопраза
и смарагда; справа струилась река, подобная клинку булатной стали,
а за ней, в десяти или двенадцати лье, темнел лес - но совсем иной,
чем на близком берегу, не зеленый, а синеватый, почти индиговый. Свет
голубого солнца еще пробивался сквозь облака, озаряя скалы за индиговой
чащей - цвета кармина и киновари, с коричнево-алым узором, делавшим
их подобными драгоценной яшме. В сотый раз Дарт подивился, сколь далеко
он может видеть в этом плоском мире - казалось, на такое же расстояние,
как с воздушного замка Джаннаха, парившего в анхабских небесах. Но
пейзаж не походил на анхабский; там не было рек такой чудовищной
ширины, таких свежих и чистых красок, и голубого светила, напоминавшего
яростный дьявольский глаз.
       Мысль о Джаннахе навеяла воспоминания о Констанции. Ее облик
всплыл перед затуманенным взором Дарта, розовые губы шевельнулись -
то ли в улыбке, то ли в кратком благословении, нежный аромат вытеснил
мерзкий запах, которым тянуло от криби. Дарт покачал головой и грустно
усмехнулся. Неужели он никогда ее не увидит? Верить этому не хотелось.
       - Ха! - рявкнул над ухом вождь. - Хак-капа плыть обратно!
Сюда! - он почесал волосатое брюхо.
       Галера поворачивала, расплескивая веслами воду. Течение
усилилось, и ей не удалось добраться до оконечности островка.
       Сейчас, на исходе дневного цикла, остров представлял собой
естественную ловушку. Узкий, вытянутый на пару с лишним лье вдоль
поросшего джунглями берега, он отделялся от него проливом - где в
пятьсот, где в тысячу шагов. Его дальняя оконечность была высокой,
обрывистой и скалистой, но утесы постепенно понижались, превращались
в огромные валуны, затем в камни поменьше, напоминавшие округлые
слоновьи спины, и, наконец, за рощицей приземистых толстоствольных
деревьев улеглось стадо песчаных дюн. В этом месте остров переходил в
длинную изогнутую косу с нешироким золотистым пляжем, плавно стекавшим
к гостеприимной лагуне. Вода в ней была прозрачнее хрусталя, а ближние
скалы и заросли обещали укрытие от ливней, топливо для костров и
крупные, величиной с кулак, съедобные плоды.
       В общем, подходящий берег для привала, когда идут дожди
и быстрое течение не позволяет плыть под парусом и веслами. Не в
силах избежать соблазна, путники останавливались здесь по вечерам,
а тех, кто пытался преодолеть пролив, опять же выносило к пляжу, на
золотые пески, под топоры и дубины криби. Фокус заключался в том, что
на исходе суточного цикла ток воды в проливе нарастал гораздо быстрее,
чем в широкой реке, и пройти его в этот период было невозможно. Что
же касается путников, то они зачастую устремлялись в пролив, не желая
огибать внешнюю часть острова - в этой огромной реке плавали поближе
к берегам, в нейтральной зоне, где не водились водяные черви,
дельфины-рогачи и жуткие, закованные в панцирь чудища глубин.
       Галера покорно тянулась вниз по течению, едва пошевеливая
веслами. Воины с блестящими голыми черепами стояли вдоль бортов; в
надвигавшемся сумраке редкий солнечный отблеск касался то кольчуги, то
острия дротика, то гладкой отполированной палубы. Предводитель - его
доспех был украшен перьями и раковинами - замер на носу, всматриваясь
в поверхность воды и направляя корабль резкими гортанными выкриками.
Пленник, обмотанный веревкой, по-прежнему висел у мачты; его тонкие
обнаженные руки, привязанные к рее, были вывернуты в кистях, черты
скрыты пологом золотистой шерсти. Когда корабль проплывал под утесом,
где затаились криби, он, будто ощутив на себе взгляд Дарта, поднял
голову, дернул ею, отбрасывая пряди с лица, и оглядел вершины скал.
       Это была женщина! Не шерсть, а золотые волосы падали ей на
спину и грудь, и между ними просвечивала нежная розово-смуглая кожа;
щеку пересекал рубец, и такие же шрамы от кнута или плетки виднелись
на плечах, руках и шее. Но это не портило ее изысканной красоты - не
больше, чем рваная грязная туника, спутанные космы, царапины и синяки,
явный след жестоких побоев. Лицо ее хранило высокомерное выражение,
глаза горели неукротимым огнем, и с краешка плотно сжатых губ стекала,
пятная упрямый подбородок, струйка крови.
       Настоящая леди, подумал Дарт, чувствуя, как на висках
проступает испарина. Леди, попавшая в беду! К дикарям, разбойникам,
мужланам! Его рука с растопыренными пальцами легла на эфес шпаги,
потом сомкнулась на рукояти; привычным движением он вытащил до
половины клинок и с лязгом загнал его в ножны.
       Заметив это, Вау раззявил в ухмылке широкую пасть, а криби
возбужденно загалдели. Скудость слов в их языке искупалась жестами;
жесты страха, голода или покорности они понимали отлично, как и жест
угрозы.
       - Дат бить тиан острый палка, потом кусать, стать толстый,
сильный? - с надеждой произнес Вау.
       Это была неимоверно длинная фраза для волосатого, из целых
десяти слов, выражавшая сложное умозаключение. Лишь Вау был способен
ее произнести, и это доказывало, что он не обделен ни силой, ни умом,
и избран предводителем по праву.
       - Мой бить, - подтвердил Дарт, проверяя, легко ли выходит
из ножен кинжал. - Мой бить тиан, твой давать самка. Хак-самка, -
уточнил он, ткнув острием кинжала в сторону галеры. Самок криби Вау
предлагал ему не раз, выбирая наиболее соблазнительных и толстых, с
грудями, свисавшими до живота - и очень огорчался, что Дарт никак не
хочет повалять их в травке, вблизи жилых пещер.
       Вождь, приподнявшись над камнем, взглянул на привязанную к
мачте пленницу и пренебрежительно скривился.
       - Плохой самка, тощий! Самка криби лучше. Этот - хак-капа!
Кусать!
       - Не кусать! Мой! - Дарт стукнул себя кулаком в грудь и
оскалил зубы, что служило у волосатых знаком крайнего неудовольствия.
       - Твой, - быстро согласился вождь, с опаской отодвинувшись
от кинжала. - Твой! Дат тощий, самка тощий, щенок тоже быть тощий!
       Пропустив этот образчик первобытного юмора мимо ушей,
Дарт следил, как корабль входит в лагуну. Теперь сильное течение
не противодействовало, а помогало гребцам; чуть пошевеливая веслами,
они подогнали судно к берегу, затем старший - тот, что в раковинах
и перьях - выкрикнул приказ, с носа и кормы галеры сбросили что-то
темное, тут же ушедшее под воду, и с низких бортов начали прыгать
воины. Трое из них отвязали пленницу и, подгоняя ее пинками, потащили
к дюнам, швырнув там на песок. Предводитель снова что-то выкрикнул,
весла исчезли в бортовых прорезях, затем на палубу повалили гребцы;
все - в кольчугах, с дротиками и секирами на длинных гибких рукоятях.
Их движения показались Дарту странными - слишком резкими для человека
и более похожими на то, как перемещаются насекомые, кузнечики или
богомолы. Он пересчитал их и задумчиво потер свой длинноватый, тонко
очерченный нос: он не ошибся, пришельцев было никак не меньше полусотни.
       - Много тиан, - прохрипел Вау за его спиной. - Хорошо! Много
кусать!
       Дождавшись момента, когда все путники покинули корабль,
вождь оттопырил нижнюю губу, грозно оскалился и рявкнул:
       - Ха-аа!
       - Ха-ааа! - поддержали воинственный вопль криби. Шерсть на
их загривках встала дыбом, палицы взметнулись в воздух, и лавина
бурых волосатых тел хлынула к берегу.

                          *    *    *

       Дарт, гибкий и длинноногий, обогнал волосатых соратников
шагов на тридцать и оказался на пляже одновременно с бойцами Оша и
Хо. Их натиск поначалу ошеломил тиан - пятеро или шестеро пали на
землю с разбитыми головами, десяток попытался отступить к лагуне,
но там их поджидали воины из группы Оша. Раздался яростный клич,
взлетели дубины, сверкнули лезвия топоров, фонтаном ударили алые
брызги, и прямо в воде, между берегом и кораблем, завязалась
кровавая свалка. Исход ее был предрешен - криби вдвое превосходили
пришельцев численностью.
       Но большая часть тиан, атакованных Хо, сплотилась вокруг
вождя, случайно или намеренно отгородив от Дарта пленницу. Они,
вероятно, были опытными воинами: встали кругом, и половина тут же
взялась за секиры, а остальные с убийственной силой и меткостью
принялись метать дротики. Рев волосатых перешел в жалобный визг,
несколько криби рухнули и стали кататься в песке, прижимая лапы
к ребрам или распоротым животам, одни нападавшие отхлынули, другие
бросились к пришельцам - прямо под удары секир с закругленными
лезвиями. Этим своим оружием тиан владели с отменной ловкостью,
раскраивая черепа и отрубая конечности.
       Еще на бегу Дарт заметил, что их противники - не люди.
Криби можно было с гораздо большим основанием счесть представителями
хомо сапиенс или хотя бы их далеких предков; они являлись пятипалыми,
живородящими, с заметными знаками пола и скелетом, который, если
не вдаваться в подробности, весьма походил на человеческий. Тиан
выглядели совсем иначе - другая раса, может быть, гуманоидная, но
явно нечеловеческая. Их руки и ноги гнулись в самых невероятных местах,
лица, безносые и безгубые, казались лишенными мимики, под высоким
куполообразным лбом мерцали три щелевидных глаза, а слишком вытянутые
челюсти напоминали крокодилью пасть. То, что он принял за кольчуги,
было их собственной чешуйчатой кожей; их торс опоясывал широкий ремень,
другие ремни, поддерживающие оружие, перекрещивались на груди, и кроме
этого тиан не носили никаких одеяний.
       Дарт врезался в их строй, отбив кинжалом выпад секироносца
и поразив шпагой метателя дротиков. Тот упал; под челюстью, где
лезвие проткнуло горло, выступила оранжевая кровь, ноги конвульсивно
дернулись. Двое тиан с топорами тут же придвинулись к Дарту;
сгушавшийся сумрак делал их резкие движения внезапными  и слишком
опасными. Он отскочил, стремительным взмахом клинка рассек ближайшему
воину шею, пригнулся, когда над головой просвистел топор, ударил
кинжалом. Лезвие с усилием проткнуло кожу - будто то и не кожа вовсе,
а плотный и толстый колет.
       Набежали волосатые из группы Вау. Часть ринулась в прореху,
сделанную Дартом, часть, во главе с вождем, обошла пришельцев, отрезав
их от воды. Кто-то свалился, сраженный дротиком, кто-то взвыл под
ударом секиры, но в ближнем бою сила и сучковатые палицы давали криби
преимущество. С победным ревом они крушили противникам кости; тиан,
отступая шаг за шагом, откатывались к дюнам и умирали с холодными
бесстрастными лицами. Яростная схватка кипела на песчаном берегу,
под быстро темнеющим сизым небом, и на мгновение Дарта пронзила
нелепость вершившегося. Что он делает тут, среди первобытной орды?
За что сражается, кого убивает, кого защищает? Потом он вспомнил о
пленнице и с удвоенной энергией заработал шпагой.
       Чутье бывалого солдата подсказывало ему, что враги не
сталкивались с подобным оружием. Клинок, способный колоть и рубить,
был для них чем-то новым, незнакомым и потому ужасным; секиры и
дротики не защищали от серебристой сверкающей полосы, и каждый удар,
каждый укол и выпад был смертоносен, как рухнувшая с неба молния.
Шаг за шагом пробиваясь к женщине, Дарт зарубил еще четверых, с
привычной сноровкой орудуя клинком; он не помнил, когда и в какой
стране ему преподали это губительное искусство, но твердо знал, что
является мастером, одним из лучших фехтовальщиков Земли. Временами
в памяти его мелькали названия приемов и стилей, лица и титулы
бойцов, с которыми он скрещивал клинок; он слышал азартные выкрики,
видел колыхание перьев на шляпе, противника в окровавленном камзоле,
роняющего шпагу. Впрочем, эти воспоминания были смутными, очень
смутными.
       Дротик предводителя тиан вспорол кожу на его плече.
Вождь был выше остальных пришельцев, шире в плечах и, вероятно,
старше: его чешуя поблекла, а на голом черепе и лбу отливала серым.
С длинной гибкой шеи свешивалось ожерелье из зеленоватых раковин,
другие раковины и перышки переливались на искусно инкрустированных
ремнях, три темных глаза с угрозой смотрели в лицо Дарту. Он прыгнул
вперед, ударил тяжелым башмаком по ноге предводителя, и когда тот
покачнулся, пронзил ему кинжалом висок. Кость с хрустом треснула,
и труп свалился прямо на пленную женщину.
       Волосатые взревели, затем раздался громкий вопль Вау,
сигнал к окончанию схватки, и Дарт, выпрямившись, увидел, что никого
из пришельцев взять живьем не удалось. Пляж, заваленный мертвыми и
ранеными, напоминал скотобойню, на взрытом песке валялось оружие,
пестрели багровые и оранжевые пятна, и криби, пробираясь среди тел
соратников и врагов, добивали тех и других, тащили трупы к пещерам.
Теперь это было всего лишь хак-капа - мясо, предназначенное для
вертелов.
       Женщина, придавленная телом мертвого вождя, зашевелилась.
Дарт наклонился, сдвинул труп, перерезал веревку и помог ей подняться.
Сердце его, бившееся в ритме сражения, ударило еще сильней и чаще;
образ Констанции на миг промелькнул перед ним, но тут же исчез, будто
смытый водопадом золотистых локонов. Глаза у пленницы были серыми и
огромными, в веерах удивительно длинных ресниц, губы - яркими, алыми,
грудь - высокой, а стан и бедра - тех изящных форм, какие будили
воспоминания о вазах и древних беломраморных статуях. Но главное, она
была теплой, живой и находилась здесь, рядом, в отличие от Констанции.
       Увидит ли он ее когда-нибудь?.. - мелькнула мысль у Дарта.
Без Марианны разделявшие их бездны казались неодолимыми...
       Пленница, изумленно приоткрыв рот, смотрела на него. Он
поклонился, приложил к сердцу ладонь, затем произнес на фунги,
тщательно подбирая слова:
       - Не опасайся за свою жизнь. - И, сделав паузу, добавил: -
Могу ли я узнать имя благородной госпожи?
       Губы женщины шевельнулись, будто она хотела ответить, но
тут ее взгляд упал на труп предводителя тиан. Серые глаза полыхнули
гневом, ярость исказила прекрасные черты; ударив мертвеца ногой,
она сорвала с него ожерелье и хрипло расхохоталась.
       - Ты, отродье безмозглой ящерицы! Чтоб тебя пожрал туман
Элейхо! Ты не поверил моим снам, что посылает Предвечный? Ты говорил,
что мой язык лжив? Ты поднял плеть на ширу Трехградья? И ты убил
Сайана! Чешуйчатая тварь, лысая жаба, безносый ублюдок, не знавший
матери! Ты убил его, а мне не поверил, так? А ведь я видела и этот
берег, и песчаные горы, и смерть твоих потомков, вылезших из тухлого
яйца, и острый шип в твоей башке! Все так и случилось, ибо просветленная
шира из Трехградья, избранница Элейхо, всегда пророчит истину!
       Дарт взирал на нее в немом восторге. Впервые он встретился
здесь с существом, которое было подобно ему - и не только внешне,
телесным обличьем и чертами. Она выглядела, как человек, она говорила,
как человек, и от нее пахло человеком. Точнее - женщиной. Этот аромат
кружил Дарту голову.
       В последний раз пнув мертвеца, незнакомка повесила на шею
ожерелье из зеленых раковин.
       - Ты, гнилое мясо! Ты убедился, кто из нас прав? Я все еще
жива, а твою плоть съедят мерзкие волосатые криби!
       - Такая судьба может постигнуть и благородную госпожу,
- произнес Дарт, вкладывая клинок в ножны. - Это было бы очень
печально! Тем более, что я до сих пор не знаю твоего имени и не
ведаю, кого мне выпала честь защищать.
       Она вскинула головку в нимбе спутанных золотистых прядей, и
Дарт заметил, что на правом ее виске переливается кружок из перламутра.
Женщина погладила его, словно желая привлечь внимание к этому знаку, и
коснулась тонкими пальцами ожерелья. Был ли в том повинен наступавший
сумрак или иные причины, но Дарт мог поклясться, что раковины в нем
стали голубеть.
       - Ты должен согнуть колени, когда говоришь со мной, Мое
имя - Нерис Итара Фариха Сассафрас т'Хаб Эзо Окирапагос-и-чанки. Я
- просветленная шира из Трехградья!
       - Никогда не слышал, - признался Дарт с вежливым поклоном,
оглядывая пляж. Вау, Ош и большая часть волосатых уже отправились к
пещерам, а остальные, под командой Хо, складывали в штабель мертвые
тела. Груда получалась внушительная.
       - Не слышал о Трехградье? - Глаза женщины широко распахнулись.
- Откуда же ты? Кто ты такой? И как твое имя?
       - Дарт. - Соразмерив краткость собственного имени с титулами
Нерис, он с вызовом добавил: - Дарт, по прозвищу Дважды Рожденный.
       - Странно! Вторую жизнь дает Предвечный, и не здесь, а только
лишь в своих чертогах... Как можно родиться дважды? И что это значит?
       - Ровно то, что я сказал. Я воин и странник, пришедший
издалека. Из очень далеких краев.
       Она оглядела его рослую сухощавую фигуру, обнаженный торс,
царапину от дротика, алевшую на плече, кинжал, шпагу и металлический
цилиндр дисперсора, пристегнутый к бедру. Потом покачала головой.
       - Ты, вероятно, не лжешь, клянусь милостью Предвечного! Ты
в самом деле воин, великий воин... Я видела, как ты убивал тьяни...
И ты пришел из далеких краев. Может быть, с другой половины мира?
И, может быть, не только воин? - В ее глазах мелькнуло непонятное
подозрение. Нахмурившись, она добавила: - Здесь, на этой стороне,
мне еще не попадались существа, не слышавшие о Трехградье. А я
встречала многих... я, просветленная Нерис Итара Фариха Са...
       - Прости, что перебиваю, - заметил Дарт, - но я буду звать
тебя Нерис. Мир жесток, ма белле донна, и обитающим в нем лучше
иметь имена покороче. Длинное имя требует долгого времени - такого,
что пока его произнесешь, можно лишиться головы. Или я не прав?
       Женщина поморщилась, растирая покрытые рубцами плечи и
полунагую нежную грудь. Внимание Дарта приковали розовые соски
- они просвечивали сквозь тунику словно пара спелых вишенок.
       - Ты не ошибся, воин... как тебя?.. Дважды Рожденный?.. Мир
и правда бывает жестоким - не успеет вылететь слово, как становишься
пленницей и попадаешь под удар плетки или в пасть дикарям. Поэтому
слово короткое и быстрое лучше длинных речей... - Она посмотрела
на труп вождя тиан, который волосатые тащили к штабелю, и мрачно
усмехнулась: - Я разрешаю: зови меня Нерис, но не забывай добавлять
- шира или просветленная. И приседай, когда обращаешься ко мне. Вот
так! - Она присела, с изяществом склонив головку и вытянув руки над
коленями.
       - Приседать слишком утомительно, моя прекрасная госпожа,
- возразил Дарт. - Может, сойдемся на том, что я буду дрыгать ногой
или подмигивать?
       Нерис недовольно поморщилась.
       - Да, не очень верится, что ты согласен приседать... Ты
ведь из тех, что приходят к трапезе последними, зато хватают лучшие
куски! Слишком сильный и слишком гордый... Так?
       - В общем, правильно, но со мной можно договориться, -
откликнулся Дарт и присел для пробы. - Ну, как у меня получилось?
       - Неплохо, совсем неплохо...
       Губы Нерис дрогнули, личико напряглось, будто она
удерживалась от смеха. Дарт снова присел, в надежде увидеть ее
улыбку.
       - Чего теперь желает ваше просветленное высочество?
       - Иди на корабль и отыщи там мой мешок из шкуры полосатого
маргара. Ты знаешь, кто такой маргар? - Женщина бросила на него
странный взгляд, потом подняла глаза к затянутому тучами небу и
нахмурилась, словно что-то припоминая. - Большой мешок... я думаю,
он лежит под скамьями гребцов... Принеси его, Дважды Рожденный, а
затем отведи меня в такое место, где можно переждать дождь и не
видеть этих мерзких криби, пожирателей падали. Я устала. И я хочу
есть и спать.
       - Бьен! Слушаю и повинуюсь, моя прекрасная госпожа.
       С неохотой оторвавшись от созерцания ее груди, Дарт зашагал
к галере, влез на палубу и нырнул в трюм. Чешуйчатые твари, вылезшие
из тухлого яйца, были, вероятно, существами аккуратными: в трюме
царил порядок, весла сложены вдоль бортов, груз - факелы, пропитанные
горючим веществом, какие-то свертки и корзины, от которых тянуло
кислыми запахами - не загромождал прохода, а был сложен на корме и
носу. Мешок, в самом деле основательный, из мягкой шкуры в серую и
черную полоску, нашелся под пятой скамейкой. Дарт поднял его и уже
примерился взвалить на спину, как в мешке что-то завозилось, захныкало
и запищало. Писк был вроде бы членораздельный, одно и то же слово
повторялось вновь и вновь, будто некое существо, жалуясь на превратности
судьбы, рыдало: голлоденн, голлоденн, голлоденн...
       От неожиданности он уронил мешок и машинально перекрестился.
Потом поднял его, встряхнул и вылез из трюма. Тело его начало тяжелеть,
речной поток ярился и ревел, будоража тихие воды лагуны и раскачивая
галеру, тучи грозили вот-вот разразиться дождем, и волосатые торопливо
тащили с пляжа последних мертвецов. Нерис стояла на берегу, массируя
распухшие запястья, и ожерелье на ее шее сделалось совсем голубым.
       Дарт спрыгнул в воду, прошлепал по песку и показал ей
мешок.
       - Этот?
       Она молча кивнула.
       - Там кто-то просит есть.
       Лоб Нерис пересекла морщинка. С минуту она в недоумении
взирала на собственный багаж, потом, всплеснув руками, вскрикнула:
       - О! Бедный мой Брокат! Я же забыла о тебе! Я подумала, что
тебя придушили эти потомки ящериц! А ты жив! И голоден!
       Ее пальцы уже распутывали завязки мешка, отгибали клапан из
полосатой шкуры. Что-то коричневое, пушистое, вырвалось на свободу,
расправило крылья, взлетело и с писком "голлоденн!.. голлоденн!.."
закружилось над головой Дарта. Он невольно отшатнулся.
       Наконец-то она рассмеялась! Смех ее был подобен карильону -
такой же нежный и чистый, как перезвон колоколов.
       - Не бойся, Дважды Рожденный! Это всего лишь Брокат, малыш
Брокат, мой крохотный помощник. Умеет немного летать, немного
говорить, немного лазать по деревьям... всего понемногу.
       Брокат, сложив крылья, вдруг опустился к Дарту на плечо.
Теперь он разглядел пушистое создание поближе: четыре лапки с
острыми коготками, заросшая мягкой шерсткой кошачья мордочка, два
круглых агатовых глаза и крохотная розовая пасть, полная зубов.
Зубки были небольшимие, но походили на хорошо отточенные иглы.
       Теплый длинный язык лизнул ссадину на плече Дарта, и
существо тут же довольно заурчало и зачмокало. Тонкие брови Нерис
приподнялись.
       - Во имя Предвечного... Брокат признал тебя... - молвила она
благоговейным шепотом.
       - Это что-нибудь значит, мадам?
       Последнее слово он произнес на родном языке, на что Нерис
не обратила внимания.
       - Это значит, что тебе можно довериться, воин. Разве ты забыл,
что... Впрочем, нет, это я снова впала в забывчивость... забыла, что
ты явился издалека, не встречал таких существ, как Брокат, и ничего
о них не знаешь.
       - Забывчивость - самый очаровательный из женских недостатков,
- дипломатично отозвался Дарт, наблюдая, как пушистый летун облизывает
царапину. Нерис кивнула.
       - Покорми его, покорми, и рана твоя заживет быстрее... Он
голоден, и питается только кровью... но не всякой, а теплой, живой,
и лишь от тех созданий, которые ему по нраву. - Пальцы ее коснулись
ожерелья, чьи плоские раковины уже отливали синевой. Затем она
поглядела на тучи, клубившиеся в вышине, и пробормотала: - Приходит
синее время, период дождя и тяжести, еды и сна... обычного сна, ибо
я слишком измучена для прорицаний... но силы мои восстановятся, и я
спрошу у Предвечного... обязательно спрошу...
       - Спросишь - что? - Дарт подтолкнул ее к проходу между
дюнами. Женщина бросила на него удивленный взгляд.
       - О нашей судьбе, разумеется! Ведь я - шира!
       Первые струи дождя обрушились на них, когда до пещер
оставалось четверть лье. Брокат взвизгнул, оторвался от ранки,
обхватил лапками шею Дарта, защекотал его пушистой мордочкой. Нерис,
охая и постанывая, ускорила шаг. Мокрая туника облепила ее стан и
ягодицы.
       Дарт шел следом, глядел на это зрелище, тащил мешок и
размышлял о своем везении. Немалая удача! Тут, в чуждом и незнакомом
краю, он встретил женщину! Настоящую женщину! Возможно, это стоит
всех недавних бед, потери Марианны и пропажи Голема... Возможно, это
знак судьбы: все, что происходит, делается к лучшему... Возможно, он
уплывет с острова, избавится от криби - и так ли, иначе, но завершит
свою миссию...
       Он любовался походкой и стройными бедрами Нерис, и сейчас
ему не хотелось думать о том, что у него на плече сидит вампир, что
эта женщина, шира из Трехградья, повадками напоминает ведьму, и что
он, скорее всего, тащит мешок с принадлежностями ее ремесла.